Белый Ад

Вокруг простиралась бесконечная белая пустота. Куда ни брось взгляд – всюду одно и то же. Под ногами – гладкий, идеально ровный пол цвета лебяжьего пуха, над головой – уходящая ввысь белизна. Она не слепила глаза, но разглядеть что-либо в этом молочном киселе оказалось невозможно. Я щурилась, жмурила и снова распахивала глаза, но все попытки хотя бы определить, есть ли надо мной потолок, и если есть — то на какой высоте, оказались безуспешными. 

Я села по-турецки, скрестив ноги, и провела рукой по полу. Приятно теплый, мягкий, слегка проминается под ладонью. На ковер не похоже – больше всего напоминает затвердевший пластилин, который разогреваешь в пальцах. Сминается только верхний слой, а серединка остается твердой. Но, в отличие от пластилина, пол моментально восстанавливал свою прежнюю форму. На нем не оставалось ни царапин, ни складок, сколько я ни скребла его ногтями и не мяла кулаком. Только безупречная гладкость. 

Я поднесла руку к глазам. Под ногтями ничего не оказалось – никаких частичек странной субстанции. Я вдруг поняла, что больше не могу смотреть на пол. Собственно, смотреть там было совершенно не на что – все равно что пожирать глазами чистый бумажный лист. Надоедает сразу же. Никакой информации, никакой пищи для мозга.

Впрочем, окружающая обстановка этой самой пищей тоже не изобиловала. Внутри неприятно шевелилось раздражение и смутное чувство тревоги. Чтобы хоть как-то отвлечься, я задержала взгляд на ногтях. Вот этот подточен криво — надо же, не замечала раньше. На этом облупился лак. А мизинец и вовсе радует глаз траурной каемкой… Бардак, одним словом. 

Я машинально пошарила рукой в поисках маникюрного набора, но пальцы наткнулись на все тот же пластилиновый пол. Тревожность накатила с новой силой. Так. Ладно… 

Поднявшись, я двинулась вперед. Света здесь было достаточно, но, как ни странно, ни одной тени я не заметила. Ну, хорошо. Положим, тут нет ничего, что могло бы отбрасывать тень. Но ведь я-то есть. А моей тени почему-то нет. 

Я специально покрутилась вокруг своей оси, попрыгала, поизгибалась в разнообразных позах – никакого намека на потемнение издевательски-молочного пола. На ум пришла сказка о человеке, который потерял свою тень. Радости это не прибавило – согласно сказке, теней не отбрасывают только мертвые.

Я шла и шла, а напряжение внутри росло. Вскоре к нему подключилась усталость, и я снова присела. Вокруг ничего не изменилось – насколько хватал глаз, тянулась все та же белая пустыня. Противным урчаньем напомнил о себе желудок. Ну что ж – покойники кушать не просят. Значит, я пока еще жива. Хотя, если так пойдет и дальше, рискую присоединиться к потерявшим тень по причине перехода в мир иной.

Потерев гудящие ноги, я снова пошла дальше. Впереди, за знойной дымкой, мне представлялись какие-то дома, ручьи, деревья. Там, по ту сторону белесой пелены, бурлила жизнь. Там пекли хлеб и швыряли на полки душистые булочки. Там журчало парное молоко о блестящие стенки бидонов. Там, вдалеке, за этой кисейной завесой, гремело, шипело и булькало, там пенилось и скворчало, брызгало, исходило паром, сочилось, дымилось и пахло…

Я поймала себя на том, что иду с закрытыми глазами – так проще оказалось представлять себе чудесное изобилие огромной кухни с раскаленными плитами, с накрытыми столами, с ломящимися от снеди шкафами…

Левая нога за что-то запнулась, и я полетела на пол. Это оказалось так неожиданно, что я едва успела выставить руки, приземлившись на четвереньки. В голове заметались вспугнутые мысли. Идеально гладкий, без морщинки и соринки, пол, и вдруг… что? Я решительно открыла глаза. 

На полу лежал камень. Крупный, с хорошую тыкву размером, серый и шершавый, как и положено порядочному камню. Вот только здесь он был совершенно не к месту.

Откуда камень? Зачем он здесь? Кто его подложил, и подложил ли кто-то? И если да – то зачем?.. Вопросы крутились по кругу, но я уже поняла, что не пойду дальше. Присев на камень, обхватила руками голову. Есть хотелось неимоверно, пить – еще сильнее. Для проформы пошарила по карманам – ничего, кроме пары монеток и огрызка карандаша.

Монетки вернулись обратно, а карандаш я мстительно зажала в пальцах. Ну, держись, клятая белизна!

Спустя какое-то время, выдохшись, я оглядела результат трудов праведных. Весь пол вокруг в радиусе десятка метров был покрыт кривоватыми линиями. Вот здесь – гостиная, тут – спаленка, а там, чуть поодаль, за широкой сдвижной дверью – терраса с огромными, во всю стену окнами… Кухня выписана с особым усердием, с массой подробностей – тут и плита, и кофеварка, и холодильник с приоткрытой дверцей, с забитыми полками, уставленными кастрюлями и бутылками. Я осторожно прошла по комнатам, стараясь попадать точно в карандашные двери. В зале прилегла на схематичный диван – пол послушно сыграл роль жестковатых диванных подушек. Подумала и пририсовала рядом столик, а на столике – дымящуюся кружку шоковейна и огромный, толстый, с черно-белым румянцем пирог…

Дерьмовый из меня художник, конечно. Пирог больше смахивает на расплывшуюся кляксу, а кружка похожа на плоский блин, и все мои потуги придать ей объемность потерпели крах. Ладно. Бог с ней, с кружкой. Зато теперь вокруг меня что-то есть – хотя бы то, на что можно смотреть.

Но смотреть почему-то не хотелось. Я поблуждала взглядом по серым линиям и снова закрыла глаза. Перед внутренним взором моментально нарисовалась зеленая лужайка, бурые коровы на ней, упоенно пожирающие ярко-синие цветы. Жужжат пчелы, дрожит горячее марево над лугом. Неспешно плывет летний день… А вот и домик – с широкими окнами террасы, с рыжей черепичной кровлей и бревенчатыми стенами. Внутри прохладно и свежо. На кухонном столе остывает свежий вишневый пирог, важно разлегшись на полосатом полотенце. От него тянет вкусным жаром. Коричневые бока покрыты рубиновым соком, а стоит разломить – и в лицо ударяет аромат сладких вишен и пряного теста…

*** 

Юноша в белом халате закончил демонстрацию и повернулся к собравшимся.

— Эта программа позволяет выстроить и реализовать графически алгоритм привычного стиля поведения испытуемого, — он постучал указкой по кафедре, — последние версии также добавляют в алгоритм новые элементы, которые испытуемый воспринимает как неожиданные раздражители и на которые реагируют сообразно своему стилю поведения. Модус операнди – в его графическом эквиваленте. Упрощенном, разумеется.

На лицах присутствующих отражалась вся гамма эмоций – от непонимания до искреннего интереса и даже отвращения. На огромном, во всю стену, проекционном экране девушка с карандашом в руке что-то упоенно чертила, ползая по белоснежному фону. 

— Применительно к данному случаю, — продолжал юноша, — я хотел бы пояснить следующее. Здесь вы видите решение актуальных проблем, субъективно ощущаемых как реальные, посредством воображения. Воображаемое решение. Хочу подчеркнуть, что программа не дает ответа на вопрос «почему так, а не иначе». Она просто строит алгоритм, где каждое принятое испытуемым решение находит отражение. Испытуемый сам, фактически, рисует бихевиоральную модель. И мы, уже исходя из этой модели, можем делать выводы. 

— Разрешите поинтересоваться, — проговорил кто-то из задних рядов.

— Да, пожалуйста.

Пожилой, слегка сгорбленный мужчина в квадратных старомодных очках поднялся и, глядя на экран, сказал:

— Вы только что заявили, молодой человек, что программа не отвечает на вопрос «почему так».

— Верно, — кивнул ученый.

— Однако, даже не зная предпосылок, я уже могу сказать вам, почему в данном случае был выстроен такой алгоритм. Позвольте продемонстрировать…

— Прошу вас, — юноша отступил от кафедры, широким жестом приглашая собеседника на свое место. Пожилой с видимым трудом выбрался из заднего ряда и, прихрамывая, поднялся на сцену. Поправил очки. В аудитории висела напряженная тишина. Девушка на экране беззвучно рисовала.

— Привычка решать проблемы посредством ухода в воображаемый мир, — негромко начал мужчина, — характерна для некоторых форм психических отклонений. Однако при невозможности подобрать реальное средство для реальной проблемы у любого человека может быть включен защитный механизм. Отрицание, рационализация, защитное фантазирование – вам знакомы эти термины, молодой человек?

Юноша в халате замялся. Не дожидаясь ответа, пожилой в очках продолжил:

— Эта девушка привыкла решать свои проблемы посредством избегания их решения – видимо, это хочет сказать ваш алгоритм?

Молодой ученый растерянно кивнул.

— Ну так вот, юноша, — пожилой мужчина кашлянул, — я бы вам посоветовал не позориться и стереть эту горе-программу раз и навсегда.

Его голос, четкий, хорошо поставленный, как у профессионального лектора, легко достиг последних рядов.

— А еще лучше, — добавил пожилой, — прежде чем это сделать, побудьте немного на ее месте.

Он кивнул на стоящий в отделении стеклянный саркофаг. В нем, под гладкой герметичной крышкой лежала девушка. Ее выбритую голову опутывала сетка нейрокабелей. Грудь ритмично вздымалась в такт работе аппарата ИВЛ. Изо рта торчала уродливая трубка, змеясь, исчезала где-то в днище саркофага. Закрытые веки едва заметно подергивались. Под саркофагом, перемигиваясь цветными лампами, тихо гудело оборудование поддержания жизни.

Пожилой мужчина снова поправил очки и в полной тишине неторопливо спустился со сцены.

ДРУГИЕ РАССКАЗЫ ВНЕ ЦИКЛОВ >>>

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: