Dead Letter

– Ну что, готов к Ночи?

Мер обернулся. Его окликал Бон – сосед с дальнего края деревни, живущий у самого леса. На Боне была расшитая красно-чёрными узорами рубаха, чистая, домотканая. Жена небось расстаралась – в честь скорого праздника. Хотя кому праздник, а кому…

– Ты же знаешь, я её не отмечаю. – Мер выпрямился и опёрся на черенок лопаты. Осень в этом году выдалась ненастная, земля напиталась дождями и стала вязкой и липкой, с трудом поддаваясь копке. Готовые грядки расползались, и Мер ругался про себя, торопясь устроить озимые саженцы в быстро заполняющихся жижей канавках.

– Ну, твоё дело, да, – закивал Бон. – Но можно и не отмечать, а готовым-то быть всяко надо. А то мало ли кто пожалует…

– Ко мне – никто, – отрезал Мер. – И ты бы тут не задерживался.

Бон хмыкнул, качнул головой и ушёл. А Мер с силой вогнал лопату в рыхлую мокрую землю.

Праздник… Отчего-то так называют в народе Ночь. Единственное в году время, когда мёртвые приходят к живым.

Никто не знает, почему это происходит. Никто даже не может понять, каким закономерностям подчиняется Ночь. Почему к одним являются целые толпы, а к другим – единственный человек. Точнее, уже не-человек. Почему кого-то пришедшие изводят, порой мучая до смерти, а кто-то с ними вполне мирно беседует. Ясно одно: оба – мёртвый и живой – должны быть знакомы. Знакомы и близки. К чужакам не приходят. С чужими не о чем говорить, чужим не за что мстить. Если ты ни в чём не повинен – можешь не опасаться. Наверное, «там» всё-таки существует справедливость. Где-то же она должна быть. Даже если почему-то вся досталась только «тому» миру. 

Доподлинно известно и ещё кое-что: ни один мёртвый никогда не расскажет, что «там». Можно до посинения задавать вопросы об этом – пришедший будет молчать. Или и вовсе исчезнет. Возможно, кстати, навсегда – ведь те, кто перестал приходить, никогда не объявляются повторно. Кто-то считает, что они выполнили свою задачу – довели до конца то, что не успели при жизни. А уж была ли это простая беседа с родным или кровавая месть – как повезёт.

Мёртвых нельзя убить. Нельзя изгнать – они уходят только сами. Им бесполезно сопротивляться и бесполезно от них убегать. Мертвец будет везде, куда ты пойдёшь. Их не останавливают двери, они вольготно входят в святилища. Нет места, где ты можешь скрыться от них.

Поэтому кто-то считает мертвецов судьями. Посланниками той самой высшей справедливости. Они всегда приходят к убийцам, насильникам, ворам. Лишь раз в году, но всегда. И, как правило, этот раз становится последним.

Никто не знает, как мёртвые расправляются с живыми. Многие полагают, что люди попросту умирают от ужаса. По крайней мере, никаких видимых ран на телах никогда не остаётся.

И никто не знает, когда именно они придут. Даже убийца может ждать годами, пока за ним явятся. Ждать – и жить в страхе, от Ночи до Ночи…

Мер отставил лопату, опустился на колени в грязь и стал осторожно устраивать на выкопанной грядке хрупкие саженцы, укладывая в липкую землю тоненькие корешки.

Единственный способ не встретиться с мёртвыми – держаться подальше от живых. Не делать никому ни зла, ни добра. Многие избирают только первый путь, но это ошибочно. Даже если ты праведник – к тебе могут пожаловать. Твои родные, те, кого ты считал своим другом. И одна Всематерь ведает, чего они захотят.

Мер уплотнил землю вокруг очередного саженца и хмыкнул. Все боятся Ночи – все, но не он.

К нему никогда никто не приходит. Сирота, не знавший ни отца, ни матери, Мер вырос, кочуя от деревни к деревне и нигде подолгу не задерживаясь. Не завёл семьи, избегал дружбы – ничего, кроме коротких ни к чему не обязывающих контактов. И здесь-то осел только оттого, что подошёл возраст. Трудно стало постоянно находиться в бегах…

Мер закончил с последним саженцем и поднялся. Выдернул из земли лопату, заботливо счистил с неё комья грязи. Как подсохнет, надо будет ветошью пройтись. Инструмент заботу любит. Тогда и служит долго и исправно.

В жарко натопленной бане Мер тщательно вымылся, не щадя отхлестал себя берёзовым веником и надел чистую одежду. Простая рубаха безо всяких вышивок и удобные холщовые штаны. Изыски – удел тех, кто готовится к Ночи. Вышивка – занятие баб. А его ждёт сытный ужин и крепкий сон, после которого наутро он снова возьмётся за дела по хозяйству. Зима ждать не будет. А сегодняшняя Ночь – просто ещё одна ночь в году.

***

Неожиданный стук заставил вздрогнуть. Мер с недовольством поднял голову от стола, за которым после ужина скоблил старенькую деревянную плошку. Стучали в дверь.

На улице уже стемнело, и пришлось взять свечу. В пляшущем пламени Мер не сразу узнал лицо пришедшей – игра теней и колеблемого ветром света ещё больше искажала её черты, и так перекошенные от плохо сдерживаемых слёз. Нари, жена Бона.

– Бон… – прошептала она, – Бон, он…

– Что? – отрывисто спросил Мер, уже зная ответ – и внутренне холодея.

– Умер… – почти беззвучно проговорила Нари.

Мер почувствовал, как пальцы до боли стиснули подсвечник. Почему?.. Ведь они говорили ещё пару часов назад!

– За дровами… – всхлипнула Нари. – За дровами пошёл для Ночи…

Слушая её сбивчивый рассказ, Мер что было сил сжимал грубую металлическую ножку подсвечника. Не кричать. Только не кричать… Бон – просто односельчанин… был. А смерть всегда внезапна. К ней невозможно подготовиться, даже если ждать её всю жизнь.

Бон отправился на лесопильню, чтобы набрать дров для будущей Ночи. Чтобы было чем поддерживать огонь, при котором мёртвые не выглядят такими страшными. Не рассчитал времени, оказавшись там затемно. И был придавлен рухнувшей грудой брёвен.

– Он был ещё жив… когда прибежали мужики… 

Нари прижала ладони к лицу и зашлась рыданиями. Мер терпеливо ждал.

Крики услышал лесник, проходивший неподалёку. Помчался в деревню за подмогой, но даже десяток дюжих крестьян не сразу сумели оттащить брёвна, которыми завалило несчастного. А когда оттащили, то даже у повидавших всякое мужчин мороз пошёл по коже.

К счастью, Бон умер быстро. Успел ещё что-то прошептать в полубреду и отдал душу Всематери.

– Меня почему не позвали?

Вопрос вырвался раньше, чем Мер успел его осознать.

– Искали… кто поближе… – выдавила вдова сквозь рыдания. – А как я теперь, а? Как?! В Ночь?..

Ночь. Всё эта Ночь, проклятая чёрная Ночь, демонов праздник, заставляющий людей дрожать от страха и умасливать мертвецов огнём и расшитой одеждой… Не будь её, Бон, возможно, сейчас был бы жив.

Мер посмотрел на вдову. Она тряслась от слёз и страха.

– Он же придёт ко мне… – Её губы дрожали, зубы клацали друг о друга. – Придёт, да?..

– Ничем не могу помочь, – сухо сказал Мер. – Иди дальше. Ты должна оповестить и всех остальных. Здесь его многие знали и любили.

И он закрыл дверь перед её носом.

***

Его разбудила тишина. Странная, чересчур густая и плотная. Мёртвая.

Мер открыл глаза. В окно заглядывала луна, высвечивая пол и отскобленную столешницу. Огонь в очаге давно потух – Мер никогда не оставлял его на ночь, протапливая дом перед сном. Не оставил и на Ночь.

Он хотел пошевелиться, повернуться на другой бок и попытаться снова уснуть, но что-то мешало. Что-то не давало ему двинуться с места – как будто всё тело опутали невидимыми, но прочнейшими сетями.

К сердцу вдруг подполз холод. Не тот, который приходит при взгляде в глаза волка. А тот, что порой накрывает средь ночи, и ты просыпаешься в холодном поту. Холод чего-то потустороннего, только что коснувшегося тебя своей мёртвой ладонью.

Мер скосил глаза на стол. За ним кто-то сидел.

Комната завертелась перед глазами. Ночь… Проклятая Ночь, но как же так? Всю жизнь, все долгие годы никто не тревожил его. Отчего сейчас?..

– Кто… – прохрипел Мер еле слышно.

– Не бойся… меня… – ответил ему голос Бона.

Бон говорил неуверенно – как человек, впервые пытающийся произносить слова. Его лицо скрывала тень, как и большую часть фигуры, оставляя открытыми только плечо и ладонь, лежащую на столешнице. И Мер возблагодарил за это Всематерь.

– Зачем ты… Как…

Мер не знал, что сказать. Обрывки мыслей вертелись в голове – сотни вопросов, слов, выкриков. Бон пришёл к нему. Пришёл в Ночь. Для чего? И почему именно к Меру?

– Твоя жена… – наконец проговорил Мер. – Она тебя… ждёт.

– Я не приду к ней, – голос Бона звучал надтреснуто, как лопнувший колокол. – Приходить можно только к кому-то одному. И я выбрал тебя. 

– Но почему меня? – Сковывающий ужас постепенно начинал отступать, но тело всё ещё не слушалось. – Мы даже не были друзьями! 

– Именно поэтому. – Тёмная фигура у окна шевельнулась. Мер подавил желание зажмуриться. – Ты должен понять одну вещь…

Бон кашлянул – слишком сухо, слишком неестественно для человека.

– Ты провёл всю жизнь в одиночестве, и ты провёл её зря. Но у тебя осталось ещё немало лет. Наверстай упущенное, хотя бы частично. Пойди к моей жене… – Бон помолчал. – Я знаю, она тебе нравится. Возьми её. Нари ещё достаточно молода, чтобы родить. Будь с ней и скажи, что я не стану её беспокоить. И тебя больше не стану…

Бон вздохнул.

– Я пришёл один раз и скоро исчезну навсегда.

– И ты пришёл… – Мер вздрогнул. – Ты пришёл только затем, чтобы сказать мне всё это?

– Да. Я очень скучаю по Нари… – неживой голос сорвался – в нём впервые прорезалась интонация. Полная тоски и отчаяния нота, такая острая, такая нестерпимо… живая. – Но её бы я лишь напугал. А ты меня выслушаешь, я знал это. Ты был добр ко мне. Не спорь, ты был – хоть и пытался делать вид, что тебе всё равно. И ты должен знать… Передай ей, что я прошу… – в голосе зазвенели слёзы, – я прошу прощения. За всё, чего ей недодал. Она хотела сына. А я не мог…

– Она мне не поверит, – неожиданно спокойно сказал Мер.

– Поверит. – Тень пошевелилась. Что-то коротко стукнуло о столешницу. – Передай ей это.

***

Первые лучи солнца несмело вползли в окно, рассеивая зыбкий утренний сумрак. Мер вздрогнул, выныривая из полудрёмы, наполненной сумбурными видениями. Приснится же тако…

На столе лежал браслет. Хорошо знакомый Меру набор грубо выточенных деревянных бусин, нанизанных на тонкую верёвку. Браслет Бона, который тот всегда носил, не снимая.

Чувствуя, как холод вновь подбирается к сердцу, Мер сполз с постели – тело казалось неуклюжим и чужим, как мешок, набитый соломой, – и проковылял к столу.

Браслет действительно лежал там. Потёртый, но чистый – без единого следа крови, которая, по словам вдовы, должна была просто залить безделушку.

Не один удар сердца прошёл, прежде чем Мер заставил себя прикоснуться к браслету. Тот был прохладным, шершавым. Настоящим.

Значит, Бон и в самом деле приходил. И говорил с ним, и просил за вдову. Действительно приходил…

Не отомстить. Не казнить – за все взгляды, брошенные им, Мером, на Нари. Не отплатить из ревности. Подсказать. И помочь, им обоим: безутешной вдове и тому, кто всю жизнь считал себя хитрым, а оказался глупцом.

Мер стиснул в ладони браслет.

Ты был добр ко мне… 

Если справедливость и существует, то она не вся «там». Иногда частичку её приносят сюда – те, кого мы называем мёртвыми. Посланники этой самой справедливости, адепты Равновесия. Но чтобы гонец принёс добро, а не смерть – его нужно заслужить. Нужно носить добро и любовь в сердце, а не выставлять напоказ несуществующую добродетель. Не пытаться угадать действия посланцев и не стараться их обмануть.

Просто быть. Честным с собой и с другими.

Сжимая посмертный подарок друга, Мер вышел из дома и направился к жилищу вдовы. Солнце светило ему в глаза – нежное ленивое солнце раннего утра. Начинался рассвет – тот, что всегда бывает даже после самой долгой Ночи.

ДРУГИЕ РАССКАЗЫ ВНЕ ЦИКЛОВ >>>

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: