Необратимость-50

Я скоро умру. Теперь я это точно знаю.

***

– Вы уверены, что хотите рискнуть? Методика на стадии экспериментов, мы не можем ничего гарантировать.

– Конечно, уверен, что за вопрос! Как будто у меня есть выбор, боже! Если я не приму это решение, она…

– Но вы понимаете, на что идёте? Понимаете, кем она станет?

– Она будет жить. Это главное.

***

Мир вокруг исчезает. Он уже лишился красок и почти онемел. Всё стало размытым, серым и молчащим. Словно в старом-престаром телевизоре, который до сих пор стоит у нас на кухне. Он давно не воспроизводит звук, а криворогая антенна ловит один-единственный канал. 

Раньше мы с папой часто смотрели немые чёрно-белые шоу. Наверное, телевизор стоит и сейчас – как дань ушедшей эпохе – и упорно ловит слабенький сигнал, последнюю ниточку связи с миром. Последнюю ниточку жизни.

Я ещё вижу свет и тень. Это – мой единственный канал.

***

– Мы не знаем точно, как оно действует. Слишком мало времени прошло с того момента, как мы его обнаружили. Известно, что это вещество замедляет все процессы в живом организме примерно в пятьдесят раз. Организм и весь остальной мир начинают жить как бы в разных временных системах, где время течёт с разной скоростью. Мы назвали это вещество «Необратимость-50», думаю, ясно, почему. Масштабных исследований на людях пока не проводилось, поэтому вы должны понимать… Впрочем, все подопытные животные прекрасно себя чувствуют. Ах да, ещё одно. Поскольку после введения вещества появляется существенная разница между локальным временем человека и временем всего остального мира, то обычная пища перестаёт подходить. Проще говоря, она разлагается внутри быстрее, чем организм её усваивает, и превращается в токсин. Обычная еда –  это яд. Но мы нашли решение. Свежая кровь. Именно свежая, взятая у живого существа – кровь только что умершего не подходит. Попадая в организм, кровь, так сказать, принимает правила игры и подстраивается под новое время. И, что интересно, подопытным животным становится достаточно такой диеты. Возможно, это связано с гемоглобином или эритроцитами…

– Да погодите вы… Не так быстро. Это вещество замедляет процессы в организме. Значит, организ… то есть она, моя дочь… она будет стареть медленнее?

– Намного медленнее. Примерно в пятьдесят раз.

***

Сегодня исчез свет. Я всегда верила, что конец света настанет, но и предположить не могла, что он настанет только для меня.

Я не знаю, который был час, ночь и день давно слились в серую массу. Просто где-то посреди бесконечных резиновых суток погас последний луч.

Всё стало чёрным. Последний канал завершает вещание.

***

– Как долго нам ждать улучшения?

– После инъекции положительная динамика будет видна уже в первые дни. Ваша дочь пойдёт на поправку. Но вам нужно иметь в виду, что взаимодействие с ней станет… кхм… затруднительным.

– Она будет меня видеть? Слышать?

– …

– Да или нет? Почему вы молчите?

– Видите ли… Если мимо вас на скорости двадцать метров в секунду пролетит муха, вы вряд ли успеете её разглядеть. Если гитарист-виртуоз сыграет тридцать нот в секунду, вы не различите отдельные звуки. Они сольются в один сплошной тон. Примерно так вы будете выглядеть и звучать для неё. Мы не сможем оставить вашу дочь здесь. Эксперимент как бы не совсем законный… Вы будете присматривать и ухаживать за ней дома. Ей шестнадцать, и, когда она узнает, что произошло, реакция может быть непредсказуемой. Убежать она, конечно, не сумеет, но… Вам стоит осознать, что она будет целиком и полностью зависеть от вас. С этого момента и навсегда. Вы понимаете?

– Но мы сможем общаться? Она будет говорить, сумеет снова читать? Как раньше?

– Коне…

– Тогда действуйте.

***

Что-то происходит. Я снова слышу звуки, но они какие-то странные. Резкие. Высокие. И отрывистые – будто смотришь фильм на ускоренной перемотке.

И я снова вижу свет. Свет моргает. Постоянно, как неисправная лампочка. Правда, есть в нём что-то отличное от мерцания нити накала. Пока не могу понять, что…

***

– Мне кажется, что-то не так. Она меня не слышит. Не отвечает мне.

– Полёт мухи. Помните, о чём я говорил? Ваша речь для неё слишком быстрая. Напишите ей послание. Расскажите обо всём, что произошло. Это подготовит её. В её комнате вы  – единственный движущийся объект, она испытает шок, увидев вас. Оставьте ей подробный рассказ сейчас, пока она ещё не может вас разглядеть. Позже мы придумаем, как наладить общение.

– Хорошо, я всё сделаю. И… Кажется, ей мешает свет. Она постоянно отворачивается от окна. 

***

Я поняла. Мигание не хаотично, а повторяется через равные промежутки. И это утомляет. В школе на уроке истории нам рассказали о пытках в концлагере. Круглосуточный моргающий свет напомнил мне эти ужасы.

Безумно болит голова, вокруг глаз всё словно горит. Проклятое моргание, оно проникает даже сквозь веки…

***

– Я повесил в её комнате плотные шторы и поставил небольшой торшер. Так лучше. Но она по-прежнему молчит.

– Наберитесь терпения. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к своему новому состоянию. Зрение и слух восстановятся не сразу. И я бы посоветовал убрать из её комнаты часы.

***

Наконец-то мерцание прекратилось. Лампочку заменили на исправную, теперь у меня постоянный вечер. 

Я вовсе не в концлагере, а в своей комнате. Узнаю знакомую обстановку. Только на окне новые шторы, дурацкие, тёмно-синие, они сюда совсем не подходят. И куда-то подевались мои любимые настенные часы с кукушкой.

***

– Я написал сообщение и положил листок на тумбочку рядом с кроватью. Не знаю, прочла ли…

– Она до сих пор ничего не сказала?

– Нет. Я оставил ей карандаш и бумагу.

***

Прошло всего несколько часов, но я чувствую себя утомлённой. Нет сил шевелиться. Я просто лежу и смотрю в потолок. Вспоминаю, каково это – смотреть.

Без часов сложно – я не знаю, утро сейчас или день. Странно, что папа не заходит ко мне. Или заходит? Я вроде бы видела его, но как-то мельком, моргнула – он исчез. Наверное, это был сон. Я просто ещё не до конца пришла в себя…

Интересно, почему мне полегчало? Неужели тот самый призрачный шанс, о котором говорили врачи?

Желудок начинает сводить. Видимо, всё же день. Пора обедать.

***

– Прошла уже неделя, а она до сих пор молчит и ничего не ест!

– Это для вас прошла неделя. А для неё – чуть больше трёх часов. Вполне естественно, что она пока не проголодалась. 

– Всё никак не привыкну… Она лежит и не двигается. Смотрит вверх. Так жутко… будто она… она…

– Держите себя в руках. Перестройка организма отнимает силы. Когда процесс завершится, она захочет поесть. Приготовьте всё, что нужно, заранее.

***

Надо всё-таки заставить себя сползти с кровати и умыться. Как же тяжело… Хорошо, что ванная у меня своя, не придётся через весь дом топать. 

Да, выгляжу так себе. Бледная, как смерть. Определённо надо поесть. И всё же, где папа?.. Нет, не хочу сейчас думать о плохом. Наверное, он вернулся на работу. А, может, в магазин вышел. Не будет же он со мной сидеть круглые сутки.

Ну хоть в ванной ничего не изменилось. Или поставили новый бачок на унитаз? Жму-жму, а вода не льётся. Булькнуло только что-то. 

Ладно. Пойду в окно выгляну.

***

– Она встала! Встала и ушла в ванную!

– Отлично. Записку прочла?

– Я не знаю.

– Присматривайте за ней.

***

Шторы и правда дурацкие. Ни капли света не пропускают. Папа что, нанял новую домработницу? Мелисса никогда бы не позволила такой пакости висеть у меня в комнате.

Какие же они громоздкие… еле двигаются. Ну ничего, сейчас я их…

…

…

…

***

– Она кричит! Кричит, не переставая, уже целый час! Господи, это ужасно! На одном выдохе…

– Успокойтесь. Что произошло?

– Она выглянула в окно, и…

– Я же наказал вам за ней присматривать.

– Да вы уж определитесь, то ли присматривать, то ли на глаза ей не показываться! Что мне теперь делать?!

***

Эти свет и тень… Это равномерное мерцание… я поняла… ведь в полдень солнце всегда бьёт мне в окно, всего на несколько минут… а теперь… и эти люди… они как «Симсы» на максимальной скорости… только это не игра… это правда. 

Или нет, и я сошла с ума, или умерла, или… Кто включил это жуткое кино? Кто?! 

***

– Я пошёл к ней. И сидел у её кровати. Долго сидел, не двигался. Увидела… узнала.

– Как она?

– Плачет. И это так… так страшно. Когда она поднимает руку, чтобы утереть слезу, и тянется ужасно медленно, целую вечность… Я хочу ей помочь, но понимаю, что только напугаю.

***

Папа наконец зашёл. Теперь я всё знаю. Я прочла его письмо. То, что он говорит, для меня – как комариный писк. Я могла бы написать ответ, но не хочу… Пользоваться смартфоном не могу, ноутбуком – тоже. Слишком сильно мерцает дисплей… И не могу заставить себя что-то сказать. Не хочу даже представлять, как мой голос может звучать теперь. Для всех, кроме меня.

Я буду молчать. Канал работает, но это немое кино.

***

– Я убедил её выпить… коктейль.

– Всё получилось как надо?

– Да. Но она по-прежнему не говорит. 

***

Прошло всего два дня, а что-то изменилось. Эти перемены – они ведь неожиданны только для меня. Весь остальной мир осознанно готовится к ним, и только я как сапогом по голове получаю.

Папа заходил всего три раза. Принёс эту дрянь, которая мне теперь вместо еды. Питательный коктейль… В нём явно есть свежая кровь.

***

– Это невыносимо. Я заглядываю к ней, когда она спит, и мне кажется, что всё по-прежнему… что она – нормальная. Но стоит ей открыть глаза…

– Вы ей нужны. Помните – вы теперь весь её мир.

***

За окном мелькнуло Рождество. Я всё пыталась уловить в общем жужжании треск фейерверков, но так и не смогла. Жаль… Всегда любила этот звук. Именно он для меня означал праздник.

Утром у двери ждал подарок. Утром… Моё утро наступило в феврале.

***

– Я принёс ей книги. Много книг. Ей ведь нужно продолжать учёбу, да?

– Настаивайте на том, чтобы она написала вам. Нужно её разговорить. Это будет полезно, прежде всего, для вас обоих.

***

Я много читаю. Папа принёс целый шкаф – романы, детективы, учебники… Зачем детективы, без понятия. Никогда их не любила. По-моему, он просто притащил всё скопом.

Моя жизнь теперь – это книги. Выдуманная жизнь. Хотя оно, моё настоящее существование, разве настоящее? Злая выдумка! Я заперта в этих стенах. Мне нельзя выйти на улицу. Я никогда не смогу перейти дорогу, выпить кофе в Старбакс, оттянуться на шоппинге… У меня никогда не будет выпускного.

Только еда, одежда и книги.

То письмо… оно до сих пор лежит рядом с кроватью. Я выучила его наизусть, хотя всё равно иногда перечитываю. Если вдруг происходящее начинает казаться иллюзией…

Необратимо. Так там написано. Необратимый – не способный вернуться в прежнее состояние. 

Кстати, в подарке тоже были книги. Агата Кристи.

***

– Молчит?

– Да.

– Жаль, жаль. Столько ценной информации… 

***

Папа сильно сдал. Поседел всего за неделю… «мою» неделю. Там, в нормальном мире, прошёл год. И я вдруг подумала… ведь папа умрёт, умрёт очень скоро, он немолод уже. А я этого даже не замечу…

*** 

– Всё ещё ни слова?

– Нет.

– Разговорите её. Вы должны.

***

Не могу читать.

Папа умрёт, и я останусь одна.

***

– Она написала записку.

– И что там?

– Там вопрос.

– Какой?

– «Что я буду делать, когда ты умрёшь?»

– И что вы ответили?..

***

Последний раз я видела – именно видела – папу почти месяц назад. Он совсем седой, его лицо в морщинах…

Больше он не остаётся настолько, чтобы я могла его рассмотреть. Иногда мелькнёт силуэтом и всё. Я даже не уверена, что это именно он.

Я оставила место на листке бумаги, под моим вопросом. Там до сих пор пусто.

***

– Я больше не могу поддерживать с вами связь. Вы же в курсе, что происходит. Нас эвакуируют на север.

– Вы что, просто бросите нас здесь?! Я никуда не могу уехать… с ней! 

– Да не всё ли равно? Незаражённых мест уже не осталось, мы доживаем последние дни.

***

Тишина. Везде тишина. С того дня, как папа отвёл меня в бункер и закрыл снаружи дверь. Я думала, он останется. Но он выскользнул так быстро, что я даже не успела удивиться.

Удивление пришло позже. Удивление и страх. Он оставил в бункере пять клеток с кроликами. И сено. 

Кролики мечутся как бешеные. Каждые полчаса я должна класть им в клетки по охапке душистой сушёной травы. Сначала было страшно… Сено исчезало прямо из рук. Потом я привыкла.

В стену встроен гадкий неотключаемый будильник. Каждые тридцать минут он орёт, напоминая, чтобы я покормила животных. Сплю урывками.

Ненавижу этих кроликов. Они воняют, а от их мельтешения кружится голова.

Прошло два дня. Голова кружится уже не только от кроличьих плясок. Сегодня мне придётся сделать то, о чём сказал папа в своей последней записке…

Откидываю верхний лючок в крайней клетке. Боюсь опустить руку внутрь. Кролики накормлены, но в их глазах мне чудится злость… Возможно, они просто знают, что именно я хочу сделать. Наверное, это потомки тех кроликов, чья кровь была в моих коктейлях, и их генетическая память хранит эпизоды с десятками таких же жестов.

Открывается люк. Кролика хватают за уши и тащат наверх…

В мою руку тычутся мокрые носы, что-то пушисто щекочет. Раз за разом ловлю пустоту. Схватила неудачно, кролик вырвался, остальные прыснули в стороны. Жду, растопырив пальцы.

Со второй попытки удаётся. Кролик вертится, как безумный, но я крепко держу его за горячие уши. Шприц – тут же, наготове.

Не знаю, сколько раз я втыкаю иглу в кролика. Он всё бьётся и бьётся, судорожно, отчаянно, верещит короткими взвизгами, а я продолжаю… Прижимаю тёплое тельце к столу и вкалываю остриё в бешено вертящуюся плоть, и молюсь, молюсь только, чтобы не угодить зверьку в глаз… 

Наконец попадаю во что-то мясистое. Держу шприц, жду, когда он заполнится густой бурой жидкостью. 

Кролик притих. Я сажаю его обратно в клетку, и только когда разжимаю онемевшие пальцы, он изворачивается и кусает меня за ладонь.

Закрываю лючок на задвижку. Бросаю зверям пучок сена и опускаюсь на пол. Безумные ушастые монстры пожирают измазанную моей кровью сухую траву…

Папа, зачем ты так со мной?

Ещё неделя. Из всех кроликов осталось только два. Тела остальных превратились в липкую зловонную жижу всего за ночь. Я унесла клетки в дальний угол бункера и накрыла всем, что нашла, но они продолжают смердеть. 

Ты бросил меня и уехал. Бросил здесь, в этом каменном мешке, задыхаться. И ты ведь знал, знал, как оно всё получится… Да будь ты проклят, два раза, десять, пятьдесят раз!

Восемь дней. Издох последний кролик. Скорее всего, папы тоже давно нет в живых.

Ещё полдня. Погасла лампа. Наверное, генератор наконец сломался. Все умирают, и только я остаюсь.

Просыпаюсь во тьме. Каждый раз, ложась спать, я не знаю, что увижу при пробуждении. Я забыла, когда моё сердце билось ровно.

Новые сутки. Вокруг только тишина и вонючий мрак. Дико хочется пить…

Засыпаю. Просыпаюсь. Меня окружает тёмное смердящее ничто. Время превратилось в жижу, такую же зловонную, как трупы дохлых зверей.

Стены отвратительно сухие. Не могу нащупать ни капли…

Ненавижу тебя.

Ещё вечность. Холодная, тёмная, каменная вечность. Сладкая вонь. Плывущие во мраке цветные круги.

Но я жива, несмотря на всё, что ты со мной сделал. Я жива, а ты – нет.

Я тебя переиграла.

Задвижка на двери такая тяжёлая… И дверь едва подаётся, но она не заперта, она всё это время была закрыта только изнутри.

Я выхожу. Коленками по ступеням… Внутри темнота, снаружи темнота, внутри меня темнота…

Я смогла выбраться. А ты…

Голос. Настоящий голос. Я слышу его, я понимаю слова – он звучит нормально, нормально для меня, с моей особенной нормальностью – и он выкликает моё имя…

***

– Держи, выпей. Совсем свежая. И воды, воды побольше. Вот так.

– Как ты меня нашёл?

– Мне оставили точные описания, где находится бункер. Сам дом рухнул, но, к счастью, спуск в подвал не завалило. Прости, я не мог прийти раньше… мне нужно было время –  свыкнуться с моим… с этим. С тобой всё хорошо?..

– Так непривычно снова слышать слова… и говорить. Но у меня вроде неплохо выходит, да?

– У тебя чудесный голос. Разве ты не знала?

– Скажи мне… Как вышло, что ты… Почему ты…

– …

– Я спрашиваю что-то не то?

– Всё то. Просто я не выбирал. Мне вкололи эту гадость насильно. Я даже не успел спросить, зачем. Он умер.

– Кто?..

***

Всё так же, как было со мной. Один укол, и «Необратимость-50» навсегда меняет жизнь. Без спроса, без выбора. Только записка на тумбочке. Записка, где найти меня. Под домом, рухнувшим года назад, посреди мира, который когда-то сожрал себя сам – но теперь, когда я наконец покинула свою тюрьму, он снова чист и готов возродиться. Я должна была дождаться, и я дождалась. Пусть и не по своей воле.

Меж безмолвных развалин робко пробивается зелёный росток. Мы берём друг друга за руки – мы, дети новой природы.

Ты умер. Теперь я это точно знаю.

Но в морщинистом, усохшем, съёженном лице я всё же узнаю твои черты. Папа…

ВСЕ ИСТОРИИ «ДЕКАЛОГА» >>>

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: