Вы считали и, возможно, до сих пор считаете, как я в юности, будто сами виноваты в том, что мама вас не любит. Вы боялись – как много лет боялась и я – поделиться этим с кем-нибудь, потому что хотели быть такой же, как остальные дочери, которых мамы обнимают, при виде которых улыбаются. Наконец, вы решились – и услышали, что просто преувеличиваете, ведь окружающим ваша мама казалась совершенством, вас кормили и одевали, не так ли? Вероятно, вы надеялись – и до сих пор надеетесь – добиться маминой любви. Как-нибудь, когда-нибудь: завтра, послезавтра или еще через день…
Собственно, на этой цитате можно было бы и остановиться, перечисляя причины, по которым я стала читать книгу Пег Стрип «Нелюбимая дочь». Автор описывает мою жизнь, причем теми же словами, которыми описала бы я сама, вплоть до «кормили и одевали». Всё было именно так. И именно поэтому книга одновременно далась нелегко и стала мощным терапевтическим средством, способом многое понять.
«Нелюбимая дочь» адресована всем девушкам, женщинам и даже бабушкам, чьи матери вели себя холодно, отстраненно, игнорирующе или открыто агрессивно. Это комбинация личного опыта автора, научных исследований, историй множества нелюбимых дочерей и практических советов. В первой, основной, части мы узнаем, почему далеко не все матери любят своих детей (вопреки распространенному мифу), как работают заговоры молчания и танцы отрицания, какой тип поведения может сформироваться у девочки под влиянием подобных отношений и чем вообще чревато лишение любви. Вторая, практическая, часть предлагает упражнения, которые по задумке должны помочь справиться с травматичным опытом: осознать, какие триггеры до сих пор влияют на наши реакции в стрессе, понять цепочку развития этих реакций, обдумать случившееся, принять (и, возможно, простить) поведение матери, пожалеть себя и самое главное – научиться жить с совершенно новым сознанием того, что «это не я плохая – это просто мать по каким-то причинам меня не любила, но другие – смогут».
Еще больше интересного, а также доступ к книгам «в процессе» и уникальным материалам вы сможете найти в моем сообществе:
Ты не одна
Пожалуй, для меня самая большая ценность этой книги – в том, что она дает понять: я не одна. И я не виновата. Эти два момента мучают многих нелюбимых дочерей. «Почему мама так со мной – я что, настолько ужасна?» и «У всех семьи как семьи, а у нас…».
Нет, не ужасна. И нет, не у всех. Просто о материнской нелюбви принято умалчивать. Отец может не любить дочь и даже бить ее – этому будут ужасаться, но не станут отрицать. Мать же почему-то априори обожает свою кровиночку. И это – заговор молчания. Заикаться именно о материнской нелюбви – все равно что открыто богохульствовать. Не поймут, осудят, закидают камнями. Тем более что внешне обычно ситуация выглядит идеально: мать пресловуто «кормит-поит-одевает», покупает игрушки, водит в школу. Но если заглянуть за дверь и провести «невидимкой» хотя бы один день в такой семье, сразу станет ясно, что внешняя обертка – только глянцевый фантик, под которым скрыты материнская холодность и бесконечное отчаяние одинокого маленького человечка, уже начинающего ненавидеть себя.
Примечательно, что у матерей человеческого вида эволюция не сформировала ответной восприимчивости, дав им только репродуктивную систему, позволяющую выносить и выкормить младенца, и комплекс гормонов, но не врожденную способность заботиться и любить. Честно говоря, слонихи намного щедрее одарены инстинктом материнства, чем женщины. Возможно, для многих это неприятное открытие, поскольку нам удобно считать, что быть «хорошей матерью» для женщины естественно и она становится таковой автоматически.
«Удобно считать» – ключевые слова. Нам удобно считать, что любая мать – хорошая (ну если она не алкоголичка или наркоманка). И матери обычно действительно стараются, чтобы все выглядело прилично (в отличие от отцов, которые могут творить жесть открыто). Вот только делают они это не из любви к ребенку, а по иным причинам. Кто-то боится осуждения общества, кому-то важна похвала, кто-то пытается за счет ребенка выехать на развитии талантов последнего, не учитывая желания самого малыша…
А что же потом?
Пег Стрип (которая, как и Таня Танк, ни разу не специалист, а делится своим опытом, кропотливо собирает похожие истории и изучает научные работы в данной области) подробно рассказывает о типах нелюбящих матерей и о том, какие паттерны поведения формируются у дочери в том или ином случае. Я не буду их тут описывать – почитайте сами, в это нужно вникать.
Расскажу лучше о последствиях. Потому что эти последствия девочке придется тащить на себе всю жизнь. И часто именно они эту самую жизнь ей ломают или, как минимум, серьезно портят.
Самое страшное – ощущение себя нелюбимой, ненужной, незначимой. Мысли в духе «я ничтожество», «меня никто не полюбит, раз уж мама – самый близкий человек – не может», «она права, я ужасная», «мои желания и переживания ничего не значат» преследуют девочку день ото дня и глубоко укореняются. Пег Стрип пишет о печальных наблюдениях: «зло сильнее добра» – даже если отец обожает дочку, нелюбящая мать сводит на нет эту любовь, и ребенок все равно ощущает себя ненужным. Подтверждаю.
Никакими силами он не может заставить мать любить его и начинает бояться, что, возможно, она права на его счет, а значит, никто никогда не проникнется к нему привязанностью или любовью.
Думаю, в глубине души я считала: если мать не может меня любить, разве кто-нибудь сможет?
Чувство «пустого места», невнимание к своим потребностям и неумение слушать себя, желание угождать в тщетных попытках добиться любви (матери, а позже – партнера), привычка наступать себе на горло, боязнь успеха, уверенность в собственной ничтожности – далеко не полный перечень последствий материнской нелюбви. Девочка, для которой мать – весь ее мир, центр Вселенной, безоговорочно верит во все, что ей транслируют. И растет с убеждением в своей «плохости».
Многие дочери игнорирующих матерей привыкают угождать всем и каждому, вечно ставя собственные потребности на последнее место, отчасти потому, что прониклись словами и отношением матери и не верят, что их желания что-то значат. Сочетание отчаянной потребности услужить и самоощущения невидимки заставляет их в дружбе и в любви тянуться к людям, которые обращаются с ними так же, как мать.
Еще одно страшное (хотя, на мой взгляд, не настолько) – это вера в то, что надо «исправиться», как-то подстроиться, и тогда все наладится, мама полюбит. Нет, нет и нет. Если не дано, то хоть вывернись наизнанку, хоть чемпионкой мира стань – не дождешься. Но до понимания этого пройдет не один год и даже не одно десятилетие. А к моменту осознания можно потратить полжизни на тщетные попытки заслужить материнскую любовь: заниматься не тем, чем хотелось бы, угождать капризам матери, забывать о налаживании личных отношений в угоду этим, гнилым. А поняв тщетность, остаться у разбитого корыта.
Основной конфликт – между жаждой материнской любви и пониманием необходимости спасти себя.
Что нас будет мучить, а что – ещё может помочь?
Парадокс, но иногда, видимо, срабатывает невыносимая боль. Когда ситуация становится совсем уж невозможной, приходится как-то выкручиваться. Пока девочка еще мала и несамостоятельна, эти попытки могут принимать устрашающие формы.
Самотравмирование – еще один способ вывести эмоциональную боль наружу, туда, где она кажется более терпимой. Многие эмоционально заброшенные дочери утверждают, что предпочли бы физические, а не моральные наказания, поскольку, как сказала одна женщина, «тогда по крайней мере шрамы были бы видны, и мне не пришлось бы всем доказывать, что они существуют». Была высказана гипотеза, что самотравмирование тесно связано с отсутствием любви, что это попытка заполнить пустоту и почувствовать боль, которую можешь контролировать. В книге «Телесные повреждения» (Bodily Harm) Карен Контерио и Венди Лэйдер утверждают: «Самотравмирование представляет собой отчаянную попытку “стать матерью самой себе” человека с низкой стрессоустойчивостью. Телесная забота трансформируется в телесное повреждение, лезвия ножниц становятся ранящей няней, холодным, но доступным заменителем объятия, поцелуя или нежного прикосновения, которое в действительности требуется».
Позже, вырастая, нелюбимая дочь может попросту сбежать из неуютного дома. И это будет самым правильным решением. Еще раз: невозможно получить то, что невозможно. На елке не вырастут яблоки, хоть заобнимайся с этой елкой и исколись ее иглами до крови. Любовь не должна быть через боль и жертву, ее невозможно вырвать или заслужить, ее можно только получить безусловно.
Но даже после побега остаются две вещи: привычное поведение и какая-никакая связь с матерью. А мать запросто может манипулировать дочкой, пытаясь ее вернуть.
Иногда даже тысячи километров не могут порвать эту связь, потому что она – внутри. Любя, ты любишь, невзирая на расстояние. Ненавидя – ненавидишь. Это работает в обе стороны.
А еще работает привычка триггериться. Неосознанно, автоматически.
Дочери, которые стали в родной семье «лишними», часто рассказывают, что им трудно поддерживать близкую дружбу с женщинами и доверять своим собственным суждениям в отношениях в целом. Они также признают, что очень чувствительны к отвержению и критике.
И это, как вы понимаете, сильно осложняет жизнь – и самой девушке, и ее окружению.
Так что же делать? Смириться с тем, что навсегда искалечена, или?..
Или.
Психика пластична, и хотя шрамы все равно останутся, Пег пишет о возможности исцеления – как ни странно, той самой любовью, которую недодали в детстве. А еще – осознанием. Если понять причины материнской нелюбви, можно наконец-то перестать обвинять во всем себя. Если отследить, как материнское поведение сформировало триггеры и привычные реакции, можно перестать автоматически «заводиться» в невинных ситуациях.
И это очень важно. Потому что именно вот эти «уколы в больные места» – малейший намек на пренебрежение ранит дико больно! – часто быстро доводят партнера до границы терпимости и портят отношения. Впрочем, спойлерну: не всегда обида беспричинна, поскольку нелюбимые дочери зачастую неосознанно выбирают в партнёры тех, кто ведёт себя с ними так же, как некогда вела мать. Это больно, но привычно, значит, безопасно и почти не страшно (почти – потому что все равно остаётся страх быть отвергнутой). Но если разобраться в причине своих реакций, есть шанс сойтись с кем-то нормальным. И там главное – всё не испортить…
Чрезмерная боязнь быть отвергнутой, подробно рассмотренная в предыдущей главе, может превратиться в деструктивное самореализующееся пророчество, особенно если вы становитесь активно реагирующей или агрессивной при малейшем подозрении или намеке на пренебрежение.
Очень сложно объяснить человеку, который был в детстве любим, почему ты так остро реагируешь на всякие мелочи. Да потому что это не мелочи. Это – напоминание о болезненном и мучительном, это тычок лицом в грязную лужу. Это буквально возвращение назад, туда, где было плохо, одиноко, тоскливо и больно, демонстрация пережитых ужасов, записанных на кинопленку. Никому такое не нравится. Вот и защищаемся.
Интересно, что боль порой помогает и развивать в себе таланты. Я хорошо помню всякую глупую писанину – и в тетрадке, и в онлайн-дневнике – которую корябала, пытаясь хоть как-то выплеснуть переживания, унять страх и чувство одиночества.
Позже, когда уже худо-бедно научишься с этим жить, можно использовать навык сублимации в творчестве. Да, терраканы будут специфичны и не всегда понятны. Но, думается мне, они помогут создать нечто как минимум не пустое.
Но вот что интересно: ощущение, что я посторонняя, заглядывающая в чужие окна, дало мне импульс писать и продолжает питать мою увлеченность темой взаимоотношений детей и родителей и сочувствие к дочерям и сыновьям, испытавшим то же, что и я.
И будут продолжать помогать – в осмыслении своего опыта:
Исследования Джеймса Пеннебейкера и других ученых показали, что, описывая пережитое на письме, мы не только осмысляем его, но и придаем своему опыту форму связного нарратива. Создание связного нарратива – соотнесение причины и следствия – это важный элемент исцеления от последствий детства, полного насилия или хаоса. Оказалось, что писательство – терапевтическое средство.
Золотая заплатка
Хотя Пег всячески пугает, что последствия несчастливого детства остаются навсегда, она также предлагает и способы справиться с ними. Например, принять то, что была лишена материнской любви и искалечена этим. Не «изначально плоха», подчеркну – нет, а будто бы стала жертвой несчастного случая. И ни в чем не виновата. А ведь это так и есть.
Пег приводит любопытный пример о японской технике реставрации кинцуги – «золотой заплатке». Эта техника подразумевает, что трещины и сколы не скрываются, а, напротив, подчеркиваются, выделяются золотым лаком.
Со временем отреставрированные в технике кинцуги изделия стали высоко цениться, поскольку выделенные трещины и сколы свидетельствуют об их давней истории, превращая их в символы неостановимого времени, неизбежности перемен и возможности трансформации. Именно аспект преображения так завораживает в искусстве кинцуги: предмет, явно демонстрирующий свою историю, становится чем-то бо́льшим, чем был до повреждения, это уже иной объект, принадлежащий настоящему, но имеющий и идентичность, связанную с прошлым.
Сравнивая травмированного человека с изделием, отреставрированным в технике кинцуги, Пег предлагает, по сути, не прятать свои шрамы, а гордиться ими. Но. Будучи в целом согласной с этим посылом (в целом – потому что я не вижу смысла именно гордиться, но разделяю убежденность в том, что себя надо принимать любой), я хочу добавить оговорку: так же, как и в искусстве, в отношениях далеко не каждый поймет и примет то, что он видит. Кому-то и кинцуги покажется уродством. Грань здесь очень тонка. Да, сейчас во мне тоже говорят привычные опаска и недоверие. Но давайте вспомним, сколько раз, доверяя человеку нечто сокровенное, мы натыкались на насмешки, непонимание и презрение? Поэтому – доверяй, но не кому попало.
Практика холодной обработки
Упражнения в конце книги мне показались спорными. Отчасти потому, что я вообще скептически к подобному отношусь (сопротивление, ага), а отчасти – потому, что автор предлагает делать их с холодной головой. Понятно зачем, но если тебя захлестывают эмоции, весьма непросто (читай – почти невозможно) отнестись спокойно к ситуации или воспоминанию. На такой случай предлагается отложить упражнение, вот я и откладываю.
Вообще упор в этой книге делается на «холодную обработку» и осознание. Схема, на мой взгляд, очень верна. Но в реальной ситуации трудно воплощаема. Когда тебя зацепили, задели триггер, даже если ты уже осознаешь свою автоматическую реакцию, внутри все равно копится нечто, что должно быть выплеснуто. Обида, гнев, раздражение, страх… Согласна, что можно это выплеснуть в виде ссоры и упреков, а можно – спокойно и рассудительно. Но выплескивать надо, иначе порвет.
Наверное, смысл в том, чтобы научиться не только отслеживать подобные реакции, но и привыкнуть как-то более адекватно их отрабатывать. Не кидаться с ходу в омут, а спокойненько заплывать. Трудно. И очень обидно – почему я должна этому учиться, почему должна пугаться каждой своей эмоции и отслеживать ее? У меня и так постоянный контроль, который даже после хорошей дозы алкоголя не отключается: я всегда четко знаю, что можно говорить, что нельзя, я всегда вижу себя со стороны. Ибо последствия необдуманных импульсивных поступков и даже слов мне хорошо известны. Но постоянное напряжение – тоже нелегко.
Вот такой слегка сумбурный вышел отзыв. В нем много личного (как и у автора – в тексте), но я безусловно рекомендую прочесть эту книгу не только нелюбимым дочерям, но и всем, кто хочет лучше понимать своих подруг и жен. Искренне понимать, а не делать вид на публику. Потому что таких, как мы, – много.
Любопытно: пока писала этот отзыв, допустила две «оговорочки по Фрейду»: «добро сильнее зла» и «вижу смысла гордиться». К чему бы?..
Дорогие читатели!
Если статья была полезна, вы можете поддержать ее, поделившись в соцсетях или кликнув по кнопочкам ниже:
Вы также можете поддержать меня, подписавшись на мою группу Вконтакте.
Или разместить отзыв на книгу: