Фильтрация

Вечером того же дня он поднялся на трубу котельной. Проведя несколько часов за столом, заваленным бумажными расчетами, эфемерными формулами и вполне реальными деталями, он решил дать глазам отдых и проветрить застоявшиеся мысли. Что-то упорно грызло его изнутри, не позволяя получить привычное удовлетворение от работы. Дело двигалось, и он задумал, не откладывая в долгий ящик, испробовать одно из своих новых изобретений. Конечно, проще всего было развинтить у себя дома одну из розеток и взяться пальцами за оголенные провода, но он решил, что это будет слишком скучно. 

Любое достижение должно быть соответствующим образом обставлено. Даже если это пир для одного героя.

Забраться на трубу оказалось проще, чем он думал. Электроника искусственной кисти с честью выдержала первые настоящие нагрузки, и единственная проблема, с которой он столкнулся, заключалась в том, чтобы не попасться никому на глаза во время подъема. Он не позволял себе отдохнуть, пока не достиг предпоследней площадки. Отсюда его вряд ли кто-то мог увидеть. 

К вечеру погода испортилась, от полуденного тепла не осталось и следа, с неба срывался мокроватый снег. Его рубашка под теплым пальто стала влажной от пота, но все тело била противная мелкая дрожь. Ветер швырнул ему в лицо тяжелую прядь волос. 

Последний пролет лестницы был самым коротким, всего с десяток перекладин. Ледяные поручни, перегибаясь через кирпичный бортик верхней площадки, неожиданно оборвались кривыми и не закрепленными прутьями, поползли под его весом, и он схватился за бортик, чтобы не упасть, тяжело перебрасывая непослушное тело через крошащуюся кладку. 

Дав себе несколько секунд передышки, он подобрался к прожектору и внимательно осмотрел его. Монстр, произведенный на одном из ударных краснознаменных заводов с полвека назад, был склепан на совесть. И без каких-либо подобий современных коннекторов, разумеется.

От железного чудовища тянулся не менее железный и куда более чудовищный кабель – несколько метров толстых жгутов, перекрученных и местами прихваченных рыжими от ржавчины скобами. 

Вблизи прожектор горел слишком уж ярко, мощный поток алого света резал глаза. Примостившись чуть сзади и сбоку, он сосредоточил внимание на месте подключения кабеля к гнезду. Защищенное согласно стандарту IP, соединение стойко пережило все возможные атмосферные капризы.

Вот и славно.

Отсоединить кабель оказалось непростым делом – он изо всех сил тянул на себя железный жгут, пока тот, со скрипом и неохотой, не выполз из гнезда. Прожектор погас. Он положил кабель на крышку и дал глазам время привыкнуть к слабому свету молодого месяца. Очертания гнезда еле-еле проступали в темноте. Он снял перчатки и прикоснулся к одному из латунных контактов, стараясь полностью сосредоточиться на своих действиях. В эту минуту он думал только о прожекторе, внимательно глядя на край его ослепшего стеклянного глаза. В какой-то момент ему показалось, что все его существо, вся энергия плавно перетекли в правую руку и устремились в старый разъем. Блеснула желтоватая искра, рука дернулась, контакт металла с металлом нарушился. Он судорожно вздохнул и приказал себе немедленно успокоиться. Однако прошло несколько долгих минут, прежде чем дыхание выровнялось, а руки перестали дрожать.

Еще раз.

Искусственный палец вновь погладил латунь. На этот раз искра проскочила почти сразу. Он ждал ее, поэтому сумел справиться с собой и продолжил смотреть на прожектор. Зрение казалось слегка расфокусировавшимся, но ему почудилось, что он улавливает слабое розоватое свечение. Он не мог встать и взглянуть на прожектор спереди, ему приходилось довольствоваться лишь обзором сбоку, но рассеивающее свет стекло явно приобретало алый оттенок. 

Торжество, заполнившее его, было чистым. С ним не шел ни в какое сравнение даже его первый успех. Это чувство не было затуманено болью, страхом и другими мусорными переживаниями. Только победа. Только ее неповторимый, с горчинкой, тонкий, терпкий, вересковый, как у хорошего коньяка, вкус.

Победа, которая не может быть разделенной. Торжество одинокого победителя. Триумф, не видный никому. Открытие, способное изменить мир… но отложенное в самый дальний ящик. Гений, о котором никто никогда не узнает.

Только вкус победы способен быть таким нестойким, зыбким, ускользающим.

Только он может быть рассеян за один взмах ресниц.

Только его способна уничтожить любая мелочь.

Дальше все пронеслось как на ускоренной перемотке. Вершина трубы, пуля в ладонь, ветер на спуске, ночная аптека, засыпающий дом… Осознал он происходящее, только обнаружив себя стоящим перед дверью подъезда. Аудиодомофон, вплавленный в толстое железо, слабо подмигивал сонным красным глазом. Обыкновенное серийное устройство с электромагнитным замком, под контактный ключик-таблетку. Никаких новомодных интеграций в систему IP-телефонии, никакой – даже самой простецкой – видеокамеры. 

Он вынул из кармана потертый кожаный бумажник со связкой ключей. На стальном колечке сиротливо болтались граненые огрызки. Неискоренимая привычка — запираться, защищаться двумя, тремя дверями. Окнами с плотными шторами, ставнями, с литыми стеклопакетами, не пропускающими солнце.

Код доступа в сервисный режим домофона оказался, как и ожидалось, стандартным. Устройство просигналило тоненьким зуммером, прося ввести номер квартиры. Он набрал первый пришедший в голову номер – куда именно он идет, ему все еще не было известно. На крошечном дисплее высветилось «TOUCH». Ключ-таблетка нежно прикоснулся к считывателю, домофон пиликнул снова, записывая в память новый код. 

Все.

Подъезд радушно принял его в свои душноватые, пропахшие сигаретами объятья. Откуда-то тянуло жареным мясом – запоздалый ужин, свежие котлетки с картофельным пюре. До предпоследнего этажа он поднялся пешком, перевел дух, разглядывая подкрашенные стены. Возле одной из дверей стояла банка сигаретных бычков, аккуратно прикрытая кусочком пластмассы. Другая дверь радовала глаз побитой молью обивкой. Из дыр в старом дерматине торчали клочки желтой ваты. Третья дверь – простая, некрашеная, из светлого дерева, слегка заглянцованного прозрачным лаком. Перед дверью – смешной коврик с надписью «Oh, shit! Not you again!». Четвертая дверь – железная, черная, неприступная, с крошечным панорамным глазком и мощным блоком электронного замка. 

Он облокотился о перила и стал прикидывать. Окна квартиры с бычками должны выходить на главный фасад здания и частично – на его боковую часть. Квартира, побитая молью, должна смотреть только на главный фасад. Какая-то из них, скорее всего, однокомнатная — если судить по расположению дверей на площадке. Остальные две смотрят на дворовую сторону дома. Как раз из этих окон видна труба.

Его взгляд задумчиво переходил с приветливой (несмотря на коврик) деревянной двери на крашеный металл черной. Бастионная неподатливость последней душила на корню всякое желание постучать. Он усмехнулся и носком ботинка передвинул к ней коврик. Так-то лучше. 

Электромеханический замок щетинился ребристой алюминиевой накладкой. Под прочным стальным корпусом – два, а то и три ригеля. Замочная скважина стыдливо прикрыта сдвижной заплаткой. 

Плохо.

Он внимательно разглядывал замок, прищурив глаза. Правая рука противно, тупо ныла, никак не желая успокоиться. 

Электричество плюс механика…  Двойная защита – для тех, кто очень боится за свою жизнь… или за что-то, за что вовсе и не стоит бояться. Блок питания – конечно же, внутри. Хорошо, если энергозависимый. С ИБП будет сложнее.

Аккуратно, двумя пальцами он взял банку с бычками, стараясь не дышать. Бычки полетели в мусоропровод. Пластмассовую крышечку он положил на пол – людям еще пригодится. Пустая банка продолжала смердеть, но уже не настолько отвратно. 

Из ребристых подошв ботинок он выковырнул остатки полурастаявшего снега, побросал в банку. Отжал снеговую воду из волос, стряхнул капли с воротника – туда же. Повязка на руке набрякла, стала скользкой. Он поболтал банку – мутно-грязная вода не заняла и половины. 

На улицу выходить не хотелось. Надеюсь, хватит. 

Он открыл распределительный щиток и выплеснул туда содержимое банки. В щитке что-то затрещало, подъездный плафон заискрил и погас, где-то раздался щелчок. Подсвечивая себе смартфоном, он вернулся к черной двери и потянул за ручку. 

…Боитесь ли вы? Прячете ли что-то? Возможно, прятали – но перестали. Или устали бояться, оставив для своих тайн всего лишь видимость завесы. Хотите ли вы, чтобы ваши секреты были разгаданы? Я – хочу…

Кто бы ни жил за черной дверью, он не стал запираться на обычный ключ. 

Внутренняя щеколда тихонько звякнула, когда он осторожно прикрыл дверь. Еще один замок – опять ненужный. На кухне – полумрак, из окна без занавесок струится мутная луна вперемешку с дымным фонарным светом. Электрический чайник вскипает быстро и почти бесшумно. Чай — здесь же, на полочке, рядом с кружками. Все так просто и настолько привычно, что не вызывает чувств – никаких, кроме спокойствия. 

Она спит, укрывшись одеялом. Она – он осознал, что никогда в этом не сомневался. С самого начала он ждал увидеть здесь именно девушку. Она спит и видит свои сны. Она любит пить фруктовый чай из уютной кружки с котиками. Греть ладони, устроившись у зимнего окна. Читать чужие выдумки в романах и новостях. Она не любит, когда все хорошо – тогда мир кажется ей фальшивкой, глянцевой бумагой, под которой яблоко давно уже сгнило. Она хранит в шкафу винтовку брата и запирает дверь на купленный им замок. Она спит и видит свои сны. Сны о том, как незнакомец приносит ей горячий чай. 

***

Она проснулась, резко подскочив и сбросив одеяло. Крошечный плюшевый мишка свалился со спинки кровати и упал в подушку. Машинально подхватив игрушку, она сунула ноги в мягкие домашние чешки и побежала на кухню.

В окно било полуденное солнце, играя зайчиками на округлом пузе кружки. Нарисованные котики улыбались. Она потрогала чашку пальцем. Сухая. И чистая. Банка с чаем в шкафу казалась нетронутой, чайник со вчерашнего вечера стоит пустым. Со вчерашнего вечера… 

Она бегом припустила обратно в спальню и распахнула шкаф. Steyr Scout приветливо сверкнул начищенным прикладом, будто приглашая взять себя в руку. Она послушалась и поймала себя на том, что стоит, держа в одной руке винтовку, а в другой – плюшевого мишку. 

В магазине винтовки оставалось три патрона. Она вернула оружие в шкаф. Покрепче стиснула мишку, будто пытаясь найти в нем убежище от всех странностей мира. 

А был ли четвертый патрон?

Она задавала себе этот вопрос, сооружая многоэтажный сэндвич с ветчиной и запихивая его в микроволновку. Этот вопрос крутился у нее в голове, мешая ощущать вкус и привычно наслаждаться теплым чаем. Этот проклятый вопрос не давал ей покоя, пока она чистила зубы, свербел в мозгу, когда она расчесывалась, назойливо въедался в мысли, не давая спокойно заняться уборкой. 

Наконец, убедившись, что символическое наведение порядка в квартире не приводит к порядку в голове, она сдалась.

За окном царил штиль. Насыпавшийся за ночь снег схватился легкой коркой. Солнце сверкало повсюду – и в облепленных белым ветвях, и в начинающих подтаивать лужах, и на оконных пластиковых рамах. Согнувшись под тяжестью снега, деревья кланялись запоздалой зиме. На дорогах и дорожках утоптанный снег уже хранил на себе отпечатки подъездной грязи – серые следы тянулись от дома, разбегаясь в десятках направлений. Проспавшие утро редкие собачники зевали. Четвероногие питомцы старательно раскрашивали сугробы в благородные желтые оттенки. На засыпанной снегом скамейке гордо оставило след чье-то одинокое седалище.

Мороз сдавал свои позиции под натиском теплых лучей. На полпути к старой котельной она сбросила капюшон и с наслаждением подставила голову солнцу. Труба грозно маячила впереди, подпирая солнце своей колючей верхушкой.

Иллюзорный забор, отделяющий живой город от мертвого мира заброшенной котельной, молча пропустил девушку. Резко, как обернутый ватой кирпич, упала тяжелая тишина. Погасли все звуки, все окрики собачников, скрип покрышек по снегу, вопли малышни на детской площадке. Осталась только пустота – как данность. 

Пустотой ведь тоже можно жить – заполняя ею бесконечные дни. Можно использовать ее для наслаждения, для удовольствий, лепить из нее все что угодно – ведь из чего, как не из пустоты, создается все в этой жизни?..

Откуда-то возникла и так же плавно улетучилась эта странная фраза. Она вдруг осознала себя стоящей среди старых построек, от многих из которых остались только куски стен. Ботинки утонули в глубоком снегу. За ночь его намело чуть ли не полметра – здесь некому было утаптывать снег, и пушистые сугробы сверкали невинностью. Ветерок сдувал с их макушек белую пыль. Она растерянно огляделась. Что здесь можно найти? Это безумие… 

Она на автомате сделала еще несколько шагов, споткнувшись о полузасыпанную снегом арматуру. С каждым шагом крепла уверенность в том, что все произошедшее было сном. 

Но патрон?..

Проклятый отсутствующий патрон-призрак мешал поверить в это простое и спокойное объяснение. Пытаясь справиться с нарастающей тревогой, она медленно прошла к главному зданию бывшей котельной, аккуратно прощупывая ботинком снег перед собой. Несколько раз в снегу обнаруживались какие-то палки, куски бетонных блоков, битые кирпичи с острыми углами. 

Как здесь вообще можно бродить ночью, да еще в снегопад?

В толстую подошву ботинка сбоку воткнулся ржавый гвоздь. Чертыхаясь, она выдернула его и вспомнила свой вчерашний приход сюда. Двор котельной будто был начисто выметен – так легко она по нему пробиралась. Ночью. В снегопад.

Главное здание, укутанное в снег, непостижимым образом стало казаться более угловатым. Взбираясь по лесенке на его крышу, она вдруг поняла, что эти движения уже стали для нее привычными. 

На крыше котельной расстилалось идеально ровное белое поле. И посреди него вечно ждущим железным фаллосом торчала проклятая труба. С каким-то мстительным удовольствием она вспорола ботинками нетронутый снег, уродуя чистую природную красоту, вскрывая то, что пряталось под ней – старый порванный рубероид, потрескавшуюся смолу, раскрошенный бетон. Труба молча взирала на нее с высоты своей собственной Поднебесной. 

Она старательно расшвыривала снег у подножия железного монстра, но ничего, кроме мусора, в нем не находила. Пальцы в тонких нитяных перчатках окончательно замерзли, и она в сердцах пнула трубу ногой. Полый монстр ответил знакомым гулом, будто ворчливо приветствуя свою подругу. Будто уже готовясь сделать девчонку частью своего пустого мира… Тьфу ты, черт.

Она торопливо отодвинулась от трубы. Полый, полый… бесполый ты, монстр, бесполый и никому не нужный. И если бы не прожектор, тебя бы уже давно снесли. 

Мурашки побежали по спине. Прожектор. 

Возвращаясь по свежим следам домой, она уже знала, как проведет этот вечер.

*** 

Вечер в компании закатного неба и неизменного чая – на этот раз с молоком. По пути из котельной она специально зашла в местный супермаркет и купила коробку черного чая с бергамотом. Ароматизатор оказался, конечно же, искусственным – но ей было достаточно и того, что чай имел совершенно иной вкус. Пить фруктовый не хотелось абсолютно. Уж слишком явно напоминал он ей о ночном происшествии. Словно события минувшей ночи стали самым сильным ароматизатором, перебив все натуральные запахи фруктовых кусочков. Но от чашки с котиками она отказаться не смогла.

На городском сетевом портале не нашлось ни единого упоминания об отключении прожектора. Инфоблоки пестрели броскими заголовками: «В связи с неожиданным снегопадом на улицы снова вышла спецтехника», «Открытие новой кофейни известной сети!», «Бутик брендовой одежды – теперь в городе!»… Важно. Интересно. Нужно. Она представила себе сотни девчонок, мучительно выбиравших дома наряд для похода в кофейню… и, наконец, ломанувшихся в брендовый бутик. У всех свои заботы.

Свобода, предоставляемая ей уже несколько лет, с некоторых пор стала оборачиваться мучительным выбором. Не зная толком, чем себя занять, она изобретала все новые «увлечения на час», ни одно из которых не могло захватить ее полностью. 

С каждым днем солнце садилось все позже, и все больше свободного времени доставалось ей перед тем, как взобраться на подоконник и наблюдать за закатом. Прошедший день должен был тянуться особенно медленно, но неожиданно пролетел как одна секунда. Она едва успела перебрать в мыслях возможные последствия своих действий – в том случае, конечно, если эти действия были, — как обнаружила, что небо розовеет, и солнце вот-вот коснется краем горизонта. 

Сидя на подоконнике, на подстилке из старого свитера, она сжимала кружку с чаем, не видя ни солнца, ни неба. Даже вездесущая труба воспринималась как нечто призрачное, нарисованное на тонкой пленке на стекле. Стоит содрать пленку – и труба исчезнет вместе с ней… 

Она смотрела на то, что ненавидела и чего боялась, и весь остальной мир оставался за скобками, там же, где остался и некогда любимый фруктовый чай.

Мысленно она забралась в шкаф, к «Скауту». Вспомнила, как когда-то давно пришел домой брат – веселый, пахнущий машинным маслом и железом, взлохмаченный и взрослый. Как торжествующе шлепнул на стол папку с документами – разрешение на оружие. Брат отслужил в армии, вместе с друзьями основал свою автомастерскую, увлекался охотой, страйкболом, лазертагом. Его мечтой было настоящее оружие – не то, что он держал в руках в бытность солдатом. 

Свою винтовку брат любил без фанатизма – просто и искренне. Так же просто и искренне он любил свою младшую сестренку. «У меня теперь две сестры», шутил он, полируя холоднокованый ствол оружия. Опустошенный магазин всегда лежал рядом в такие моменты. «Никогда не заряжай оружие, если не собираешься из него стрелять», объяснял он. «Оружие не любит халтуры. Если оно заряжено – оно выстрелит». 

Через неделю после покупки «Скаута» брат заказал новую дверь и современный замок к ней. А еще через пару дней принес домой новые патроны для винтовки. «Едем с ребятами в лес», говорил он, проверяя прицел. «Как знать, вдруг повезет? Ну хоть постреляю, как минимум». Его крупная грубая рука потрепала сестренку по голове. Под ногтями темнела несмываемая грязь – будучи одним из владельцев мастерской, брат предпочитал все же чинить некоторые машины самостоятельно. «Понимаешь, подруга», улыбался он, «если ты делаешь что-то и достигаешь в этом совершенства, ты не должна бросать это дело. Даже если за тебя уже могут работать другие. Иначе ты зачерствеешь».

После удачной охоты брат пригласил всю ватагу к себе домой, и в небольшой квартире сразу стало тесно от свернутых палаток, выпивки, охотничьих курток и остатков дичи. Вкус прожаренного на костре мяса был восхитителен – даже остывшее, оно сохраняло в себе неповторимый аромат леса, азарта и борьбы. Впиваясь в мясо зубами и слушая смех веселых, шумных парней из окружения брата, она блаженно прикрывала глаза. В прихожей кучами валялись расшнурованные ботинки и стояли чехлы с ружьями. «Скаут» прислонился к стене где-то среди них. В его магазине осталось четыре патрона…

Она вздрогнула. Чай давно остыл. Солнце уже село, и за окном разлились разбавленные чернила ночи. Прожектор горел, как ни в чем не бывало. 

Оставив невыпитый чай на подоконнике, она легла в постель, как была, в домашней одежде, и плотно укуталась с головой одеялом, забрав в свой безопасный мирок маленького плюшевого мишку.

---

[1] Фильтрация — выполняется в случае подачи на входы ИНС зашумленных (не «чистых») данных.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: