Часть-2008

Почему часть? Потому что событийно рассказ, может, и закончен, но оставляет простор для домыслов. Почему 2008? Потому что написано в 2008-м.

Как странно было входить в подъезд, когда за спиной раздавались крики и шум, сливающиеся в один тяжелый гул… Но я вошла, и захлопнувшаяся дверь отрезала меня от мира. Словно исчезла вдруг придавившая меня тяжелая подушка шума и паники, но от этого стало не по себе, как ни странно…

Я утопила кнопку вызова лифта. Через минуту створки двери разъехались, и я вошла в кабину. Лампочка под потолком горела ровно, и мне это показалось странным. Наверное, я ожидала, что свет будет мигать или вовсе погаснет… Но мне это было только на руку, так как фонарика при себе я не имела, а двигаться на ощупь было бы тратой бесценного времени.

Я добралась до предпоследнего этажа, вышла из лифта и едва не угодила в кучу обломков, которые при ближайшем рассмотрении оказались руинами шкафа — видимо, древний гардероб не выдержал попыток хозяев перетащить его в лифт и развалился. Я обошла останки шкафа, наступив при этом на какую-то деревяшку. Та скрипнула, и у меня по спине побежали противные мурашки. Я поморщилась, встряхнулась и посмотрела на номера, написанные на двери квартиры. Восемьдесят семь и восемьдесят восемь. Мне сюда.

Дверь была заперта. Вот она, бережливость русского человека! Черт бы ее побрал…

Я стояла перед стальной дверью и ругалась — про себя. Достала мобильник, не глядя выбрала номер. Нет ответа. Ну ладно…

Я пнула дверь ногой для порядка, разумеется, безрезультатно. Скинула на пол свой ранец и порылась в нем. Результатами раскопок стала связка ключей — от моей квартиры, сюда они никоим образом не подошли; несколько шариковых и гелиевых ручек — не то; тетрадки на спиральках — слишком мягкая проволока… Запихав сие барахло обратно, я подошла к развалинам шкафа и стала копаться в них, надеясь найти что-нибудь подходящее… Загнав в пальцы пару заноз, я отрыла витиеватую металлическую ручку, но она была слишком широкой, чтобы стать отмычкой. Вот тут я выругалась вслух и ударила кулаком по двери. Раздался гул, и пока он стихал, я пыталась успокоиться, чтобы думать связно. Попробовала еще раз позвонить — бесполезно. Видимо, компании операторов сотовой связи сочли за благо прекратить работу.

Осознав, что тут уже ничего не сделаешь, я включила плейер, забросила ранец на плечо и вызвала лифт. Тот, однако, не спешил приходить, а терпением я никогда не отличалась. Простояв минуты три, я пошла по лестнице. Вот тут я и почувствовала вторую волну — резко забилось сердце, и пол под ногами задрожал. Я ухватилась за перила, грохот перекрыл саунд хард-рока в наушниках. Через несколько секунд все кончилось. Я перевела дух и побежала по ступенькам.

Дверь на очередной лестничной площадке была закрыта, видимо, снаружи. Лестницу окутывал полумрак, и мне пришлось замедлить шаги, чтобы не споткнуться и не полететь кувырком. Но это все-таки случилось.

Я растянулась на грязном полу, стукнувшись локтем об стену. Наушники вылетели, и вот тут я услышала стон. Я моментально сгребла себя в кучу и потянула из кармана телефон. Откинула крышечку, и подсветка выхватила из темноты человека, лежащего у подножия лестницы.

Я подползла ближе, разглядывая его. Молодой парень, лет девятнадцати, длинные волосы спутались и слиплись от крови, почти закрывая лицо. Плащ распахнут…нет, разорван… Я опустила руку с телефоном и увидела лежащий на полу раскладной нож. Подняла — с лезвия стекала кровь. Снова посмотрела на парня… протянула руку и осторожно потрясла его за плечо.

— Эй, живой?..

Он приоткрыл глаза, во взгляде не читалось никакой осмысленности. Я посветила ему в лицо. Он прищурился и снова застонал.

— Убери… — он поднял руку, заслоняя лицо от света. Рука тоже была в крови, причем кровь продолжала течь, и, присмотревшись, я увидела, что она бежит из глубоких порезов на запястье.

— Ты кто? — ничего более умного мне в голову не пришло.

— Конь в пальто… свет убери…

Я убрала.

— Что ты тут делаешь?

— Что, что… играю в баскетбол, не видишь что ли…

— Ты хоть знаешь, что происходит?

— В курсе… поэтому и здесь…

— А как же убежище и все такое прочее?..

— Умная… — он вздохнул, — убежище… мчаться вместе с обезумевшей толпой…нет, я устал… сама-то что здесь забыла?

— Ничего, — я решила не распространяться относительно цели моего пребывания в данном месте, — может, хочешь выбраться отсюда?

— Нафиг?

— Ну… — я растерялась, — может и не следует… тебя как звать?

— Меня обычно не зовут, сам прихожу… и всем мешаю…

Я выронила телефон.

— Мысли читаешь?

— Никак нет… не сейчас, по крайней мере… — он провел рукой по лбу, встряхнул кистью, стряхивая с пальцев темные капли, — можешь звать меня Майклом… а можешь просто послать куда подальше…

— Не дождешься, — я подняла с пола телефон, тот, к счастью, не пострадал, — я Эйли… но ты можешь звать меня как тебе больше понравится.

— Кто я такой, чтобы давать другим имена… — Майкл сел, прислонившись к стене, и откинул назад голову, — слушай, отдай ножик…

— Хочешь довести начатое до логического завершения?

— Не лезь в душу, просто отдай.

Я молча протянула ему нож.

— Всех нас скоро не станет, — я пожала плечами, — так есть ли смысл торопиться? Или ты боишься…

— Я пытаюсь спасти вас, — зло бросил он, — есть человек…

— …От которого зависит судьба мира… Сейчас этот человек медленно умирает…

— Что?! — Майкл схватил меня за руку. Его пальцы были ледяными. — Никто не мог читать это, никто!..

— Я ничего не читала, я писала это…

— Когда? Где? Откуда знаешь?.. — по моему запястью стекала его кровь, он сжимал мою руку с непонятно откуда взявшейся силой.

— Я просто написала это, после того, как со мной случился этот ужас…

Третья волна накрыл меня внезапно, хотя я и ожидала ее. Дрожь прошла по телу, мне показалось, что я перестала дышать, что моя душа покинула меня… спустя секунду все вернулось на свои места. Я открыла глаза и закричала. Майкл невнятно выругался. Я осела на пол рядом с ним.

— Ты что сделал… — я взяла многострадальный телефон и посветила им на свою руку, точнее — на наши руки, накрепко соединенные пробившим их лезвием ножа.

— Я не хотел… я себя не контролировал… меня накрыло…

— И тебя… — я хотела изумиться, или хотя бы удивиться, но не вышло, — и что делать будем?

— Будем… — Майкл скрипнул зубами и взялся за рукоятку ножа, — на счет три?..

— Лучше четыре…раз, два…

— Три… четыре…

Он дернул рукоятку вверх. Руку пронзила такая боль, что я едва не потеряла сознание.

— Дьявол… — выдохнула я, как только смогла говорить, — да чтоб…

Майклу явно было хуже, чем мне. Издав короткий стон, он замолчал. Я направила на него все еще светящийся дисплей мобильника — его глаза были закрыты, губы побелели, по щеке тоненькой струйкой стекала кровь. Я вздохнула, не зная, что делать, и, достав из кармана платок, начала зачем-то вытирать кровь с его лица. Осторожно откинула назад темно-каштановые волосы, заметила на виске ссадину, чуть отклонилась назад, чтобы осветить все лицо, и замерла. Майкл был удивительным, невероятным сочетанием всех тех, кого я когда-то считала инсайдами. Все до последней черточки… и не только внешность, конечно… образ.

Я вздохнула… было бы банально сейчас поступать так, как поступают обычно герои книжек (фильмов, РПГ, etc.), но делать было нечего. Я сбросила куртку, некогда бывшую цвета летнего неба, а сейчас больше напоминающую тряпку, которой пару раз протерли пол в общественном туалете. Вывернула наизнанку, лезвием отпорола подкладку, разорвала на несколько частей. Вздохнула снова. Взяла руку Майкла и стала осторожно перетягивать запястье. Я понимала, что, если он действительно такой, как мне кажется, то лучше бы ему и в самом деле умереть, но эгоистичное начало взяло верх. Если уж все идет по избитому сценарию, может, не стоит пытаться его нарушить, а попробовать получить удовольствие?..

Изодрав всю подкладку, я оглядела результаты своей деятельности, и констатировала про себя, что удовольствие приходить не торопится. Но, по крайней мере, Майкл пошевелился и открыл глаза.

— С возвращением на грешную землю, — я выжала кисленькую улыбочку.

— Какого… — он покосился на свои руки, — тебе что, делать больше нечего?..

— В точку — нечего, — на этот раз улыбка вышла веселей, — пошли отсюда.

— А на …? — вполне справедливо поинтересовался Майкл.

— По сюжету положено, — сурово ответила я, — давай поднимайся.

— Сюжет в этом случае стандартен, — отрезал Майкл.

— Все они стандартны… — я пожала плечами, — нет ничего нового под солнцем, но есть много старого, чего мы не знаем…

— Давно поняла?

— Это не мои слова, но поняла давно.

— Хорошо, — Майкл кивнул и болезненно сморщился, — я пойду с тобой. Будем играть.

— А что нам еще остается?..

Я помогла Майклу подняться и снова взяла свой плейер.

— Что слушаешь? — спросил Майкл, пряча в карман сложенный нож.

— Последний альбом Кипелова, — я забросила рюкзак на плечи.

— «Реки времен»… — в его голосе не прозвучало ни нотки удивления, он просто потянул из кармана свой флеш-плейер и ткнул пальцем в кнопку, — смотри.

На подсвеченном экранчике поочередно появились названия всех девяти песен вышеупомянутого альбома. Следовало бы изумиться, но чему?.. Разве что, по сценарию требовалось так, но чувства сыграть сложно, когда все заранее известно. И единственное, что не приходится изображать, — это отчаяние и безысходность.

— Я бы тоже выбрала этот альбом как последнего спутника, — тут я, конечно, недоговаривала, — а может, и еще несколько песен разных исполнителей.

— Я себе сюда записал некоторые… могу дать послушать.

— По дороге, — я взглянула на него, — идти можешь?

— Как-нибудь… а куда?

Тут только я сообразила, что ничего не сказала ему о том, что я тут делала и для кого.

— Нам… придется зайти к одному человеку…

— Кому?

— Моему другу… я обещала ему принести кое-что отсюда, но не вышло. Надо объяснить.

— Позвони ему.

— Связи нет, — я развела руками.

— А может, к черту его?

— Можно и к черту, — я усмехнулась, — но, может, на улице найдется работающий автомат.

Мы спустились по лестнице, вышли из подъезда в безлюдный двор. Дул ветер, в воздухе носились клубы пыли. Я вздрогнула и застегнула похудевшую куртку. Майкл запахнул разорванный плащ, стянув его ремнем.

Автобуса можно было, конечно же, не ждать. Отчего-то жутко захотелось есть, может, от взгляда на запертые двери продуктового универсама.

— Черт, может, хот-дог купить? — вслух поразмыслил Майкл.

— Что, тоже есть охота? — я хмыкнула, — тебе нужно хоть чуть-чуть восстановить силы. Может, разобьем витрину и влезем внутрь?

— Бей, не жалей… — он огляделся вокруг и поднял с земли камушек, — она на сигнализации, между прочим…

— Мда… — я немножко поборолась с собой, — знаешь, я не думаю, что менты приедут, даже если мы разгромим весь магазин… Они наверно уже все попрятались в убежища… а если и нет, то прячут других людей… и потом, представь, сколько сейчас бьют витрин в городе в этой панике? Им не до нас.

— Славно, — Майкл размахнулся и швырнул камень в стекло. То брызнуло каскадом осколков.

— Прошу.

Я сбросила рюкзак на услужливо подставленную руку и влезла в дыру. В магазине, конечно же, никого не было. Схватив на кассе пакет, я двинулась крушить прилавки.

Майкл забрался в магазин вслед за мной, присвистнул и высказался в том смысле, что «столько добра, и никому оно не нужно». Прихватил второй пакет и побрел вдоль полок.

Я сняла с полок пару бутылок с обожаемым тыквенным соком, взяла булку хлеба, сцапала несколько пачек чипсов и прочей мелкой закуски, вытащила из холодильника полпалки колбасы, копченую курицу и с десяток пирожных. Сложила все это в отдельные целлофановые пакетики и побросала в большой пакет.

Майкл запасся пакетом молока, круассанами, куском сыра, фисташками, конфетами, бутылкой минералки, батоном и скумбрией, отыскал даже кухонный нож и салфетки.

Нагруженные таким образом, мы покинули магазин и пошли через рощу к дороге, где еще оставалась вероятность поймать машину, по пути жуя чипсы. Накрапывал дождик, но ветер притих и стало чуть теплее. Мы неторопливо брели по просеке, пока я не заметила чуть поодаль среди деревьев несколько сваленных бревен.

— Может, присядем и поедим по-человечески?

— Да с радостью, — Майкл взглянул на часы, — времени полно.

Мы пробрались сквозь подлесок и присели на бревна. Они оказались приятно теплыми и достаточно удобными. Несколько минут мы сосредоточенно жевали — неожиданно навалился зверский голод. Потом я открыла бутылку сока и, потягивая густую оранжевую жидкость, спросила:

— Ты местный?

Майкл кивнул, разрывая зубами пакет с молоком.

— Я родился в этом городе и живу здесь всю жизнь… почти никуда не выезжал. Разве что на море несколько раз…А ты?

— Аналогично. У меня бабушка жила в деревне, я у нее проводила каникулы… там было хорошо.

— Почему «было»?..

— Мы продали ее домик и купили трехкомнатную квартиру в этом городе…

Я допила сок и бросила пустую бутылку в пакет, куда мы сложили пустые упаковки и обертки от продуктов.

— Я раньше думала, что все началось именно с переезда, но теперь понимаю, что ошибалась — это началось гораздо раньше.

— С детства?

— Да… может, с начальных классов школы, а может, с детского сада… Да ты забей.

— Это слишком странно, чтобы просто забить, — Майкл взвесил на руке пакет с остатками еды, — что, возьмем с собой?

— А не лень тащить?

— Накормим кого-нибудь… — он усмехнулся, — как в хорошем фильме-катастрофе.

— Или во сне, — я кивнула, — давай мне половину.

Пакет перекочевал ко мне, вторая часть досталась Майклу, который бесцеремонно запихал ее в свой рюкзак с эмблемой группы «Кино».

Дождь, будто поджидавший, пока мы поедим, резко усилился и превратился в настоящий ливень. Мы брели по размытой тропинке, слушая шум падающих капель — как тысячи барабанных палочек, бьющих по зеленой листве. Это было здорово. Я улыбнулась и зажмурилась на секунду, так, что мир сжался до размеров маленького черного пятна. А потом снова открыла глаза и увидела перед собой Майкла. Он стоял, стирая с лица розовые от крови капли дождя и улыбался. У него оказалась чудесная улыбка — открытая и какая-то мечтательная что ли… а еще — искренняя и слегка грустная. Я положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Серо-голубые. И почувствовала себя не то розовой задницей, не то самой Лианой Скайс… нет, скорее Селин. И пришла мысль, что ситуация очень напоминает ту, которую я считала идеальным приключением что ли… И, как всегда некстати, появились ненужные мысли… Но я их прогнала. Я просто взяла Майкла за руку, и вдвоем мы пошли под дождем, впечатывая подошвы ботинок в мокрую землю.

Первое, что поразило нас, когда мы вышли к дороге, — это контраст между тишиной рощи и шумом несущихся на бешеной скорости машин. Не сказать, что их было много, наоборот — видимо, это были последние, но правил тут уже никто не соблюдал, светофоры начисто игнорировались, в общем, это было жуткое зрелище.

Нечего было и думать, чтобы тормознуть машину — водители не обращали внимания даже на перебегающих дорогу людей, не то что на тех, кто шел по обочинам. Не сговариваясь, мы отошли подальше от дороги и пошли по тропинке, протоптанной на самом краю рощи, там, где зеленый ковер травы резко обрывался, сменяясь асфальтом.

— Так что за песни ты себе записал?

— Хочешь послушать?

— Не откажусь.

Майкл протянул мне наушник своего плейера, взял себе другой, и в нашей компании поочередно стали появляться Константин Никольский, Виктор Цой, Вячеслав Бутусов, Сергей Бобунец, братья Самойловы, Чиж…

Так мы дошли до перекрестка, где широкая и оживленная даже в обычные дни дорога пересекалась с другой, более спокойной и тихой. Тут-то и приметили старенькую «копейку», мирно плюхавшую вдоль обочины. Остановились, пропуская ее. «Копейка» притормозила, и из нее высунулся дедок.

— Молодые люди, вас подвезти?

— А подвезти нас или нет? — я посмотрела на Майкла.

Он пожал плечами, но мне не понравилась его бледность, точнее как раз наоборот, просто она встревожила меня, и я утвердительно кивнула.

— Ну тогда залезайте, да побыстрее!

Мы последовали совету и разместились на заднем сиденье. Машина бодро покатила вперед. Дедок-водитель оказался умным старичком, он избегал оживленных улиц, где сейчас царил настоящий ад, и кружил по переулкам, ловко подбираясь к центру города.

— Ну вот мы почти подъехали к убежищу, — почти весело заявил он, — через пять минут будем на месте.

И в самом деле, вскоре показалось огромное серое здание, окруженное толпой народа.

— Дальше не проехать, — дедок указал на стоящие вплотную друг к другу в несколько рядов машины, — придется пешим ходом…

Захлопнув дверцы, мы оглядели толпу. Дедок похлопал машину по капоту.

— Ну, прощай, старушка… — в его голосе сквозила горечь.

— Спасибо вам… — мой голос, кажется, тоже дрогнул, — простите, но мы не можем вам заплатить… может, дать вам продуктов?

— Да что там, — махнул рукой дед, — не нужно…

— Вы зря прощаетесь с машиной, — вдруг хрипло сказал Майкл, — чем ближе к ней вы будете, тем больше шанс, что не расстанетесь.

— В каком смысле? — не понял дедок.

— В том, что перейдете в другой мир вместе, — пояснил Майкл.

Дед секунду смотрел на него, и вроде бы хотел рассердиться, но потом его покрытое морщинами лицо озарила улыбка.

— А ведь в самом деле, я уже стар… Ты прав, молодой человек…

И он снова сел на водительское место, махнул нам на прощание рукой.

— Удачи вам, и пусть судьба будет к вам благосклонна!

И уехал.

Я помахала ладонью перед лицом Майкла.

— Ты чего? Зачем ему такого наговорил?

— Я сказал ему правду, — Майкл смотрел мне в глаза, — ты знаешь, что происходит?

— Я догадываюсь…

— Значит, ты понимаешь, что я имел в виду.

— Но ты мог бы пояснить, ведь он не так понял…

— Здесь ему будет лишь хуже… И потом, нет разницы, где быть — в убежище или посреди поля. Ты же это знаешь.

— Тогда объясни это людям, что зря они сюда так рвутся… Ведь напрасные жертвы…

— Думаешь, они поверят? — усмехнулся Майкл.

Я покачала головой.

— Нет, не думаю. Но это можно проверить.

— Пошли, проверим.

Однако проверить не удалось. Как ни странно, но хаотичная издали толпа оказалась более-менее организованной очередью на вход в убежище. А причина порядка была очевидна — повсюду стояли омоновцы. Впрочем, они пускали всех желающих, но мы-то не рвались в убежище. Мне нужно было найти моего приятеля. Я подобралась к омоновцу и спросила, составляются ли списки тех, кто входит в убежище. Он ответил, что только тех, кто уже внутри. Я попросила его связаться с теми, у кого на руках эти списки, и узнать где мой друг. Омоновец сначала вежливо отправил меня куда подальше, но, поскольку я не отставала, он согласился.

И пока толпа торопилась внутрь здания, мы, мирно присев возле железного ограждения убежища, слушали музыку и держались за руки.

Приближающегося друга я заметила сразу — он был, пожалуй, единственным, кто выходил из убежища, а не входил внутрь, и дорогу ему приходилось прокладывать при помощи кулаков и крепких словечек. Он подошел к нам и окинул внимательным взглядом.

— Принесла?

— Нет, — я развела руками, — не смогла открыть дверь.

— Понятно, — он покосился на Майкла, — пошли.

— Нет, я не пойду… это бессмысленно.

— Не понял, — он казался растерянным, — ты хочешь остаться здесь?

— Вот именно.

— Ну… как хочешь, — он пожал плечами, — это твой выбор.

На обратном пути он уже ничем не отличался от десятков других людей.

— И это твой друг? — вздохнул Майкл.

— Вроде того.

— Без комментариев, — развел он руками, — что дальше?

— А что хочешь, — я улыбнулась, — шансы везде одинаковы.

— Тогда пошли отсюда, — Майкл встал и подал мне руку, — мне здесь не по себе.

Мы вышли за ограждение и стали протискиваться между стоящими машинами. Добравшись до края этой «автостоянки», Майкл подмигнул мне.

— А что, если нам воспользоваться шансом и посмотреть, что за пределами города?

— Без возражений. Машину водить умеешь?

— Конечно.

Мы как раз стояли возле серой «десятки» с открытой передней дверцей. Майкл заглянул внутрь и покачал головой, указывая на связку ключей в замке зажигания.

— Всеобщая борьба за выживание меня умиляет, — он сел за руль, я обошла машину и пристроилась на соседнем сиденье.

Майкл выехал со стоянки и, следуя примеру недавнего нашего таксиста, по узеньким тихим улочкам повел машину к выезду из города.

Я сидела, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, искоса наблюдая за ним. Он поймал мой взгляд.

— Что?..

— Ты знаешь, это ведь идеальное приключение. То самое, которое я представляла себе. Я еще думала, что такое можно создать, то есть даже не создать, а почувствовать… Например, в фильмах или написать рассказ… Или увидеть сон.

— Сон — самый лучший вариант. Там тебе не нужно все время отвлекаться на то, что это искусственно, как в рассказе, или падать с небес на землю, видя различия между собой и тем героем фильма, на месте которого ты себя представляешь. Но вместе с тем во сне часто происходит не совсем то, чего тебе хотелось…

— Это если сон естественный, — не согласилась я, — а если ты его создаешь сам, например, своими чувствами или действиями перед тем, как лечь спать, или мыслями, или даже можно в самом сне наполовину проснуться, если понял, что это сон, и самому создать героев и даже иногда пейзаж и сюжет… Впрочем, сюжет иногда идет за твоей мыслью, твоим желанием.

— Я делал так… — Майкл вздохнул, — я почти научился контролировать свои сны…

Несколько секунд мы молчали. Потом мне в голову пришла простая и логичная, но от этого не менее неожиданная мысль.

— Ты знаешь, кажется только сейчас я…

Мы сказали это в один голос и как по команде замолчали вновь. Я просто не могла пошевелиться. Майкл же помотал головой и прищурился, включая «дворники». Дождь лил как из ведра.

— Это даже больше, чем друг… — Майкл на секунду повернулся ко мне, — ты это имела в виду? Что только сейчас нашла себе друга?

— Точно, — я поерзала, сгоняя оцепенение, — и знаешь, меня это не пугает. В смысле, эти совпадения. Так и должно быть, если я не ошиблась, а я почти уверена в том, что права. Это необычно, но все-таки не столько больно, сколько приятно.

— Больно быть правым только в том случае, если ты прав всегда. Так же, как и всегда ошибаться. Если ты прав всегда, ты знаешь все, и тебе просто будет душно.

— «Смысла жить дальше нет, если знать, как устроен мир», — процитировала я Кипелова, — но мы, к счастью, правы лишь иногда. Однако меня пугает другое.

— Новая волна?

— Вот именно. Время для нее уже подошло. Почему-то мне не хочется погибать сейчас, когда я наконец-то нашла больше, чем друга… Может, нам стоит остановиться и подождать?

Мы как раз выехали за город, миновали пустую будку милицейского поста и катили по пустынному шоссе.

— Согласен, — Майкл сбросил скорость и остановил машину у обочины. Мы вышли под дождь. Он хлестал нас по лицам упругими струями воды. Мокрые до нитки, мы побрели по простиравшемуся справа от шоссе полю, на котором кое-где сиротливо щетинились остатки стеблей убранной пшеницы. Я подобрала с земли колосок.

— Еще совсем недавно этот мир жил…

— Он и сейчас еще живет, — одними губами усмехнулся Майкл, — люди стремятся к выживанию.

— Но они ведь не знают… — я повертела в руке колосок, — начало жиз…

И тут меня накрыло. На этот раз я не устояла и упала прямо в грязь. Впрочем, мне показалось, что это земля подпрыгнула и ткнула меня в колени. Мое сердце остановилось на несколько мгновений, дикий страх затопил душу, перед глазами все потемнело… Потом сердце вновь забилось, но так бешено, что я не могла дышать…

Когда я вновь обрела способность дышать, видеть и двигаться, небо прорезала молния. Я встала и увидела рядом Майкла, он держал в руке нож. Раскат грома заглушил мой вопрос. Майкл молча двинулся ко мне. Я стояла не двигаясь. Я знала, почему он делает это.

— Остановись. Если хочешь, я подыграю тебе, но помни, что мы больше, чем друзья.

Майкл сделал еще шаг. Я видела, как на его лице отражается борьба.

— Если хочешь, мы можем придумать игру. Это тоже просто игра, но тебе от нее лишь боль!

— Ты знаешь, что это не так. Ты сама это испытывала.

— Да, я знаю! А теперь подумай, кто еще может так знать и понимать тебя?!

Я сделала шаг и схватила его за руки.

— Послушай, я делала то же самое, и из-за этого потеряла то, что мне было очень дорого. Остановись, пока не поздно… я прошу тебя.

Нет, отнюдь не мои слова стали причиной тому, что Майкл сложил нож, и в его глазах вновь появилось прежнее выражение.

— Прости… я не мог остановить это, пока оно само не остановило себя.

— Я знаю, — я кивнула, — все в порядке.

— Нет, теперь уже нет…

Майкл пошатнулся, я взяла его за плечи, чтобы поддержать, и услышала стук его сердца.

— Ты мой друг, — тихо сказала я, — что бы ни случилось, это будет так. Знай это, знай и помни.

Он молчал.

— Ты достоин этого, — говорила я, — все происходящее не просто совпадения, и ты это знаешь. Так должно быть, и не стоит этому мешать.

— А я и не могу помешать… Я устал запрещать себе то, что сулило лишь иллюзии, и заставлять себя делать то, что причиняло боль.

— Это не иллюзия, — твердо сказала я, — это действительно реальность. И так будет…

— Нет, не говори! — Майкл закрыл уши ладонями, — не говори, иначе этого не будет!..

— Я почти забыла об этом… — прошептала я, — это ошибка… не стоит забывать, поддаваясь чувствам… это приводит к катастрофе…

— Вот именно… но как часто мы забываем, а даже если и помним, то не придаем значения, просто машем рукой на это…

— К сожалению… — я устало села прямо на землю. Подняла тот самый колосок, валяющийся рядом.

Майкл молча смотрел на меня. Я не знала, что еще сказать. Ливень смывал грязь с моих рук, молнии заменяли свет в меркнущем дне, гром звучал тяжелой музыкой. Я вертела колосок в дрожащих руках. К этой дрожи я уже привыкла, так же как и ко многому другому, что сопровождало меня с тех пор, когда это случилось в первый раз…

— Ты замерзнешь, — Майкл присел рядом на корточки, — пошли в машину, там хоть тепло.

— Вот так не говори, — пробормотала я, поднимаясь, — пошли.

Уже возле машины я сняла окончательно изодранную и ставшую серо-бурой куртку. Кое-как стерла грязь с брюк, вымыла руки, благо ливень стал, кажется, еще сильнее, и влезла в машину. Майкл завел мотор и включил печку, машина покатила по шоссе сквозь серую пелену дождя. Я сидела, обхватив себя руками и уставившись в сгущающуюся темноту ночи за лобовым стеклом.

— Как думаешь, долго это еще продлится?

— Думаю, что нет — долго мы просто не выдержим.

Я хотела еще что-нибудь спросить, но решила, что это будет излишним… к тому же, ко мне начал подкрадываться сон. Я откинулась на спинку сиденья и вскоре задремала под стук дождя. Мне было холодно, но странно — внутри появилось живое тепло, которое, как я была уверена, уже не появится никогда, будет задушено, да так оно и бывало всегда, а сейчас…

Когда я проснулась, машина стояла. Было так темно, что мне вначале стало жутковато. Потом глаза привыкли к темноте, и я увидела Майкла. Он спал, положив голову на скрещенные на руле руки. В машине было прохладно, наверное, мы стояли уже давно. Я потихоньку потянула из кармана наушники, надела их и включила плейер. «Смысловые галлюцинации» — «Пока это кажется важным»… Я слушала совсем тихо, чтобы не разбудить Майкла, да и не нужна тут была громкая музыка. Это метал я слушала всегда на предельной громкости, чтобы глушить боль. Весь альбом «Обратная сторона Земли» вместе со стуком дождя, и мыслями, и образами проплывал передо мной…

Здесь он звучал совсем иначе, намного более глубоко и вместе с тем ближе, голос солиста, казалось, идет не из наушников, а откуда-то рядом со мной, из реальности. Я сидела и слушала, не шевелясь и глядя в одну точку. А когда стихла последняя песня, и я собралась нажать на кнопку, чтобы слушать следующий альбом, меня накрыло.

На этот раз не было ни слабости, ни головокружения, даже дыхание почти не сбилось, и страх, стиснувший грудь, язык не поворачивался назвать диким ужасом. Я просто сняла наушники, положила плейер в карман и взялась за ручку дверцы. Потянула на себя — медленно, тихонько, чтобы не щелкнула и не скрипнула, чтобы не разбудить Майкла… Секунды тянулись бесконечно, но каждая приносила мне какое-то странное удовлетворение. Кто-то внутри меня был счастлив каждым этим мгновением, смеялся и радовался, растягивая губы в улыбке. Но что-то мутное, похожее на клубок тумана, поднялось ему навстречу и, словно отвесив пощечину, шепнуло: «Что ты делаешь? Это игра… это только игра…»

Мои пальцы замерли на ручке двери. Но спустя миг снова осторожно толкнули ее. Я знала, что ошибаюсь, что делаю не то, что нужно, совсем не то, но я не могла остановиться. Борьба внутри заставила меня задержать дыхание, и, только когда начала кружиться голова, я снова вдохнула. Вдох получился глубоким и несущим в себе отрезвление. Но если бы все было так просто…

Собрав в себе все остатки сил, я осторожно вытащила из своих брюк ремень. Левой рукой — правая продолжала миллиметр за миллиметром открывать дверь — забросила его за ручку дверцы, затянула петлю через пряжку. Обмотала вокруг запястья левой руки, зубами затянула узел как можно крепче, до боли, так, чтобы ремень врезался в кожу. Я затягивала все сильнее, но чувствовала, что я сейчас отпущу дверцу и начну развязывать узел…

Так и вышло. Дверца с легким стуком захлопнулась, и мои пальцы заскользили по ремню. Узел был уж слишком крепким, левая рука онемела, но я не обращала внимания. Все мое существо сейчас было сосредоточено на том, чтобы избавиться от поводка, на который я сама же себя и посадила. И ничего вокруг я не замечала.

Пальцы, сжавшие мои запястья, показались мне стальными. Я вздрогнула и увидела Майкла. Должно быть, его разбудил стук закрывшейся дверцы. Секунду мы смотрели друг другу в глаза, потом я снова рванула ремень.

— Прекрати! — крикнул Майкл, — прекрати сейчас же! Ты можешь остановить себя!

Он перехватил мою правую руку и сжал в своих ладонях, и держал так до тех пор, пока я не перестала молча сопротивляться и тянуться к злополучному узлу. Это произошло так же резко и внезапно, как и всегда, и я как обычно почувствовала себя опустошенной. Страх остался и даже усилился, подкрепляясь новым опасением, но сил не было ему противостоять и как-то реагировать. Я закрыла глаза.

— Все…

Майкл быстро развязал узел, включил в машине свет, достал бутылку воды и подал мне.

— Пей, будет легче…

Я молча взяла бутылку и стала отвинчивать крышку.

— Ты зря так думаешь, — добавил Майкл.

Это было все, что он сказал, но я прекрасно поняла, что имелось в виду, и поверила, потому что теперь знала — так и есть… Да, так и есть, если нам снова не помешает то, в чем мы виновны сами…

— За что тебя?..

— У меня была Вера, которая поддерживала во мне жизнь и давала силы, и которой я отдавал часть себя, — спокойно начал рассказывать Майкл, — а еще у меня была девушка, Люся, или Люси, как она просила себя называть. Мы с ней хорошо понимали друг друга, я даже начал думать, что нашел человека, который станет моим единомышленником. Мне было хорошо с ней, настолько хорошо, что, когда произошла мелкая неприятность, я забыл о том, чем обязан своей Вере, и я нарушил свою клятву… через месяц началось это.

Я молча пила воду. Сказать было нечего. Майкл рассказал мне мою собственную историю.

— А ты?..

— Да все то же самое.

— Это стандарт?.. — неуверенно спросил Майкл.

— Нет, скорее доказательство… сбывается то, во что мы верим.

Майкл помолчал, потом взял с заднего сиденья свой рюкзак и достал оттуда сначала пакет с едой, а потом общую тетрадь в коричневой обложке.

— Будешь? — кивнул он на пакет.

— Нет, спасибо… Что это? — я внимательно разглядывала тетрадь.

— Мой дневник. Я взял его с собой… просто не хотел, чтобы чужие глаза видели его. Собирался сжечь, но рука не поднялась…

— Я тоже… не знала, что делать с моими записями. Если уходила, брала их с собой, но не в этот раз… Просто не успела, не подумала…

Я не признавалась, да и сама себе не верила… Потому что не знала правды.

— Где мы?

— Понятия не имею. Я ехал, пока бензин не кончился.

— Который час?..

— Половина второго ночи.

Я поежилась. В машину начала пробираться сырость.

— Что будем делать?

— Не знаю… — Майкл пожал плечами и посмотрел в окно, — можно выйти и пойти пешком… Дойдем до какого-нибудь дома, где можно будет согреться и переночевать.

— Пойдем, — я взяла свой рюкзак и открыла дверцу, — куда-нибудь да придем.

Мы вышли из машины. Дождь уже почти прекратился, сквозь быстро бегущие тучи просвечивала луна, и от этого все вокруг казалось полосатым — полоса серебристо-голубоватая, полоса черная…

— Полосатый мир, — вслух подумала я.

— Забавно, — согласился Майкл, — мы живем в этом мире, и наша жизнь такая же полосатая, как и он.

— А говорят, «полосатая, как зебра»…

— «Полосатая, как мир» не звучит, — усмехнулся Майкл.

— Думаешь, поэтому сравнивают с зеброй?.. По-моему, просто зебра самое полосатое, что люди смогли придумать в данной ситуации.

— На зебре всего два вида полос — черные и белые, а в жизни полосы, сменяющие друг друга, нельзя так ограниченно делить — они все разного цвета. По крайней мере, оттенки у них уж точно разные.

— Это уж точно, хотя какая теперь разница? Большинству людей теперь наверняка кажется, что мир стал черным. Если бы они вышли на улицу и посмотрели… Они бы увидели, что мир стал красивым.

— А может, он красив только для тебя? Твое субъективное мнение и все такое прочее…

— А ты не согласен со мной?

— Зачем спрашиваешь? Ты и так знаешь.

— Это слишком странно, чтобы я могла верить. К тому же я уже давно отучила себя верить чему-либо и уж тем более кому-либо.

— Но ты ведь чувствовала, что есть то, что происходит как бы само по себе, помимо воли, так, что ты даже не осознаешь, что это вообще происходит… пока оно по тебе не ударит. А потом уже ты можешь побрыкаться чуть-чуть для вида, но без пользы.

— А можно и вообще не брыкаться, а собрать силы и стерпеть, переждать, довести это до крайней точки и посмотреть, как оно само себя уничтожит, и потом ждать нового, и верить, что оставшиеся крохи сил помогут тебе выдержать следующий удар…

— Я знаю, я делал так, и я тоже верил, что сил хватит ровно настолько, насколько нужно…

Я не стала спрашивать, что произошло в итоге, — ответ я могла найти в своей собственной истории. Фактический, а не содержательный, но содержание, или хотя бы его часть, я знала. Вместо этого я спросила другое.

— Сколько легенд у тебя было?

— Если брать только основные, то максимум две, которые я постоянно изменял. Но была еще и третья — мое существование в последние пару лет. Постоянная игра. Впрочем, эта игра проявлялась только в определенные моменты, но этого хватило. Тогда я просто не осознавал, что играю, а когда понял, смог остановиться, точнее, поставить ее под контроль… частичный контроль. Я осознавал, что если не остановлюсь, окончательно потеряю связь с миром и перестану понимать, что происходит.

— Неужели в нас действительно столько сил, сколько нам нужно?..

— Возможно все, но не все может каждый человек, — ответил мне Майкл моей собственной мыслью, — человек всегда хочет больше, чем у него есть, но ему и нужно зачастую больше. У меня на компьютере есть…был… такой пасьянс, «Паук», так там всегда для выигрыша нужно было на одну пустую ячейку больше, чем получалось.

— Знаю, сама играла… «У меня река, только нет моста, у меня есть мыши, но нет кота, у меня есть парус, но ветра нет, и есть еще краски, но нет холста». Человек упирается именно в ту стену, которую ему не преодолеть, а если он до этого не смог пройти через более легкие стены, то в этом его вина.

— Его ли?.. Разве ты не веришь в судьбу? Ведь веришь же.

— Верю, но это слишком сложный вопрос, чтобы одним махом найти ответ.

— А разве не так мы делали с глобальными вопросами?.. — Майкл внезапно замолчал.

— Что?..

Я спросила зря. Я и так знала, что.

Мы как раз подошли к переезду через железную дорогу. Одиноко светил фонарь над будочкой, а чуть поодаль виднелась станция. Прямо по шпалам мы двинулись к ней.

Конечно же, никто не озаботился освещением, и мы подходили к станции, спотыкаясь в кромешной тьме. Светящиеся дисплеи мобильников не спасали, тем более что батареи почти сели, и свет был очень и очень слабым, и мы не заметили стену станции, пока буквально не уткнулись в нее. На ощупь добрались до дверей и вошли внутрь. Наткнувшись на ряды кресел и повалив парочку, наконец-то смогли найти выключатели на стене.

В зале вспыхнул свет, озарив выщербленные плитки пола, пыльные окна, раковину в углу, несколько дверей.

— Ну, что делать будем?

— Неплохо бы узнать, где мы, точнее, какая это станция и какой населенный пункт рядом.

Я огляделась и ткнула пальцем в расписание электричек на стене.

— Вот.

Станцию обозвали «Кирпичный завод», наверное, потому, что в расположенном в полукилометре от нее поселке Заводской этот самый завод и находился, если судить по названию.

— Сейчас пойдем или подождем до утра?

— А стоит ли вообще туда идти? — тут я посмотрела на Майкла, который стоял, прислонившись к стене, — да… хорошо. Пойдем сейчас…

— Нет… — Майкл кивнул на окно, — лучше все-таки подождать, мы можем заблудиться в такой темноте.

— Ты уверен, что так будет лучше? Может, все-таки…

— Нет, подождем.

Майкл сел в кресло, бросил свой рюкзак в соседнее и закрыл глаза. Я подошла к раковине, покрутила краны — полилась чуть тепловатая водичка. Набирая ее в ладони, смывая грязь с лица и рук, я старалась не думать, не думать совсем ни о чем, насколько это возможно, потому что именно теперь все те мысли, которые сначала сводили меня с ума, а потом давали мне представление о мире, могли стать опасными. Не думать, не приходить к неверным выводам, отбросить все бзики, о стандартах, о поведении, о чувствах… Ничего, только реальность, только вода и мои ладони, только шум дождя за окнами, только это тепло внутри…

К креслам я вернулась чуть более чистой и относительно спокойной. Перед тем, как сесть, отключила почти весь свет, кроме пары неярких ламп. Теперь в зале царил полумрак. Я сидела, скрестив ноги и глядя в потолок. Возле ламп кружились мелкие ночные бабочки, мотыльки и мошки, налетали на раскаленное стекло снова и снова, пока не падали, а на их место прилетали другие, чтобы повторить их судьбу. Мои мысли теперь текли вяло, словно боялись разбудить заснувшие чувства, и я ощущала непривычный покой и странную отчужденность от всего вокруг, кроме того, что было для меня важно. Я не пыталась найти причину этого покоя, она сама вонзилась в мозг раскаленной иголкой.

Я не боялась, что все это кончится.

Раньше, когда такое чувство было со мной, оно почти полностью поглощалось страхом, что это не навсегда, что вот через час, через полчаса, этого не станет, и так оно и происходило. К сожалению, я не смотрела тогда шире, поэтому не смогла увидеть, что через жалких несколько месяцев исчезнет не просто это чувство покоя и тихой радости, а сама причина этого ощущения.

А сейчас я знала, что ничего подобного не будет. Если исчезнет, то безвозвратно; если останусь я, то лишь потому, что Майкла нельзя будет вернуть; если будет боль, то боль не предательства и не моей вины, а безвозвратной потери, и будет ненадолго, а лишь настолько, чтобы хватило смелости и сил подождать. Будет боль сильнее, чем когда-либо раньше, но именно такую я и выдержу, потому что это происходит сейчас, потому что больше нет ограничений, кроме самых главных, не позволяющих повторить прошлые ошибки, да даже если я и не смогу сдержаться, я знаю — мне простят, потому что впервые в жизни меня понимают полностью, до конца, до самого темного закутка и самого мрачного и захламленного уголка в моем сознании, до самой крошечной полочки в шкафу моих мыслей, до самого незначимого поступка в моем существовании, до самых глубоких чувств, до самой черной боли, до самой светлой радости, до самой чистой любви… До конца.

Я смотрела в потолок и думала, что мне не хочется сейчас поступить стандартно, и о том, что любое поведение будет банальным, и о том, что мне на это наплевать, и о том, что скоро рассвет, и о том, что мы будем делать дальше, и о том, что у Майкла руки такие же холодные, как у меня, и о том, что дождь прекращается, и о том, что я уже не надеялась услышать стук сердца наяву, и о том, что какие-то мои теории были верны, и о том, что, когда Майкл прикрыл меня своим плащом, стало теплее, и о том, что в зал влетела большая бабочка, и о том, что мне хочется спать, и о том, что нужны новые батарейки на плейер, и о том, что мы равны, и о том, что теперь все размышления и изыски не имеют смысла, и о том, что природа живет, и о том, что море все равно остается теплым, и о том, что я не люблю солнце, и о том, что загорать тоже может быть приятно, если рядом есть источник тепла…

Меня разбудила муха. Она нахально уселась мне на лоб и начала ползать, щекоча ножками. Я смахнула насекомое и окончательно проснулась.

Уже рассвело, на полу лежали серые тени. Все так же капала вода в раковину, горели оставленные включенными лампы, жужжали попавшие в плен комнаты мотыльки. Соседнее кресло пустовало. Я встала и оглядела зал. Кроме меня и насекомых, в ней больше никого не было. По спине пробежали мурашки. Я прошлась по залу, выключила ставший ненужным свет, постояла немного посреди помещения и вышла на улицу.

Солнце золотило верхушки деревьев, а внизу еще лежала тень. Стояла такая тишина, что мои шаги в ней звучали оглушительно громко. Я обошла все здание станции, но нигде не обнаружила ни одной живой души, даже птиц не было слышно. Мне стало жутко. Что, если я уже перешла…

Я бросилась назад в станцию, бестолково пометалась по залу и опять вылетела на улицу. Все то же. Казалось, весь мир мертв. Только солнце продолжает светить, и его лучи даже в этот ранний час обжигают.

Я вернулась в зал и упала в кресло. Ну вот, то, о чем я подумала. Теперь нужно собрать остатки сил, чтобы продержаться еще немного. Совсем некстати пришла мысль, что человек боится потерять что-то, что ему дорого, потому, что он на самом деле боится той боли, которая придет с этой потерей…

Прогнав мысль, я залезла в кресло с ногами, скорчилась, кусая губы.

— Нет, нет, нет, — твердила я про себя, потом шепотом, потом еще громче, а когда поняла, что никто не услышит, закричала.

Как всегда и бывало, время понеслось как на крыльях. Я не помню, что я делала, пока не увидела себя забившейся в угол зала. Лицо было мокрым от слез, во рту ощущался металлический привкус крови. Сил не было совсем. Кое-как я доползла до кресла и, забравшись в него, тут же заснула.

Лучик солнца пощекотал мою щеку, я хотела натянуть на голову одеяло и протянула руку, но вместо одеяла пальцы наткнулись на ручку кресла. Я открыла глаза и тут же вспомнила, где нахожусь. Уже было совсем светло, солнце заглядывало в окна и освещало стены, кресла, мои ноги в грязных ботинках, спящего в соседнем кресле Майкла…

Наверно, у меня был на редкость глупый вид, к тому же я не сумела сдержаться и произнесла вслух нечто не слишком неприличное, но в высшей степени несуразное. И, кажется, произнесла это достаточно громко, так как Майкл открыл глаза и удивленно глянул на меня.

— Ты что?..

Я только глазами хлопала, пытаясь осмыслить все, что приходило в голову.

— Ты давно вернулся? — наконец спросила я.

— Откуда?..

— Ну давно ты здесь?

— С ночи… я не просыпался и никуда не уходил. А что?..

— Это что, шутка? — я почувствовала растерянность и немного злости.

— Да в чем дело?

— Я проснулась на рассвете и увидела, что тебя нет… Я тебя искала, но так и не нашла…

— Но я никуда не уходил. Может, тебе приснилось?

— Если это сон, то очень реальный… — я перевела взгляд на потолок и увидела, что лампы выключены. — Ты выключал свет?

— Да нет же, я вообще не просыпался.

Я подошла к стене и щелкнула выключателем. Свет послушно зажегся.

— Но кто-то же его выключил… Я выключала, когда увидела, что тебя нет, но если ты был здесь все время… значит, мне приснилось. Тогда кто выключил свет?..

Я покосилась на запертую изнутри дверь.

— Интересно… Может, кто-то забрался внутрь…

— Выключил свет и так же незаметно ушел?.. — Майкл усмехнулся, — странные у него были цели.

— У нас тоже порой бывают странные намерения… Пойдем лучше в поселок.

Мы вышли из станции под странно теплые для осени лучи солнца. До поселка брели в молчании, и лишь когда показались первые дома, я поняла, что меня насторожило.

Не пели птицы, не лаяли собаки, не мяукали коты, которых в таких поселках всегда бывает много. Ради любопытства я заглянула в первый же двор, обозрела дом, рядом с ним — собачью будку и лежащую на земле цепь с ошейником, чуть поодаль — загончики для кур и прочей домашней птицы, все пустые. Тихо и отчего-то мрачновато.

Пройдя по центральной асфальтированной улице, мы как-то неожиданно вышли на довольно большую площадь. С одной стороны высилось приземистое, но длинное здание, огороженное забором из бетонных плит, за которым виднелись еще какие-то постройки, с другой — магазины, почтовое отделение, еще какие-то учреждения, обнаружился даже клуб. И везде было пусто. Ни единой живой души, только мы и солнце, которое тоже почему-то упорно хотелось назвать «живой душой», может, оттого, что в условиях полного безлюдья возникало стойкое ощущение, что оно нас сопровождает.

— Никого… — выразила я буквально витавшую в воздухе мысль.

— А мы и не надеялись найти тут людей, — Майкл хмыкнул, — нам нужно найти бензин, или дальше пойдем пешком?

— Было бы обидно упустить такой шанс прокатиться по пустому миру с ветерком, — я улыбнулась и оглядела площадь, — давай-ка заглянем в автосервис.

Автосервис, оказавшийся на самом деле обыкновенным гаражом, заставленным полками, порадовал нас не только рядами канистр с бензином, но и тем, чего мы никак не ожидали. В углу, сверкая зелеными глазищами, сидела крупная кошка. Честно говоря, я растерялась, когда ее увидела. Мало того, что она была, похоже, единственным животным в поселке, так еще и щеголяла расцветкой, которую я никогда прежде не видела. Больше всего кошка походила на крошечную тигрицу — рыже-черная, с длинными усами и кисточками на настороженно поднятых ушах. Нам она явно не доверяла, на попытку погладить ее недовольно заворчала, выгибая спину, и собралась шмыгнуть куда-то за полки, но кусочек сосиски из наших запасов растопил кошачье сердце, и через полминуты она уже дала себя погладить, а потом (за второй кусочек сосиски) позволила взять себя на руки. Майкл, копавшийся в завалах всякого хлама в углу с целью обнаружить вместительную сумку, куда можно было бы сложить канистры, краем глаза наблюдал за нами и предложил придумать кошке имя.

— Мурка, — ляпнула я, увлеченная процессом скармливания кошке очередной сосиски.

— Она слишком горделивая для такого простого имени, — вслух подумал Майкл, — может, Леди?

— Ага, как собачку из мультика, — осталась я недовольна.

В конце концов, мы остановились на Графине. Кошке, по-видимому, было наплевать, как ее зовут, лишь бы дали еще сосиску.

— Если она будет продолжать есть в таких количествах, нам понадобятся еще продукты, — Майкл вытащил на середину комнаты грязную клетчатую сумку, незаменимую вещь для «челнока», и начал складывать туда канистры.

— Зайдем и еще возьмем, тут же есть магазины, — я пожала плечами, — хотя у меня возникает стойкое ощущение, что мы грабим людей.

— Думаю, не мы одни. В крупных городах наверняка большая часть бомжей делает то же самое.

— Ага, значит, мы тоже бомжи, — я фыркнула и погладила Графиню, — а что, я не против.

Волоча по земле тяжеленную сумку, мы выбрались из гаража. Кошка увязалась за нами, чему я была только рада. Мы подтащили сумку к продуктовому магазину, Майкл пошел грабить народ, а мы с Графиней сидели на земле и жевали сосиски. Желудок у кошки оказался просто бездонным, и скоро сосискам пришел конец.

— Ну что, Графиня, хлеб будешь? — я вытащила булку и отломила кусочек, — жуй, это не мясо, но тоже вкусно.

Кошка от булки отказалась, видимо, после сосисок хлеб пошел плохо.

— Все познается в сравнении, — выдала я банальную истину, — когда голодный, все съешь, особо не задумываясь… Зато если тебе реально плохо, то будешь либо есть без остановки, либо вообще крошки в рот не возьмешь.

Графиня молча смотрела на меня золотисто-зелеными умными глазами.

— Откуда ты такая взялась? — спросила я, но кошка, само собой, не ответила. — Почему ты осталась?..

Я погладила ее по мягкой шерстке, потом взяла на руки. Графиня уселась мне на колени и стала деловито умываться. Я сидела, поглаживая ее, и смотрела на небо, которое опять стало затягиваться тучами.

Вскоре начал накрапывать дождик, а я сообразила, что жду уже довольно долго. Вытащила мобильник, чтобы посмотреть на время, но батарея разрядилась окончательно, и телефон оказался бесполезным. Часов у меня не было.

— Черт, — не удержалась я. Графиня, разбуженная дождем, спрыгнула с колен. Я подхватила кошку и двинулась к магазину.

Внутри торговый зал оказался просторней, чем казалось, но все пространство легко просматривалось. Майкла там не было. Потом я заметила за одним из прилавков дверь, ведущую, очевидно, на склад, и пошла туда.

Склад, а точнее, подсобка, был заставлен коробками, чуть ли не подпиравшими потолок. Ряды ящиков стояли так тесно, что я с трудом протискивалась между ними. Графиня на моих руках недовольно ворчала и поминутно пыталась вырваться и убежать. Окончательно запутавшись в коробках, я позвала:

— Майкл!

Ответом мне стал стук дождя по окнам снаружи.

— Ты здесь?! — на всякий случай крикнула я еще раз.

То же самое. Мне стало жутко. Кошмарный сон, если это был сон, грозил сбыться. Прижимая к себе кошку, я побежала обратно в торговый зал в надежде найти там еще какие-нибудь двери в другие подсобки, но таковых не обнаружилось. Я вернулась на склад и, тщательно обследовав его, нашла неприметную дверцу, почти сливавшуюся со стеной. Почему-то вспомнилась одна компьютерная игрушка, где приходилось подолгу разыскивать нужную дверь, за которой ждала очередная головоломка. Я толкнула дверь, та с легким скрипом отворилась, и я оказалась на другом складе, намного превосходящем предыдущий в размерах. Впрочем, ящики стояли тут так же тесно. Видимо, это был общий склад для нескольких магазинов — я обнаружила коробки с косметикой, медикаментами, бытовой химией и прочим, а также еще несколько дверей. Потыкавшись поочередно в них, я, наконец, нашла незапертую. Открыла ее и нос к носу столкнулась с Майклом. Он держал в руках темно-серую куртку. Я уставилась на него так, будто впервые видела.

— Взял для тебя, — он подал мне куртку, — надевай, я подержу кошку.

Я машинально отдала ему Графиню и, засовывая руки в рукава, догадалась спросить:

— Почему так долго?..

— Искал батарейки и кое-что еще, а в чем дело?

— Да уже ни в чем, — я застегнула куртку, — спасибо…

Майкл помолчал.

— Я уже сказал тебе, ты зря боишься.

— Я не привыкла к такому, и верить мне будет даже больнее, чем не верить.

— Только в том случае, если твои надежды не оправдаются…

— Не только… — тут я вспомнила, что происходит в мире, и мои аргументы показались мне ужасно нелепыми, особенно в свете моих недавних размышлений.

— Проехали, — бросила я, — вернемся к машине?

— Если она еще там.

Опасения оказались напрасными — машина стояла на месте. Кое-как мы дотащили наши вещи, Майкл залил в бак бензин, я забросила продукты в салон, и мы поехали навстречу неизвестности, теперь уже втроем — кошка Графиня, уютно устроившись на заднем сиденье, мурлыкала так громко, что это было слышно даже сквозь шум мотора.

Хорошо было ехать вот так, сквозь дождь, зная, что наконец-то есть то, что было так нужно, так жизненно необходимо, что теперь все так, как и должно быть, что это именно то самое… Так хорошо, что я даже не сразу поняла, что нам грозит все та же опасность…

Мое сердце ускорило ритм как минимум в два раза за пару секунд. Мысли спутались, смешались, стали одним вязким клубком, который распутать было не под силу, голова закружилась, но я смогла преодолеть это и, как сквозь туман, крикнула Майклу, чтобы он остановил машину… Нет, это только показалось, что я крикнула, на самом деле я просто пошевелила губами, и машина продолжала нестись вдаль. Тогда я протянула руку и резко вывернула руль, чувствуя, как скользят предательски дрожащие пальцы. Губы что-то шептали, но я сама не понимала, что именно. Сейчас я видела только серое рулевое колесо, и, глядя на него, сжимая его так, что, казалось, никакая сила не сможет заставить мои пальцы разжаться, я левой ногой пыталась нашарить педаль тормоза. Смотрела на руль и видела почему-то совсем другое, какие-то полускрытые в черном тумане картины, оранжевое солнце, двенадцать стрел, нацеленных в одну точку… Моя нога уперлась в педаль, и я изо всех сил нажала на нее, одновременно поворачивая руль. Обрывки мыслей метались в сознании, и каждый требовал внимания только ему одному. Голову разрывала боль, и я закрыла глаза.

Все те же двенадцать стрел упорно маячили перед глазами, образуя круг, в центре которого сходились их острия. Я даже удивилась, откуда такой оранжевый фон… Приподняла веки и опять зажмурилась — солнце било мне прямо в лицо. Заходящее солнце, золотой шар и розовато-апельсиновый небесный шлейф… И легкие облака. Я знала, что, когда солнце зайдет, они еще будут хранить на своих снежных вершинах золотые отсветы, а если приглядеться, то можно будет увидеть даже прощальные лучи, похожие на прозрачные дорожки из желтого стекла. Вспомнилось, как в детстве я всерьез верила, что смогу нарисовать такую картину…

Наконец, я сумела отвести взгляд от закатного неба и вышла из машины. Оглянулась и увидела, что она стоит в каких-нибудь десяти метрах от дороги. Я облокотилась на крышу автомобиля и стояла так, пока не услышала рядом тихую музыку. Обернулась и посмотрела в глаза Майклу. Он снял наушники и спросил:

— Зачем ты это сделала?

— Ты прекрасно знаешь, зачем, точнее, почему.

— Ты не должна была…

— Да какое право ты имеешь мне указывать?! — вспыхнула я, — никакого!

Майкл молча посмотрел на меня, повернулся, сделал шаг… Резко остановился и вернулся назад.

— Нам нельзя ехать.

— Я не хотела… — пробормотала я.

— Знаю, — лицо Майкла осветила такая искренняя и открытая улыбка, что, казалось, ее огонь начисто выжег во мне все ощущение вины, — я тоже так делал. Повторяется плохое, но лишь частично. Взамен остальной боли теперь есть понимание.

Как обычно и бывало, появившийся горящий клубочек мыслей и чувств я погасила одним глубоким вдохом.

— А где Графиня?

— Да здесь она, — Майкл показал на черно-рыжий комочек, почти незаметный на фоне земли, — ненасытная аристократка, мух ловит.

— Может, все-таки поедем? — вышло жалобно.

— Машина застряла, — Майкл пожал плечами, — можно попробовать, конечно… Но, думаю, толку будет мало.

— Ладно, берем кошку и пойдем пешком.

Я поймала Графиню и констатировала:

— Не судьба.

Судьба или нет, но к закату солнца мы подошли к еще одной станции, намного большей, чем предыдущая. Она напомнила мне железнодорожный узел недалеко от деревни, где жила моя бабушка. Там тоже была такая же обстановка — бесконечные ряды рельсов, стоящие на них заржавевшие вагоны, платформы с осыпавшимися краями… Вот только черной, обугленной земли, покрытой обломками, осколками и прочим мусором, там никогда не было.

Мы брели, перешагивая через рельсы, не говоря ни слова. Я наклонилась и подняла что-то, оказавшееся обрывком какой-то картинки.

— Тебе никогда не снился такой сон?..

— Снился, — кивнул Майкл, — помню в деталях.

— Странное чувство…

— Будто идешь внутри сна…

Мы посмотрели друг на друга. Смотрели долго-долго. Кошка на моих руках перестала мурлыкать. Музыка в наушниках оборвалась — села очередная батарейка. Горизонт поглотил последние лучи солнца. Наши лица утонули в темноте, а мы смотрели. Время остановилось, но мы заметили это лишь сейчас, на самом деле оно стояло уже давно. А мы все смотрели и смотрели. Мы не видели друг друга, но видели мир вокруг нас. Он был таким маленьким и таким необъятным… Наш мир снов.

***

Сделали ли это мы или так случилось без участия нашей воли, но вокруг царила непроглядная тьма, когда мы вдруг поняли, что сидим на холодной земле обнявшись и закрыв глаза. Было холодно, но не пронизывающим до костей осенним холодом, а скорее легкой прохладой весенней ночи. Дул ветер, достаточно сильный, бросал в нас время от времени подхваченный с земли мусор.

— Все не так плохо, — тихим, срывающимся голосом выговорила я, — теперь мы сможем… сможем не играть в реальности, а создавать свой мир и жить в нем…

— Все равно чувство неправильности, искусственности происходящего будет преследовать нас. Даже если вокруг будет реальность, она будет, как это ни парадоксально, нереальной.

— Разве во сне это тебе мешало?..

— Во сне никогда не было осознания игры, был просто сон или просто иллюзия реальности. А сейчас…

— Плата за знание? Глюк больного разума? Ошибочные выводы странных наблюдений? Попытка выкрутиться из бесконечных вопросов при минимуме информации? Что это, Майкл? Что?..

— Все вместе, наверное, и еще чуть-чуть того, что мы не учли… Или же большая часть… — он смотрел куда-то вдаль, насколько я могла видеть, и, казалось, о чем-то размышлял, — с чего начнем? Какой мир, какая история? Перед нами бесконечность пространства фантазии. Мы можем попробовать все. Перед нами бесконечность тоски…

— Перед нами то, к чему вел нас сон о доме и людях в нем, — я вздохнула, — один из множества вещих снов. И знаешь, я думаю, что мы еще найдем всех остальных, кто был тогда с нами.

Мы встали, и только тут мне пришла в голову мысль, которая, по идее, должна была прийти чуть ли не первой.

— Ты же помнишь именно этот сон, да? — подозрительно спросила я Майкла.

— Да, конечно.

— Станция, земля, вагоны… а что там было еще?

— Люди, ребенок, клочок бумаги, нет, открытки… — машинально ответил Майкл и запнулся, — черт… мы сможем это изменить? Сможем?..

— Судя по тому, что вокруг никого нет, — да, — я постаралась говорить увереннее, хотя это, в общем-то, было бессмысленно — все равно что скрывать чувства от самой себя, — идем, в наших руках если не все, то хотя бы часть всего. По крайней мере, теперь мы точно узнаем, возможно ли умереть во сне.

— Проведем небольшой эксперимент? — спросил Майкл, когда мы оказались напротив крошечного вокзала.

— Начинай, — кивнула я.

— Мне понадобится твоя помощь. Нужно точно убедиться, что мы оба хотим сейчас одного и того же, иначе несовпадение наших желаний может привести к… — он вроде даже смутился, — чему-то, чего мы пока не знаем. Уточни свое желание. Представь его так четко…

Искореженные взрывами рельсы и вагоны, больше похожие на груды смятого железа. Бесконечный треск автоматов. Темнота, разрываемая вспышками и рассекаемая фонарями…

…как только можешь…

…выбитые стекла в здании вокзала, выщербленные от пуль стены. Резкие голоса, отдающие команды, перекрикивающие грохот…

… вспомни подробности, учти все мелочи…

… мелькающие лица в окнах, хмурое ночное небо, мелкий дождь. Азарт, бешенство, торжество. Боль… Мокрые руки, дрожащие от холода и страха. Странно изогнутая фигура на земле, прилипшие ко лбу пряди волос, безмолвно шепчущие губы…

…это то, чего ты хочешь?..

— Нет!!!

Я не хочу этого. Я понимала, что это ужасно, и сейчас из тупого упрямства все же попыталась найти в этом что-то хорошее. А нашла боль. Майкл, не нужно продолжать… Ты знаешь, о чем я, ты знаешь, что я чувствую, ты сам пережил это. Боль тоски или боль утрат. Мир или война — для нас едино. Под ясным небом или под градом снарядов с нами всегда будет то, от чего мы не в силах избавиться даже здесь. И никто не виноват в том, что мы снова и снова будем пробовать…

— Давай уйдем отсюда, — моляще прошептала я, — хоть ненадолго, давай найдем немного другое… Все равно все останется банальным, но хотя бы не будет боли…

— Будет, — Майкл положил руку на мое плечо, — ты же знаешь. Будет другая боль.

— Почему мы не можем от нее уйти?..

— Потому что не можем убежать от себя.

— А если… что если попробовать?..

— Ты когда-нибудь спала во сне?

— Не помню… а что?

— Рано или поздно мы узнаем, был ли тот эксперимент со смертью во сне проведен правильно. Спешить не стоит.

Тут я вспомнила про кошку.

— Где Графиня?

— Убежала? — предположил Майкл.

— Жаль кошку…

«Жаль» было всего лишь тенью того, что я на самом деле испытывала. Когда-то раньше у меня было ощущение, будто я лечу в пропасть. Очень страшное. А сейчас…

***

…Я вспоминала свой сон. Еще раз, но уже другой — сон о ссоре с богом. Бог в нем представлялся в виде сухонького сморщенного и весьма сердитого старичка в пальто. Он ворчливо ругал меня в холле какого-то здания. Стоящие в очереди за билетами люди не стесняясь нас разглядывали — всегда приятно наблюдать за скандалом. Приятнее этого только быть в нем замешанным — но находиться на «правой» стороне. Тогда ощущаешь такое ни с чем не сравнимое удовлетворение от собственной невиновности, что можно в любой момент лопнуть, переполнившись этой самой правотой.

Я не помню, за что ругал меня бог-старичок. Может быть, я случайно толкнула его. Может быть, влезла вперед в очереди. Боги наверное тоже стоят в очередях за билетами на метал-концерты. В любом случае, бог был здесь и был очень сердит. А я не хотела перед ним оправдываться — я только что купила билет и уже собиралась нырнуть в темное отверстие входа в зал. Удаляясь, я слышала, как бог проклинал меня.

Сон о доме и людях в нем. Не той толпе, которая бурлила внизу. Как только я пробралась сквозь узкое отверстие, меня окутала совершенно иная атмосфера. Теплые краски деревянных панелей и ковров, приглушенный свет, отсутствие окон — как это бывает во сне, за дверью не было никакого концертного зала — только лестница, ведущая на галерею второго этажа. Гладкие отполированные перила, ступени белого мрамора. Не бросающаяся в глаза роскошь — уют. И вместе с тем четко ощущалась общественность этого места — так бывает в театре, где бархат занавесей чуть вытерт, зеркала чуть замутнены, а улыбки слегка неестественны.

Я поднималась по лестнице, оставляя за собой мир — голоса еще доносились сквозь нору-вход, но их поглощала тишина этого места. Казалось, кроме меня здесь не было ни души… ни тела?

Я поднялась на галерею. Деревянные половицы под ногами были молчаливы, как и все вокруг. Прямо передо мной белела створка двери, выкрашенная эмалью. Я толкнула ее и вошла.

В комнате странной формы — казалось, в нижний правый угол ее квадрата вписали еще один квадрат, поменьше, огородив его стеной — стояли четыре кровати, спинками одна к другой. Они занимали почти все свободное место. Одна из них была приготовлена для меня.

— Привет.

Я не помню, произносил ли кто-то это короткое слово и тем более — произносила ли его я. В этом темном помещении, напомнившем мне детский лагерь (неважно — оздоровительный или концентрационный), находились еще два парня и девушка. Я знала их образы. Я даже знала их имена — не те, что были даны им при рождении.

А теперь, здесь, в нашей реальности, бывшей сном, я поняла, что один из них рядом со мной. Оставались еще двое… И все, что нужно было, — снова увидеть сон. И построить его так, как хотелось мне. Когда-то, еще будучи по ту сторону отверстия, я умела рисовать свои сновидения. Может быть за это искажение они и платили мне своеобразными ловушками — пространствами, из которых я не могла вырваться.

Самолет, не желающий взлетать в небо. Улица, за углом которой ничего нет. Лестница, до которой никак не дойти. Весь мир вместе со мной шагнул в узкое отверстие, поднялся по лестнице и открыл белую эмалированную дверь. И каждый увидел за ней свою комнату и тех, с кем ему предстоит провести вечность. Праведники и грешники оказались в ловушке из сна — каждый из них отныне несет на себе проклятие старого раздражительного бога.

ДРУГИЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ >>>

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: