Эпоха обучения

Сколько он себя помнил, вся его жизнь проходила бок о бок с техникой. Громоздкие магнитолы сменились небольшими плеерами, которые можно было повесить на пояс. Кассетные плееры уступили дисковым, а те были оттеснены маленькими флеш-собратьями, умещавшимися в карман. Появились мобильные телефоны с плохонькими пластмассовыми наушниками. Компьютер, ноутбук, смартфон… Наушники получше, музыка погромче и потяжелее. И каждый аппарат разобран и изучен досконально, а затем собран заново – так, чтобы стать верным другом. Гораздо более верным и надежным, чем люди вокруг. Техника, прошедшая через его руки, ни разу не подводила, служа верой и правдой своему поначалу хозяину, а затем и создателю. 

Первые компьютеры, собранные им, могли выполнять всего одну операцию одновременно, а их внешний вид создавал риск быть принятыми за кучу хлама. На стене его комнаты висела фотография первого в мире компьютера IBM – громоздкая машина, составленная из множества блоков. Она была для него образцом – и все последующие модели, во много раз быстрее и совершеннее оригинала, сильно проигрывали всего по одному, зато ключевому параметру.

Они не были первыми.

Он хранил свой первый компьютер рядом с этой фотографией. Металлический уродец, гордо выпятивший пузатый системный блок, был для него воплощением совершенства. И в самом деле – именно в нем, первом, заключалась та искра, которая давала жизнь всем последующим творениям. Эта искра, идея, возможность – для нее не было названия. Это был принцип действия, прорыв, начало, зарождение. Это была та самая печка, от которой он танцевал. Та самая таинственная Альфа, от которой только и могли развиваться события. Как зарождение жизни – таинственное и непостижимое, это было для него всем.

Чем дольше он собирал свои компьютеры, тем совершеннее они становились. Краем уха он слышал о том, что ученые разрабатывают электронные протезы, способные заменить утраченные конечности, что уже есть искусственные глаза, что компьютерный чип теперь размером с пылинку. Он не мог позволить себе изучать эти технологии на конкретных примерах, так, как он привык – разбирать, снова собирать и тестировать, улучшать, переделывать, доводя до предела возможного для каждого прибора совершенства.  Зато он мог позволить себе создавать и творить – собственные технологии, которые, возможно, шли в ином направлении, зато идеально подходили именно ему, а не были безликим обобщением, созданным для всех сразу.

В памяти всплыл еще один эпизод, но он не стал отсекать его как ненужный. Он вплел эпизод в сон, придав ему ту естественную запутанность и нелогичность, без которой сон неизбежно превращается в неумолимо правильную и невыносимо скучную реальность. 

Промозглым октябрьским вечером он возвращался домой после очередного рабочего дня. Шел дождь, мерно постукивая по зонту. Шел и он, отмеряя шагами серую аллею. Кроны деревьев, обрамлявших ее, скрывал низко надвинутый купол зонта, и на его долю уже не доставалось разноцветья осенней листвы. Только черные мокрые стволы, забрызганные ботинки и грустный, весь в трещинах, асфальт под ногами. 

Асфальт.

Под ногами.

Он не замедлил шаг, но внутри у него все будто остановилось. Кто сказал, что должно быть именно так? Что асфальт должен быть под ногами, а небо – над головой? Что осень следует за летом, а люди не могут жить вечно? Кто придумал, что мы не можем летать? Что все эти законы неопровержимы – законы, в которые мы так верим, потому что эта вера дает нам хоть какую-то почву под ногами. Потому что без этой веры у нас не было бы ничего – одни фантазии. Только тот, у кого нет ничего внутри, может искать опору во внешних вещах… 

Он не остановился и не стал пытаться взлететь или поменять местами асфальт с небом. Он лишь приподнял зонт и внимательно посмотрел на золотистые октябрьские листья. Его окружали каштаны и дождь. Он не чувствовал их – он был слишком погружен в себя. Купив стакан горячего кофе в мобильной кофейне, он пошел дальше. Вкус кофе не запомнился ему. Да и сам кофе тоже.

Через год он создал первый собственный прототип электронного заменителя конечности.

И одновременно с этим важнейшим шагом перед ним встала первая по-настоящему сложная проблема.

Он понимал, что не сможет самостоятельно опробовать новинку на себе – ему предстояло обратиться за помощью к совершенно посторонним людям. 

Тот мир, тот город, что жил за окнами своей особой жизнью, был безнадежно огромным и еще более безнадежно чужим. И, словно кит, он не мог не втягивать в свое жадное чрево городской планктон. Каждый житель, будучи частью системы, обязан был с ней взаимодействовать. В противном случае система отторгала ставшую чужеродной частичку, лишая последнюю малейшего шанса на выживание.

Среди сотен тысяч таких частичек, безусловно, были и те, кто сумел подобраться ближе к верхушке системы и, подобно паразитам в чреве кита, извлекать из гиганта максимум собственной пользы. Каждая такая частичка окружала себя огромным количеством связей с другими паразитами и накапливала массу информации, помогавшей ей в извлечении выгоды. 

Еще одна система — точнее, над-система, — объединяя гигантов, давала им возможность взаимодействия на макроуровне. Искать иголку в стоге сена парень не собирался – для его целей вполне подходил один из секторов этой над-системы, в просторечии именуемый Рунетом. А, точнее, его субсектор – крупный инфопортал города.

Почти сутки ушли на то, чтобы собрать и отфильтровать интересующую его информацию. В городе работало безумное количество частных клиник. Проведя простейшие расчеты, он с изумлением выяснил, что на одного человека в городе в среднем приходится по 1,2 врача и 3,5 медсестры. 

Здоровая личность стала настоящим культом общества. Однако, если верить данным хотя бы отдельно взятого портала, это не мешало в огромных количествах плодиться всевозможным знахарям, врачевателям и целителям, в том числе претендующим на излечение души. Тысячи и тысячи рекламных баннеров помогали распространять пугающую информацию о страшных недугах. И, конечно же, каждый недуг мог быть вылечен только за большие деньги и исключительно у проплатившего показ баннера целителя. Денежные вложения в здоровье широко продвигались, гарантированно обещая похудение кошелька и обходя стороной мифический результат самого лечения. 

Результатом его поисков стала база из почти шестидесяти личных электронных адресов практикующих врачей-хирургов, специализацией которых было протезирование. Он составил и разослал им письмо, объясняющее, почему им будет выгодно сотрудничать с каким-то неизвестным изобретателем. Выцеживая из себя противно-рекламные слова и слоганы, он ощущал, как во рту появляется гадливый привкус. 

Наконец, далеко за полночь, он захлопнул крышку ноутбука и закрыл глаза. Пальцы легли на опухшие усталые веки. 

Не включая нигде свет, он добрался до кухни и налил себе вина. Сил подогревать напиток не было – холодное вино заставило вздрогнуть и поежиться, но тут же внутри разползлось приятное тепло. И вместе с этим теплом он почувствовал, что собрал достаточно информации и сделал все, что мог, закинув хороший крючок на крупную рыбу. Время теории подошло к концу – наставала пора ожидания.

*** 

Последующие дни он посвятил изучению медицинской литературы, которая могла бы в дальнейшем помочь снизить его зависимость от посторонних. Он смотрел бесчисленные видеоролики, но к утру его нередко охватывал ужас. Ему казалось, что для осуществления его задумки нужно слишком многое, и он забывал о том, что создание электронного протеза само по себе требовало очень многого, но он этот шаг уже совершил. 

Каждый день он начинал с того, что восстанавливал в памяти открытия прошлой ночи. Убедившись, что все знания прочно осели в его мозгу, он продолжал штудировать учебники. И каждый раз смотрел на свое изобретение, гордо помещенное рядом с его первым компьютером – в стеклянный куб. Куб был герметичным и не пропускал ни пыль, ни влагу. Он сам запаял этот куб – до того дня, когда ожидание завершится.

Оно завершилось в середине ноября. Из десятков разосланных электронных писем он получил лишь один ответ, и тому понадобилось почти пять месяцев, чтобы дойти.  Автор ответа, солидный врач с хорошим именем в мировой медицине, уже много лет практикующий в крупной частной клинике города. Он выражал свою заинтересованность и объяснял, что находился в длительной командировке, поэтому не мог ответить ранее. Не будет ли молодой человек так любезен, чтобы продемонстрировать свое изобретение? 

Без долгих колебаний парень отослал врачу свои координаты с приглашением в любое удобное время заглянуть в гости. 

*** 

Он стоял у окна, прижавшись носом к стеклу, и смотрел вниз. К подъезду подкатил серебристый седан, аккуратно приткнулся у бордюра. Из машины вышел мужчина в пальто. Подошел к подъезду, и тут же домофонная трубка издала резкий писк.

Ничего не спрашивая, парень ткнул в кнопку на трубке, открывая подъездную дверь. Прогрохотал лифт – звук старых подъемных механизмов был слышен даже сквозь стены. 

Врач размашисто перешагнул порог. От него пахло дорогим одеколоном и бензином. Крупный, высокий, он сразу занял собой всю небольшую прихожую. Деловито потер руки, оглядываясь.

— Прежде чем мы приступим к обсуждению, мне бы хотелось увидеть вашу разработку в действии.

— Сюда, — парень двинулся по коридору. Врач последовал за ним. Как и все врачи, не сняв ботинки.

В заваленной деталями комнате хозяин квартиры продемонстрировал гостю работу электронной кисти, подключив ее к источнику питания. Через компьютерный интерфейс на монитор выводились все данные о положении протеза, совершаемых движениях, состоянии отдельных узлов. 

Врач внимательно изучил информацию, задав несколько уточняющих вопросов и, под конец, попросил кофе. Парень жестом пригласил его на кухню, где, помешивая ложечкой черную жидкость в турке, спросил:

— Мнение?

— Мое мнение таково, что вы гений, молодой человек, — спокойно ответил хирург, уместившийся на табурете возле накрытого клеенкой стола, — и ваша разработка весьма и весьма перспективна. При должной поддержке и спонсорстве, разумеется.

— Разумеется, — парень разлил кофе по чашечкам.

— Более того – ваша разработка способна во многом изменить ситуацию в современном протезировании, помочь многим людям…

— Нет.

— Что? – врач приподнял брови. По его лицу было не понять, что вызвало большее удивление — неожиданно прервавшее его слово или значение этого слова.

— Никакой гласности. Продавайте разработку. Пусть тестируют. Улучшают. Дорабатывают. Как угодно. Кто угодно. Но никакой массовости. Без конвейеров. Без потоковой сборки. Пока не завершу. Это цель работы. Заменить всё. Полностью.

Последнее слово он постарался произнести с особым нажимом.

— Ну что ж, — отозвался хирург. Казалось, грандиозные планы не произвели на него ни малейшего впечатления. – На это уйдет много времени, — это фактор явно больше интересовал врача, — какие гарантии вы можете дать, что разработка завершится, и мои средства и труды не пропадут даром?

— Она завершится. Пропишите свои условия, — парень отхлебнул горького кофе, — обезопасьте себя. 

— Хорошо, — с некоторой заминкой кивнул хирург, — я буду щедро платить вам – конечно, если найду не менее щедрого спонсора. Вы же должны будете оперативно передавать мне всю информацию о разработках.

— Само собой, — рассеянно кивнул парень, уже думая о другом.

— Мы с вами заключим договор, о котором будем знать только мы двое, — врач уже торопливо что-то подсчитывал, используя для вычислений крошечный блокнот, — разумеется, для претворения вашего плана в жизнь мне понадобятся ассистенты – в одиночку операцию такого плана никто не проведет. У меня есть на примете надежные люди…

Парень исподлобья бросал косые взгляды на этого дельца от медицины. Уверенный в себе, предприимчивый мужчина солидного вида. Начищенные ботинки, машина представительского класса. Он смотрелся странно на просто обставленной кухне, и все же явно чувствовал себя на своем месте. Такие люди всегда и везде в своей тарелке. 

— Возникнет также проблема с поиском опытного образца для проведения операций…

— Не возникнет.

— В каком смысле? – брови врача снова взметнулись вверх.

— Образец – я.

Врач поперхнулся кофе, закашлялся и начал шарить по карманам в поисках платка. Наконец, утерев рот и проступившую на лбу испарину, он шумно вздохнул.

— Вы собираетесь тестировать все это на себе?

— Да.

— Это рискованно, юноша, — покачал головой хирург, — если что-то пойдет не так, ваша разработка может остаться незавершенной. А вы – покалеченным.

— Я завершу разработку, — тон его голоса был спокойным, как камень, уверенный в том, что в ближайшую тысячу лет он никуда не сдвинется, — вы обеспечите успех. В ваших интересах. 

Теперь уже доктор рассматривал парня – с откровенным любопытством, будто пытаясь понять, шутит ли этот странный юноша или просто сошел с ума.

Наконец, видимо, убедившись, что ни то и ни другое не имеет места, он снова вздохнул.

— Ну, хорошо. Значит, отпадает одна проблема и возникает другая. Все необходимые формальности с руководством нашей клиники я, разумеется, улажу, — врач постепенно приходил в себя. Загадочному парню все же удалось вывести его из привычного равновесия. И это его злило, — пребывание у нас достаточно дорогое, но для вас я постараюсь выбить скидку и вычесть из вашего гонорара не всю стоимость, а, скажем, процентов пятьдесят… Расходные материалы, затраты на оплату работы ассистентов, плюс опять же за молчание… — он размышлял вслух, немало не стесняясь парня, — договор я набросаю и вышлю вам на днях. Подпишете и начнем. 

Хирург допил последний глоток кофе, отодвинул пустую чашечку. Четко, размеренно, будто заранее распределил объем напитка, разделил на количество глотков и подсчитал, с какой скоростью требуется делать глотки, чтобы чашка опустела точно к концу его речи. Тоже заранее продуманной, разумеется. И никакие неожиданности этому расчету не помешали.

Врач встал, захлопнул блокнотик и аккуратно уместил его во внутреннем кармане пальто. 

— Мы с вами договорились, — утвердительно произнес он, застегивая пуговицы и подавая парню руку.

— Да, — тот пожал протянутую суховатую ладонь. Рука врача была теплой, будто нагретой исходящей от него энергией и деловитостью. Пальцы парня, напротив, были ледяными – словно уже готовились стать металлом.

*** 

С той судьбоносной встречи прошло не больше месяца. В один из мутно-серых декабрьских дней его привезли в сверкающую чистотой клинику на тихой улочке неподалеку от делового центра города. Окна с новомодными желтыми стеклами односторонней прозрачности создавали странное впечатление, будто только они могли отражать не видимое за тучами солнце. Входя в холл клиники, парень подумал о том, как видят улицу находящиеся внутри люди. Вскоре ему предстояло это выяснить на себе.

Его палата на последнем этаже оказалась чем-то вроде одноместного полулюкса. Довольно тесная, но с персональным санузлом и даже небольшим письменным столом. На тумбочке возле кровати – традиционная ваза с цветами. На покрывале – ни единой складочки. Окно, конечно же, с желтыми стеклами. Он выглянул на улицу. Хмурый день отсюда приобрел болезненный желтушный оттенок. 

Сопровождавший его врач дал краткие распоряжения относительно режима дня и предстоящих процедур. Парень должен был провести в клинике несколько дней для подготовки к операции, пройти необходимые обследования и даже получить поддержку психолога. От последней, впрочем, он отказался.

Врач посоветовал ему лишний раз не покидать палату и в случае необходимости вызывать санитара с помощью прикроватной кнопки. Прибежавшая медсестричка выдала комплект больничной одежды и, сохраняя строгое выражение лица, настоятельно попросила парня поскорее принять душ и переодеться. Процедуры планировалось начать уже через час.

Убежала медсестричка, ушел, напоследок окинув палату взглядом, врач. Держа в руках больничную пижаму, парень стоял, прислушиваясь к своим ощущениям от этого места. Ничего отталкивающего, против ожиданий, здесь не было – чувствовался даже своеобразный уют. Если не смотреть в чересчур желтые окна.

Скучать ему не пришлось – дни завертелись, как колесо неумолимой фортуны. Бесконечные томографии, рентгены, анализы крови, мочи и прочих жидкостей, ЭКГ, диагностика на все возможные и невозможные вирусы. От этих обследований он уставал больше, чем проводившие их врачи. У него выкачали, казалось, тонну крови и собрали с него все, что можно было собрать. Возвращаясь в палату, он набрасывался на приносимую ему больничную еду – как правило, состоящую из овощного салата, нежирного мяса и молока. Еда была свежей и особенно вкусной после изматывающих процедур.

Дня операции он ожидал без страха. И, когда врач утром объявил ему, что этот день настал, он ощутил нечто вроде радости. Его победа приблизилась еще на шаг.

Хирург объяснил ему, что сразу устанавливать протез нельзя – сначала придется ампутировать кисть и подождать заживления культи. Парень не возражал. Он был готов ко всему — к ожиданию, к боли, к неудобствам, к изматывающим процедурам и формальностям. Ко всему, кроме поражения.

*** 

Следующие несколько дней после ампутации слились для него в один кашеобразный комок, слепленный из боли, отвращения к окружающему и торжества, пробивающего себе дорогу сквозь все наносы негатива. Из больницы его неохотно отпустили только через две недели, дав множество рецептов на антибиотики и кучу банальных наставлений. Врач прочел ему длинную лекцию о недопустимости спешки и правилах поведения. Парень должен был регулярно являться на осмотры и перевязки – заживление требовалось тщательно контролировать, до тех пор, пока ткани не восстановятся настолько, чтобы стала возможной установка аугметики. Снова ожидание, но теперь уже в новом качестве – с явным привкусом грядущей победы. И – почему-то – страха. 

Приближался Новый год. Он шел домой, ощущая, как редкие мокрые снежинки превращаются на лице в капли воды. Он держал руки в карманах – вернее, одну руку. Ею он доставал из кармана деньги, перелистывал композиции в плеере и держался за поручень автобуса. То, что осталось от правой руки, он не вынимал из уютного тепла зимней куртки.

Так прошли праздники и новогодние каникулы. Наконец-то наступили холода, город завалило настоящим снегом – белым, мохнатым, похожим на пену в хорошо приготовленном капучино. Он не выходил из дома, питался заказанной пиццей да тем, что сохранилось в кладовке с прошлого года – консервами и маринованными овощами. Старая жизнь осталась позади – была сожжена вместе с правой кистью, как ненужный хлам. Электронный протез по-прежнему сверкал в стеклянном кубе. А его создатель баловал себя хорошим вином и ждал, когда заживут послеоперационные швы. 

Январь закончился, и он впервые за долгое время решил прогуляться. Было ветрено, но солнце светило вовсю, и снег кое-где уже начинал превращаться в мутное месиво. Он шел по той самой аллее, где больше года назад понял, к чему ему стоит стремиться. Мобильная кофейня по-прежнему стояла на своем месте, и он взял себе стаканчик горячего кофе. Вкус напитка с первым же глотком внезапно всколыхнул чувства — он вспомнил, что именно такой кофе он пил в тот дождливый октябрьский день. И точно так же держал стаканчик в левой руке, в то время как правая сжимала зонт. 

Сейчас зонта у него не было.

Он присел на высушенную солнцем скамейку и стал разглядывать прохожих, прихлебывая кофе через маленькое отверстие в крышке стакана. Был выходной, и люди неспешно прогуливались, наслаждаясь редким зимним солнцем. Мимо шли мамы в пальто и шубах, ведя за руку плотно укутанных карапузов. Мимо шли собачники – с наряженными в комбинезоны мопсами и уютными мастиффами. Мимо шли степенные мужчины в дорогих брюках и школьники в обсыпанных снегом куртках. Пробежал взлохмаченный парень с коробкой под мышкой, шлепнув ногой по луже. Проскользила на высоких каблуках разряженная мадам в роскошной норке. Зевая, проплелся небритый мужичок – всего в паре шагов от него, пахнув дешевым одеколоном и пивом…

И он вдруг понял, ощутил, осознал, какое огромное, космическое расстояние отделяет его от всех этих людей. То, что он долгое время считал само собой разумеющимся, теперь возникло перед ним в ином свете. Он вспомнил все свои желания, свои мечты, которые оставались лишь пунктиками в его голове, он осознал, какая бездна всего умещалась в его фантазиях. Он знал, что не успеет осуществить и сотой доли этих фантазий. И поэтому он вычленил из них одну, ключевую, ту, которая должна была дать ему возможность использовать время в своих целях.

Пустой стаканчик из-под кофе он принес с собой и поставил на стол. Глядя на него, он набрал номер врача и договорился о времени, когда сможет снова лечь в клинику для установки электронной кисти.

*** 

В течение следующих суток после операции он метался по палате, не находя себе места от боли и ужаса. Не спасало ничего – ни успокоительное, ни медитация, которой он обучился несколько лет назад. Лишь очередной укол анестетика дал ему возможность поспать несколько часов. Этот горячечный сон был переполнен кошмарами и смутным ощущением нависшей над ним чудовищной опасности, однако все же дал некоторую передышку, и утром стало легче. Проснувшись, он понял, что может воспринимать окружающее и в состоянии выйти из палаты. Правая рука по-прежнему представляла собой сплошной очаг боли, он не мог ею двигать и, сцепив зубы, ждал, когда боль утихнет. Не один и не два раза его посещали страшные мысли – он представлял, что все происходящее – лишь малая часть той боли, что еще придется испытать ему. Всем, на чем он держался, была его мечта.

Он знал, что шансы на успех у него невелики – даже если рана благополучно заживет. Но эти мысли не мешали ему молча и сосредоточенно продолжать свое дело.

Пока что его электронная кисть закреплялась на запястье при помощи сложной сетчатой конструкции из пластика, которая обеспечивала бы возможность окончательного заживления раны и впоследствии позволила бы подогнать искусственную часть вплотную к живой плоти. Присоединение планировалось реализовать при помощи нескольких слоев синтетической кожи различной плотности. Специально созданная кожа имела обратную симметричность относительно биомеханики нижележащей ткани. Еще один слой должен был быть проложен тканью, которая под воздействием слабого электрического тока могла приобретать жесткость. Место сцепки было плотно зафиксировано при помощи обычного бинта. Электроды, вмонтированные в основание протеза, считывали ток, вырабатываемый живыми мускулами при сокращении, и передавали на микропроцессор. Микропроцессор, в свою очередь, преобразовывал эти сигналы и регулировал работу сложной системы электродвигателей, каждый из которых обеспечивал движение одной из десятков частей устройства. Расположенные на кончиках пальцев датчики, реагируя на прикосновения к объектам, позволяли воспроизводить относительно реалистичные ощущения.

Эта сложнейшая система была всего лишь прототипом того, что он собирался создать — в его планах роились куда более грандиозные замыслы.

*** 

Огромное количество прочитанной медицинской литературы принесло свои плоды. Немалую лепту внесли и беседы с ухаживавшей за ним медсестричкой, и ежедневные разговоры с врачом. Последний, впрочем, строго-настрого запретил парню самостоятельно что-либо делать с протезом.

— Ты пойми, — хмурился врач, поглаживая свой белоснежный халат, — дополнительные риски нам ни к чему. Я и так здорово подставляюсь сам и подставляю руководство, занимаясь всем этим. Нужна будет перевязка – приезжай, сделаем бесплатно. Окончательную установку можешь проводить, но только под нашим контролем… 

Парень слушал молча и короткими фразами давал понять, что стоит на своем. В конце концов, врач, плюнув, в сердцах дал добро на любые эксперименты, дополнив разрешение угрозой дописать в договор еще пару пунктов, снимающих с врача и медперсонала всю ответственность за подобные ситуации. 

Парень прочел дополненный договор, держа его пальцами своей новой руки. Пальцы не дрожали. Левой рукой он поставил свою подпись под дополнениями и в тот же вечер уехал из клиники домой.

В один из последующих дней ему позвонили. Трель мобильника застала его в тот момент, когда он, вооружившись сильным увеличительным стеклом, разглядывал соединения и контакты между протезом и рукой. Матернувшись про себя, он отложил лупу и потянулся за телефоном – аккуратно, стараясь не шевелить правой рукой. Бинты был сняты, и хрупкое соединение плоти и электроники могло быть разрушено одним неосторожным движением. 

— Да.

Он удивился тому, как непривычно и глухо звучит его голос.

— Алло! Алло! – надрывался на том конце невидимый собеседник.

— Слушаю, — сухо ответил он и кашлянул.

— Не надо, — неожиданно выпалил собеседник. Судя по голосу, скорее собеседница – причем пожилая.

— Что не надо? – он опешил.

— Слышишь ты меня? – нервничала бабулька, — слышишь?!

— Я слышу вас, — он поудобнее перехватил мобильник, — вы куда звоните? Поговорить с кем?

— С тобой! – безапелляционно заявила бабка, — а ты что себе думал?!

— Номером ошиблись, — сморщился он.

— Ничего я не ошиблась – не надо мне тут! Не надо!

На другом конце линии раздались частые гудки. Он медленно положил мобильник на стол рядом с лупой.

Хрень какая-то, решил он спустя пару минут, заканчивая рассматривать места соединения и перевязывая запястье чистым бинтом. Однако эта «хрень» продолжала сверлить его мозг еще довольно долго – пока он не надумал слегка проветриться.

После установки протеза прошло почти две недели. Его больше не сводили с ума мучительные боли – ощущения в руке притупились, стали слабыми, лишь слегка ноющими. Он пока не рисковал делать плотную сцепку – швы еще до конца не зажили, а терпения у него было хоть отбавляй.

Последние дни зимы выдались ветреными и морозными. Он застегнул зимнюю куртку, надвинул на голову капюшон, а на правую руку аккуратно натянул теплую кожаную перчатку на натуральном меху. 

В подъезде, едва выйдя из квартиры, он сразу же вляпался в какую-то непонятную, но мерзкую на вид лужу. Больше всего она напоминала разлитую краску темно-серого цвета. Морщась, он пошаркал ботинками, кое-как стерев с них остатки неизвестной субстанции. 

Улица встретила его завыванием ветра и срывающимися с сумрачного неба снежинками. Было всего три часа дня, но казалось, будто уже наступил вечер. Короткий зимний день стремительно катился к неизбежному завершению. 

Он зашагал по выщербленному асфальту через дворы. Неподалеку от дома шумел небольшой автовокзал, обслуживавший рейсы из соседних городков. Вокруг автовокзала, как и положено, были густо натыканы всевозможные киоски – начиная от собачьей шаурмы и заканчивая вполне съедобными блинчиками. В такую погоду возле них никого не было, если не считать спокойно спящего на лавочке бомжа – судя по синюшному виду, тому холод был нипочем.

Он прошел мимо киосков, вдыхая запахи подгоревшего мяса и теплого теста. Окошки вокзала светились мягким, уютным желтым светом. Он хотел было войти, но передумал – делать ему там явно было нечего, и он не настолько замерз, чтобы искать убежища в общественном месте.

Следы непонятной липкой гадости тянулись за ним по остаткам грязного городского снега. Рабочий день еще не закончился, и на улицах было совсем мало людей – никто не хотел выходить по доброй воле. 

Он шел и шел, погруженный в свои мысли. Все происходящее вокруг – грохот трамвая и шум ветра в голых ветвях, лай собаки, визг тормозов – казалось далеким, будто находящимся за толстым мутным стеклом. 

Мир, окружавший его, не был ни приветливым, ни добрым, ни безопасным. На него угрюмо поглядывали встречные серые люди, на чьих лицах навсегда застыло выражение злобной покорности. Он их не замечал – и не знал, что на его собственном лице точно такая же маска. Он знал, что где-то, в невообразимой дали отсюда, есть другая жизнь, где трава зеленее, солнце ярче, а люди веселее. Там, в этом сказочном царстве, можно сбросить оковы, которые давят на плечи, пригибая к земле и навеки уродуя гордую осанку. Только там, в волшебной стране, не нужно повода для смеха — там тебе улыбнутся бесплатно. Там, в этом чудесном уголке, обитают другие цели – не просто выжить, но жить, там широко распахиваются двери души, впуская весь свет, какой только есть в мире. Это рай, где в воздухе разлиты цветные фантазии, а в ручьях течет алмазная мечта. Это там поселились музы, распевающие песни счастья, услаждающие слух, убаюкивающие любую боль…

Пииииииип.

Противный резкий зуммер был совершенно не похож на райскую песнь. А последовавший за ним грубый толчок в плечо окончательно вернул его в реальность.

— Стойте, молодой человек, — прозвучал над ухом властный голос. В нос ударила смесь одеколона и плохо замаскированного мятной жвачкой перегара. 

Он моргнул и обнаружил, что стоит на входе в здание железнодорожного вокзала. Противный зуммер издавал металлоискатель, а властный голос принадлежал внушительного вида детине в форме охранника.

— Выложите все металлические предметы на стойку, — потребовал детина.

Ч-черт…

— Минуту, — пробормотал он, запуская левую руку в карман пальто. Там было пусто. Охранник внимательно следил за тем, как подозрительный субъект копается в карманах брюк. Ключи обнаружились в заднем кармане джинсов, и он бросил их на стойку, едва сдержав вздох облегчения.

— Что-нибудь еще? – угрожающе спросил детина.

— Пожалуй, нет… — он все никак не мог вспомнить, как попал в здание вокзала. Неужели прошел пешком полгорода, настолько погруженный в свои розовые мечты?..

— Выньте руки из карманов, — охранник продолжал неприятно щуриться.

Он послушался.

— Пройдите еще раз через металлоискатель.

— Знаете, — он потянулся за ключами, — я, пожалуй, пойду… 

Детина решительно сгреб ключи в свою волосатую лапу.

— Пройдите через рамку, — повторил он угрожающе.

Глубокий вздох. 

Он послушно развернулся и прошел через алюминиевую серебристую рамку прибора. Тот моргнул красными индикаторами и истошно завопил. Мерзкий зуммер… 

— Молодой человек, снимите часы, кольца и выньте из карманов мелкие монеты, — продолжал настаивать охранник.

— Я не пройду здесь. Все равно, — его вдруг осенило, — это металлические имплантаты.

— Что-что? – отреагировал на незнакомое слово детина.

— Титановые винты, — пояснил он, — в суставе. Сломал шейку бедра. Упал неудачно. Кость скрепили винтами. Их вкручивают в кость. Специальный сплав. Организм принимает хорошо. Вводят спицы в кость. Потом винты. Накручивают на спицы. Винты внутри полые. Они скрепляют кость. Помогают срастись. Вы понимаете меня?

— Ага… — охранник слегка обалдело кивнул.

— Показать  не смогу, – продолжал он, — рентгеновские снимки дома. Поэтому…

Он выхватил ключи из потной лапы охранника.

— Я похромаю домой.

С натяжкой улыбнувшись, он развернулся и покинул негостеприимное здание вокзала. Внутри кипели смешанные чувства – его буквально душил смех и раздирала ярость. Ему было приятно дурачить охранника, но в то же время он понимал – никакая ложь не даст ему возможности пройти внутрь. Проклятая рамка металлоискателя своим зуммером будет всегда напоминать ему о том, что в этом мире он – персона нон-грата. Напоминать четко, ярко, явно и бескомпромиссно. Кричать на всю округу о том, что он привык всегда лишь смутно ощущать.

---

[1] Эпоха обучения — один полный проход (просмотр) нейронной сетью по выборке обучающих данных.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: