Йон Линдквист: Движение, место второе — отзыв

«Движение. Место второе» — следующий роман «Трилогии места» Йона Линдквиста (о первом романе — «Химмельстранд» — я писала здесь). Мне сложно как-то четко определить жанр этой истории. Это вроде бы типичный хоррор. Но за ним скрывается еще и немного нравоучений, что ли. Я как-то не привыкла, что призраки и зомби чему-то учат, поэтому слегка растерялась в финале. Но обо всем по порядку.

Так как это второй роман трилогии, я невольно искала связи с первым. И они действительно есть. В первой книге действие целиком происходит в некоем странном мире, похожем на бесконечный зеленый луг под синим небом, и только воспоминания на время переносят героев в Швецию. В «Движении» же мы находимся в Стокгольме. Но уже узнаем знакомые места. Вот Брункебергский туннель, упоминавшийся в первой книге. И снова перекресток, несущий некий тайный смысл, – и хоть в первой книге этот перекресток был в странном мире, а здесь в обычном, это не может не навевать ассоциации. 

В центре истории на этот раз – всего один рассказчик. Йон Линдквист, начинающий фокусник. Ага, сам автор. Собственно, история и подана под соусом «я лично это все пережил». 

Девятнадцатилетний Йон, приехав в Стокгольм из Блакеберга, снимает жилье во флигеле. Денег у него почти нет, так что приходится довольствоваться грязноватой и темной комнатушкой, где нет даже душа. Общий душ есть в прачечной, во дворе – его приходится делить с другими жильцами. Собственно, с прачечной все и начинается…

С самого начала «Движение. Место второе» отдает Лавкрафтом. Жуткий флигель, полумрак, намеки на какие-то мистические происшествия. Таинственные звонки какого-то парня с вопросом «Сигге уже здесь?». Давящее чувство. Страшные истории про Брункебергский туннель…

Туннель этот, кстати, представлен уже в первой книге как некое средоточие зла. Именно в нем на время оставляет свою маленькую дочь Молли уставшая от нее Изабелла. И за это время с Молли что-то случается. Она меняется. Возможно, туннель, архитектор которого покончил с собой, и впрямь является неким средоточием зла. Или местом, где истончена граница между мирами. Недаром там пропадали люди, а у одной из стен можно слышать голоса и даже видеть странные картины.

Постепенно намеки и расплывчатое нагнетание жути приобретают более конкретную форму. Однажды Йон обнаруживает в душевой нечто. Соседи, которые к тому времени уже очевидно ведут себя странно, предлагают ему присоединиться. Поначалу он в ужасе бежит. Но притяжение неодолимо… 

Угадаете, где в итоге оказывается Йон? Это нетрудно =) Но, в отличие от героев первой книги, он сможет легко прыгать туда-сюда, внося, впрочем, определенную плату за такую возможность. 

Еще больше интересного, а также доступ к книгам «в процессе» и уникальным материалам вы сможете найти в моем сообществе:

Также у меня имеется ТГ-канал, где есть то, чего нет больше нигде:

«ТЕРРАГОЛИКИ ВСЕХ СТРАН»

Еще немного вернусь к пересечениям с первой историей. Там на кемперах четырех семей, оказавшихся на лугу, были нарисованы кресты. Здесь же у Йона на руке есть шрам в виде буквы Х. Клеймо, оставленное ему в детстве злобным полицейским. Полицейский этот, кстати, немало напомнил кинговского Чужака. Этакое зло среди нас, которое вроде бы носит человеческий облик, а вроде и не совсем. 

А ребенок, о котором вспоминает Йон? В детстве герой встретил малыша, избитого и прятавшегося явно от кого-то большого и злобного. Может, от того самого полицейского. Скрывал ребенка в своем лесном шалаше, помогал чем мог. Но то, что сотворили с этим ребенком взрослые, уже наложило отпечаток. И развязка этой «истории в истории» дает намек на то, откуда взялся луг. Спойлерну: не оригинально. Веет, опять же, «Сайлент Хиллом». Йон прилежно записывает свои воспоминания о том случае, увязывая их с происходящим в прачечной. Но, кажется, так и не приходит к четкому пониманию. А потом и вовсе ему становится не до того.

Объяснений или мало-мальски стройной картины происходящего в «Движении» нет. Я немного надеюсь на что-то такое в третьей книге, но полагаю, что вряд ли увижу. Иначе ощущение зыбкости и неустойчивости этого мира исчезнет. 

Вместе с Йоном, впрочем, мы переходим от восприятия луга как некоего чистилища к образу мира потустороннего, но скорее не враждебного. Йон отмечает способность луга выявлять истинную сущность людей и представлять их так, как они себя ощущают. Он сам там – жуткий красный монстр, его полная знакомая – гора сала, пожилая дама – существо с детьми под кожей. Звучит жутко, но связи с реальностью весьма прозрачны: на лугу каждый – тот, кто он есть. Внутренняя суть обретает форму.

Недаром со временем Йон начинает считать именно луг настоящим миром. Благодаря путешествиям он лучше познает себя. Но в этом-то и таится опасность. Если наши скрытые желания прорвутся через барьер воспитания, страха и морали – что из этого выйдет? И удастся ли справиться с соблазном «быть собой», если это подразумевает самую темную версию себя? Порывы к саморазрушению, сознательный отказ от реальности, неуемная сексуальная активность, болезненное желание слиться с партнером, жажда крови – все это таится в наших душах, и луг вытаскивает его на поверхность. Зачем? Показать, как это может быть, когда сняты все рамки? Не потому ли сам луг не имеет границ?

Если дальше проводить параллели с первой книгой, то их найдется немало. И там, и тут существование луга связано с ребенком. В обеих книгах луг вызывает к жизни темные стороны людей, и кто-то ему поддается, а кто-то борется. Кровь – как символ движения, движение – как символ жизни. Белые люди, тьма и облака мрака. Желание остаться навсегда в моменте своего счастья, которое дарит луг…

Я много думала о том, почему автор привнес в этот роман фигуру Улофа Пальме (тоже, кстати, параллель с первой книгой, где одного из героев зовут Улоф). Акцент на политике, на нашумевшем убийстве шведского премьер-министра, на объединении общества выглядит здесь как внезапное появление телеграфного столба посреди поля. Что это – попытка хайпануть (выход романа совпал с объявлением о том, что настоящий убийца Улофа Пальме найден), притянув сюжет за уши? Или просто стремление стать причастным к тем событиям – ведь недаром Йон с самого начала зовет себя «тем самым свидетелем»?..

О сопричастности в книге вообще говорится много (см. цитаты). Йон пространно рассуждает на тему отчужденности от общества и сближения, той особой формы полного понимания, о которой, думаю, многие из нас мечтают. 

Мы настолько хорошо знали друг друга, что инстинктивно избегали тем для разговоров, которые могли оказаться для кого-то болезненными, и никогда не обижали друг друга. Жить с ними было все равно что носить старый любимый свитер, и монстр, который просачивался сквозь меня в мир, никогда не показывал зубы соседям. Это было хорошее время.

Йон ко всему прочему еще и явно не приветствует доверие, общность и социальные контакты (там же, в цитатах). В частности, именно из-за чуждости и отсутствия взаимопонимания со своей девушкой, к которой Йон сбежал, он возвращается во флигель. И там находит возможность действительно побыть собой и стать частью группы. Но происходящее дальше начинает напоминать историю «соскочившего» наркомана.

Как и с любой зависимостью, поначалу все прекрасно. Жизнь кажется радужной, Йон счастлив. Но условная «игла» требует все больше и больше. И не все переживут этот зов. В какой-то момент желание всегда кайфовать перевесит (и мы увидим, откуда в первой книге взялись золотые пломбы и кольцо – вот и ответ, спустя аж целую книгу).

К счастью, Йон видит последствия на примере своих соседей и находит силы преодолеть себя, чтобы не поддаться пагубному зову. Но «нечто» уже порождено, оно проникло в наш мир, и даже если Йон справился, это еще не означает, что мы все в безопасности.

Я уже сказала, что растерялась от финала. Как его воспринимать – как буквальную «жуткую жуть» или как аллегорию? Это история про группу несчастных, своим желанием покайфовать впустивших потустороннее чудище, или метафора зависимости и ее последствий? Это про силу воли и свободу выбора или про общность? А может, про то и другое? Или вообще про эгоизм, порождающий иногда самые жуткие трагедии?

Пока не знаю. Буду дочитывать третий роман в поисках рамки для этой картины.

Цитаты из книги «Движение. Место второе»:

Невероятно, как неприятное происшествие утрачивает свою остроту, стоит его только изложить в виде рассказа. Не поэтому ли писатели занимаются своим ремеслом?

По мере развертывания повествования история утрачивала свое пугающее, бесформенное состояние и превращалась в нечто, что можно покрутить и повертеть, рассмотреть со всех сторон. Таким образом, с ней уже можно было как-то справиться.

С одной стороны, мир и наше существование в нем – это чудо. С другой стороны – оскорбление. Как будто тебе пообещали шведский стол, а получил ты всего-навсего две холодные картофелины.

Я сидел раздетый за письменным столом и пытался привести себя в гармонию с окружающим миром. Получалось не очень. Я убедил сам себя, что это связано с чемпионатом Скандинавии, что упражнения перед чемпионатом привели к тому, что я утратил связь с привычной реальностью. С другой стороны, в этом состоянии я, по большому счету, жил с двенадцати лет. Всего лишь единичные возвращения, короткие периоды тесной связи с бытием – как поросенок отрывается от своего корыта и воспринимает окружающую обстановку, а затем возвращается к своей бесформенной массе, своим помоям.

Мальчик долгое время воспринимал мир как что-то нереальное. Если бы кто-то сказал ему, что жизнь – это декорация, а люди – переодетые инопланетяне, было бы трудно в это поверить, но это соответствовало бы его внутренним ощущениям. Ощущениям, что все понарошку.

Он не чувствовал боли и едва осознавал, где находится, когда они отвязали его и оставили лежать у подножия дерева. Присутствовала только темнота, от которой он не сразу освободился. Не углубился ли ребенок так далеко в эту темноту, чтобы…

Одинокие люди имеют склонность превращаться в толкователей знаков. Видеть признаки и аналогии, выводить какой-то смысл из бессмысленных совпадений.

Как можно узнать, готов ли ты к чему-то? Только когда что-то начинается, понимаешь, выдержишь ли ты это, а до этого можно только гадать.

Я и вправду думаю, что установки Софии были и здоровее, и рациональнее, чем мои, но я все равно не мог их принять, потому что был слишком сильно убежден в фундаментальной изолированности человека внутри собственной несчастной черепушки. Мы все стоим перед бездной, и стоим там одни. Может, это солипсизм, но именно так я воспринимал жизнь.

Может быть, когда сходишь с ума, как раз и следишь за тем, чтобы все было в порядке с такими вещами, как рождественские украшения. С деталями, которые сохраняют нормальность как декорацию, в то время как за кулисами расцветает безумие.

В Рождество все имеет обыкновение обостряться. Подсчитывается сумма того, кто ты есть и чего добился в жизни. Того, что имеешь. Неслучайно это время самое урожайное на самоубийства – это бывает, когда в сумме выходит ноль или минус.

Как сердце не может говорить, так и человек не может познать себя. В лучшем случае вы можете сказать, что у вас есть определенные дарования или таланты, некоторые слабости и странности. Это не означает, что человек себя знает или знает, кем он является. Его знания хватает не больше чем на составление объявления о знакомстве. Кроме того, люди имеют обыкновение врать, даже самим себе.

Если человек начал общаться с правдой, то лгать становится сложно, а Рождество, кроме всего прочего, это ведь еще и праздник лжи номер один.

Может статься, что важнейшие решения в нашей жизни мы принимаем без участия рассудка. Есть основания так полагать. Можно ли в этом случае говорить о чем-то, что напоминает понятие судьба? Вполне вероятно.

Я так много знал, но ничего не понимал.

Ты же сказал, что ты монстр. А таким не нужно понимать. Ничего. В этом преимущество.

Зачем жить? В конце концов, все зависит от того, считаете ли вы альтернативный вариант привлекательным или нет.

Существует предел, за которым происходящее становится настолько чужим, что кажется невозможным вмешиваться в него.

А вы читали эту книгу? Поделитесь мнением, мне интересно! А если хотите получать уведомления об ответах, поставьте галочку «Поделиться с друзьями» =)