102 Processing

Он возник из темноты, как призрак, неуспокоившийся и никак не желающий дарить покой другим. Из помутневшего зеркала он смотрел на себя. Несправедливо молодой, чтобы стать мертвым. Он всегда останется молодым. А смерть всегда несправедлива. А потому смерть – это то, что происходит с другими. С кем-то еще, где-то там, далеко отсюда. 

Пылинки на зеркале, подсвеченные сбоку неярким бра, казались толстыми, объемными, основательными. Основательный слой пыли на зеркале, на всей квартирной мебели — везде, кроме его рабочего стола. Инструменты сверкали хирургической чистотой – вплоть до последней гаечки и обрывка провода. Он вдруг поймал себя на том, что его собственные эмоции покрылись еще большим слоем пыли, как давно не использованный хрупкий сервиз. 

Он внимательно смотрел на себя. За его спиной в предрассветные окна вползало весеннее небо. Он только что закончил работу. Разорванные пулей провода заменены и перепаяны. Искусственные нервы не чувствуют боли, пластик не способен к восприятию. Необходимый уровень реагирования на внешние раздражители достигается за счет сложной системы микросхем и плат памяти. Этого достаточно для обеспечения адекватных ответов на сигналы среды.

Он не стал звонить своему врачу. Решение исправить поврежденную кисть самостоятельно было вызовом – вызовом ему, его умениям, его силе и способности держаться. Но в первую очередь это был бросок перчатки человеку, который оказался партнером только на словах.  

Сутки он корпел над сложнейшим достижением миоэлектроники. Пуля, пробившая ладонь, напрочь разорвала половину электродвигателей и повредила принимающие микропроцессоры, из-за чего два пальца лишились способности получать обратную связь. Сгоревшие из-за замыкания датчики перестали считывать мышечные сигналы, и кисть утратила свою прежнюю подвижность. Кожа на стыке протеза с рукой покраснела от многочисленных микроожогов. Часть датчиков все еще работала, и только благодаря этому парень мог шевелить пальцами и захватывать нетяжелые предметы. Регулировка силы захвата вырубилась напрочь – один из процессоров оказался полностью разрушен. На его замену ушло почти шестнадцать часов. Часть внешнего корпуса кисти тоже пришлось ремонтировать, наложив пару грубых заплаток. На большее попросту не хватило сил…

Работа окончена. Вызов был принят, и дан был достойный ответ. Отзываются болью еще живые нервные волокна в месте сочленения, плотно перетянутом чистым бинтом. Обожженная кожа смазана охлаждающим гелем. Гудит голова от недосыпания и напряженной кропотливой работы. Глаза будто наполнены песком, во рту шершавая сухость. Желудок сводит спазмами. 

Он тяжело навалился на стену. Усталость обрушилась сразу и резко, будто все это время только и ждала удобного момента. Хотелось есть, пить и спать, причем делать это все сразу. Удовольствия от проделанного труда не осталось и на каплю, чтобы смочить сухое горло. Казалось, последние сутки он только и делал, что выполнял нудную, неприятную и нежеланную работу ради более чем скромного вознаграждения – возможности выжить и завтра приняться за это дело вновь. Происшествия минувшей ночи заставляли тело мелко трястись от пережитого напряжения. Его минутный триумф у старого прожектора оказался единственной наградой за долгие годы усилий.

Зато какой наградой!

Он снова блаженно погрузился в воспоминания, ощущая, как несут и баюкают измученный разум волны наслаждения. Победа. Достижение цели. Моей цели. Моя победа, моя, только моя…

Эфемерная стена возникла перед ним, отрезая доступ к ненужным мыслям. Эти мысли могли нарушить едва-едва установившееся шаткое равновесие духа. Он уже знал, что не готов пробить эту стену. Даже его металлический кулак был слишком слаб для такого удара. 

В холодильнике давно повесилась мышь, как, впрочем, и в небольшой кладовке. Поворошив пустые банки, скорее для приличия, он включил компьютер и заказал пиццу. Милая девушка-оператор перезвонила почти сразу и сообщила, что заказ доставят в течение получаса. Он завернулся в махровый халат и открыл бумажник. Деньги закономерно подходили к концу – в полном соответствии с их свойством исчезать быстрее, чем появляться. 

Курьер приехал раза в два быстрее, чем обещали. Звонок в дверь выдернул парня из размышлений, которые успели убежать далеко в сторону от нехватки денежных средств. 

На пороге, против всяких ожиданий, стоял мужчина в летах. На обветренном лице уже начинали проступать морщины – «солнечные лучики» вокруг глаз и две угрюмые складки по бокам носа. Форменная серая одежда сидела на нем как влитая. Большую плоскую коробку он торжественно держал перед собой обеими руками.

— Доброе утро, ваша пицца, — отрапортовал он и замер.

Доброе утро, ваше сиятельство…

Парень положил заранее отсчитанные деньги на коробку, принимая ее из рук разносчика. Тот ловко смахнул купюры в карман.

— Приятного аппетита, — пожелал он.

— Подождите, — слово вырвалось неожиданно и, казалось, напугало разносчика. Тот снова застыл в ожидании.

— Не хотите ли… — парень тщательно подбирал слова, — зайти? Поделюсь пиццей. Угощу. Погреетесь.

Курьер молчал.

— Скучно одному… — он подумал и добавил: — завтракать.

— Вообще-то мне нельзя задерживаться, — отмер рассыльный, — это нарушение правил.

— Бросьте, — парень хотел махнуть рукой, но в этом случае шикарная пицца оказалась бы размазанной по полу, — скажете – пробки.

Курьер мялся. Пицца восхитительно пахла и оттягивала парню руки своей тяжестью. Он отнес коробку на кухонный стол и вернулся в прихожую. Против всяких ожиданий, курьер уже успел снять ботинки и раздумывал, куда бы повесить форменную куртку.

— Я быстренько, — сообщил он, — скажу, что пришлось ходить деньги разменивать. Вечно они по утрам мне крупняк вручают, никому нормально сдачи не дашь. И сколько ни проси… — он махнул рукой, обозначая всю тщету вышеупомянутых просьб и вручая парню куртку.

— Бывает, — куртка устроилась на крючке поверх уже успевшего просохнуть осеннего пальто, — ванная там. Руки помыть.

Рассыльный протопал по коридору в указанном направлении. Он казался грузноватым для своих лет, а, плюхнувшись на кухонный табурет, занял почти все свободное пространство.

— Ты знаешь, у тебя тут симпатично, — сообщил он, пока парень резал пиццу и наливал чай, — один живешь?

— Один.

— А у меня вот жена, дети, — курьер зачавкал сочным куском, — жена, как водится, ворчунья, детишки – разбойники, в школу готовятся. Близняшки они. Пацан и девчонка. Для них и стараюсь, жена-то дома сидит.

Мужчина прихлебнул свежезаваренный чай и, довольный, потянулся за добавкой.

— Ох, и вкусная у них пицца, — сквозь жевание проговорил он, — сколько ни вожу – все хвалят! А ты, парень, чем занимаешься?

— Учусь, — он решил не вдаваться в подробности, — на электротехника.

— Ух ты, — восхитился курьер, — а я вот тоже отучился. Кандидат наук я, можешь себе представить? И вот так вынужден зарабатывать…

Рассыльный оказался на редкость болтливым – его сдержанность явно была всего лишь частью рабочей униформы. Свежая пицца и горячий чай отогрели этого, на первый взгляд непримечательного, мужичка. К счастью, курьер явно относился к той категории людей, которым не важно, слушают их или нет – для него главным был сам процесс рассказывания. Он не ждал никакой реакции на свои слова. Просто поглощал куски теста с начинкой и продолжал невнятно вещать. 

Рассыльный радостно поведал собеседнику сначала о своей учебе, потом о знакомстве с будущей женой, потом – снова об учебе («эх, да мы ж тогда себя первооткрывателями чувствовали! За бутылочкой-то…»), перескочил на воспитание детей («здесь главное – чтоб они твердую отцову руку знали, ты запомни это, пригодится…») и под конец, с сожалением глядя на последний кусочек пиццы, откровенным полушепотом заявил:

— Ты знаешь, а я ведь их видел!

-Кого? – не сразу понял парень, начавший уже задремывать под мерный бубнеж курьера.

— Ну, этих… — он наклонился чуть ближе, словно боясь, что его услышат, — о которых все говорят, но никто доказательств не находит. А у меня доказательство есть. Фото есть. Я его в надежном месте храню, чтоб не нашел никто, а то ты знаешь, как это делается… Раз – и нет человека. Я кандидатскую защищал – и то не намекнул, что материалом обладаю. На теории все построил. Ну, ее как теоретическую и пропустили. Степень есть, а удовольствия – нет. Неполные я данные предоставил, понимаешь? Потому и ушел оттуда – совесть загрызла. А институтик наш прикрыли скоро, и года не прошло. С тех пор и мыкаюсь. Пытался устроиться – не берут нигде. Официально-то у меня степень кандидата философии, а на деле – я эниолог. Только такую науку не признают сегодня. Вот и меня не признали. Как видят тему диссертации, так под зад ногой сразу. Все ВУЗы обошел – толку ноль. Не хотят брать в преподаватели. Боятся, что начну студентам мозги промывать своей паранойей, — он усмехнулся – горько, цинично. — Книгу написал даже – не издали. Все денег хотят, чтобы я им за издание заплатил. А где мне взять столько? У меня двое по лавкам и одна на шее. Вот и устроился курьером. Платят копейки, зато на тему диссертации не смотрят…

Он замолчал, помешивая чай ложечкой. Парень не знал, что ответить курьеру. Он вдруг ясно представил себе, как каждый день, после целой смены на ногах, этот мужчина в летах приходит домой, к ворчливой жене и детям-двойняшкам, уединяется в своей комнате и достает из тайника фотографию. Единственное доказательство, которое могло бы, возможно, изменить всю его жизнь. Или уничтожить. Как лягут карты, как встанут звезды. Потому что здесь свободная воля такого человека, как этот философ-курьер, ничего не значит. 

А может, и нет никакого доказательства. И этот мужчинка просто устал от своей беспросветной жизни неудачника, придумав себе утешение, поверив в свою исключительность и важность.

— Я вам сочувствую, — деревянным голосом произнес парень, ощущая, что сочувствия в этой фразе не больше, чем в коробке из-под пиццы.

— Да ладно, что уж там, — курьер снова улыбнулся и поднялся из-за стола, — спасибо за угощение, юноша. Добрый ты. Может, хоть у тебя жизнь сложится…

Подавая рассыльному куртку, парень вдруг импульсивно потянулся за бумажником. В шершавую ладонь курьера легла последняя крупная купюра.

— Это зачем? – тот снова принял испуганный вид.

— Детишкам сладостей купите. Жене колечко, — он чувствовал непонятное расположение к этому странному человечку, то ли сумасшедшему, то ли просто усталому.

— Спасибо тебе, парень, — растроганно произнес курьер, пряча деньги, — кстати, меня Пётр зовут. Ты знаешь, это ведь значит «камень», как в Библии сказано. Такой вот камень, ты знаешь… 

*** 

Казалось, она давно забыла, что такое спокойный, блаженный сон по утрам. Хотя всего лишь второй день подряд нервно подскакивала на кровати, таращась еще плохо видящими глазами в стену напротив. 

Сжимая несчастного мишку, она босиком проследовала уже привычным маршрутом – на кухню (чашка на месте, чайник пуст), по всей остальной квартире (никого, входная дверь заперта), к шкафу, где ждет ее верный Steyr Scout. Дорогой друг-скаут с тремя патронами в магазине и оптическим прицелом Leupold 2,5x. Ей вдруг пришло в голову, что последний патрон винтовки – да и любого оружия – должен оставаться неиспользованным. Это – последняя жизнь оружия, как девятая жизнь у старой кошки. Оружие хранит его для своего хозяина, и они оба должны будут уйти вместе…

Она помотала головой, торопливо захлопнула шкаф и заперла на ключ. Натянула шерстяные носки на замерзшие ноги, влезла в растянутый домашний свитер, ногой пнула кнопку питания системника. Снабдив себя кружечкой ароматного молочно-бергамотового чая, она села за компьютер и задумалась.

В том, что тот парень придет снова, она не сомневалась. Он свое дело не окончил. До конца еще далеко, если верить тому, что она увидела во сне. И пройдет немало времени, прежде чем он вернется – освещенная закатным солнцем фигура на вершине башни-трубы, в развевающемся плаще и в лучших канонах романтических жанров. Вот только в квартиру он больше не проникнет. Обнаружив вчера входную дверь открытой, она сразу поняла, как он попал внутрь. 

Пара щеколд решит проблему. 

Глядя в ровно светящийся монитор, она продумывала план дальнейших действий. Когда парень вернется, у нее будет всего одна попытка. Он не станет стоять и ждать, пока она пристреляется. Ей вдруг вспомнилась парочка шутеров, в которые она играла лет семь назад. Даже самый тупой бот после ее промаха начинал отчаянно кружить по карте и прятаться. Поэтому она редко пользовалась снайперкой, предпочитая ей скорострельные бластеры и автоматы с вместительным магазином. Держа такую штуковину в руках, очень просто было нестись на врагов, заслоняясь сплошной стеной непрерывного огня. Правда, и это не всегда помогало, и ее растерзанное компьютерное тело частенько улетало в ближайшую стену, опрокинутое взрывом удачно брошенной гранаты.

Пожалуй, пора научиться снайперить. Прыгать по крышам, залегать в удобных точках, становиться невидимой…

Ее потрескавшиеся губы искривила горькая улыбка.

Уж это я умею.

На мониторе засветилась знакомая заставка игры. Брутального вида солдаты в форме и шлемах своим видом выражали полнейшую готовность к тотальному уничтожению. Дождавшись подключения к серверу, она зашла в свой профиль. 

С тех пор, как она в последний раз играла, ничего не изменилось. Самая дешевая и притом самая точная снайперка по-прежнему была доступна. «Муха». Компьютерная модель настоящей Steyr Scout, с оптическим зумом, имитирующим прицел. Она вспомнила описание оружия: быстрая перезарядка, малый вес и небольшая убойная сила. Последнее обстоятельство означало, что для поражения цели недостаточно будет попасть в плечо или ногу. Следует целиться исключительно в голову – только «хэдшот» обеспечивает стопроцентную гибель противника. 

То, что нужно.

На отработку «хэдшотов» незаметно ушел почти весь день. Обнаружив себя сидящей в темноте, она вдруг поняла, что, во-первых, пропустила закат, впервые за многие месяцы, и, во-вторых, — впервые за многие годы нашла занятие, которое ее увлекло. Она догадывалась, с чем связана эта увлеченность. Занятие больше не было только ее – оно в равной мере имело отношение к загадочному парню из сна. Она больше не делала нечто только для себя, не зная, догадается ли кто-то еще о ее усилиях, увидит ли кто-то результат ее труда. И, если раньше любая цель умирала, не успев толком развиться, то сейчас цель крепла с каждой минутой. 

Кое-как закинув в себя подобие ужина, она вернулась к игре. На этот раз ее показатели подросли – игровой анализатор сообщил, что она выбила на целых десять процентов больше фрагов по сравнению с предыдущим раундом. 

Успех вдохновлял. Системник грелся, колонки надрывались грохотом стрельбы. Мышка летала над потертым ковриком не хуже истребителя. К утру она вышла на шестое место среди играющих – в основном по причине резко сократившегося числа игроков. Будто компенсируя пропущенный закат, она помахала рукой выползающему солнцу и завалилась в кровать.

Принцип разделения

Что-то изменилось. Он понял это, проснувшись поздно вечером. Измученный организм потребовал почти двадцатичасового сна. В глазах поселилась какая-то серая муть, он видел будто сквозь пленку. И, тем не менее, непостижимым образом цвета вокруг стали насыщеннее, плотнее, гуще. Предметы казались объемнее, устойчивее, капитальней, пространство обрело нескончаемую глубину.  Поднявшись на ту трубу – в невероятно далеком прошлом, задолго до первых динозавров, — он словно спустился в уже иной мир, где вещи стали чуть-чуть четче, обретя смысл. Смысл. Нечто неосязаемое и невидимое, но способное влиять на цвета, звуки, запахи, на ту интенсивность, с которой жизнь вливается в рассудок. 

Он размышлял об этом, попивая пустой чай. Подумал было заказать еще пиццы, но вовремя вспомнил, что деньги закончились. Про себя отметил – позвонить врачу. Заменяя поврежденные элементы протеза, он сделал кое-какие наблюдения, и частью этих наблюдений вполне можно будет поделиться. Полученной суммы как раз хватит для безбедного существования еще на пару недель. А о прочих открытиях этому коммерсанту от медицины знать не обязательно. 

На коробке с чаем был нарисован толстый индийский слон. Он вдруг подумал о Шри-Ланке, об Индии и о величественных слонах, гордо несущих на серых спинах сборщиков чая. На полученные от врача деньги он мог бы слетать в Индию, похлопать гигантов по морщинистой коже, помять руками чайные листы. Своеобразное «ощущение» для датчиков искусственной кисти. Он усмехнулся. Какая странная мысль. Зачем мне лететь в Индию, если вся моя жизнь – здесь?..

Жизнь. Жизнь, сосредоточившаяся вокруг одной-единственной идеи. Цикл, замкнутый сам на себя. Рекурсия бесконечного созидания нечто из самого себя, где все подчинено конечному результату, выраженному формулой вечности. Бесконечность ради итога, который приводит к новой бесконечности. Итерация, говоря языком программирования…

Он зачем-то погладил нарисованного слона левой рукой. Потом правой, сравнивая ощущения. Подремонтированный процессор исправно принимал сигналы датчиков. Двигать рукой все еще было больно.

Реальность похожа на шершавую коробку с нарисованными слонами, думал он. Все нарисованные слоны пахнут одинаково – и вовсе не животным потом и травой, а типографской краской. Между мной и слонами – тончайшая пропасть картонного листа. И все, что остается, — гладить их несовершенными пальцами, получая в ответ лишь слабое подобие касаний. И боль, от которой никуда не деться. Боль, которую приходится менять на касания искусственных слонов.

Слоны сегодняшней реальности все же казались немного более живыми. Он вернулся в комнату и заставил себя сесть за стол. Предстояло много работы. Его первый эксперимент показал успешные результаты даже в условиях непредвиденно суровых испытаний, и он был готов продолжать. Нет, он рвался продолжать. В завтрашней беседе врач получит не только ценные сведения, но и новый фронт работ. Пусть готовится заранее, чтобы не пришлось зря ждать. 

Несмотря на четко поставленный приоритет звонкой монеты, врач, надо отдать ему должное, был высококлассным профессионалом. Под стать ему была и команда — отличная, слаженная. Сумел ведь — и собрать, и обучить, и организовать. Наверняка платит хорошие отчисления всем, от медсестрички до коллеги-хирурга. За обещание держать язык за зубами, в первую очередь. Ну что ж, убедить ведь тоже надо уметь. И в этом плане доктор явно более талантлив.

Время потекло мягко, как жирные сливки. Несколько раз он ловил себя на том, что сидит, уставившись в очередную деталь, а мысли в этот момент витают где-то в пространстве. Наверное, все дело в голоде, думал он, успокаивая урчащий желудок и наливаясь сладким чаем. Часы показывали четыре утра – еще немного, и откроются окраинные ветки метро. Центральные направления работают круглосуточно, а в жилых районах, видимо, решили экономить. Или попросту сочли нецелесообразным? Хотя – а как же ночные работники?..

Он снова понял, что отвлекся. Кружка в очередной раз опустела. Он ждал, когда закончится ночь. И ждал, когда закончится его работа. Ждал конца растянувшегося процесса, как будто часы должны были завершить запланированный цикл. Процесс, пришло ему в голову. Бессмертный «Процесс» Франца Кафки.

Томительно проползли еще три часа. Их итогом стала набросанная схема будущего центрального процессора. Процессор должен был иметь невероятно сложную архитектуру, и от мысли, что на его создание могут уйти многие месяцы, становилось особенно тоскливо. Он даже не помышлял о том, чтобы подключить других людей к разработкам. Справлялись же великие умы с не менее великими открытиями? А здесь – и материалом обеспечат, и о деньгах переживать не надо. Но почему-то это не успокаивало. Внутри прочно поселилась грызущая тревога.

Пытаясь справиться с ней, он набрал номер врача. Ответивший голос был слегка сонным и недовольным, но раздражение в нем тщательно скрывалось. 

— Да.

— Доброе утро.

— Доброе. Есть новости?

— Есть. Интересное открытие. Хотите обсудить?

— У меня сегодня много работы, весь день забит, — было слышно, как врач шуршит бумагами, — но, если хочешь, мы можем вместе выпить кофе. Подъезжай ко мне на работу через пару часов.

— Без проблем.

— Если изобретение стоит денег, ты предупреди заранее, — голос врача понизился до полушепота.

— Стоит. Не сомневайтесь.

Он повесил трубку, ничего больше не уточняя, потер глаза и отправился в ванную. 

О людях, которым может помочь его изобретение, он не задумывался. У него с врачом была определена четкая договоренность: пока эксперимент не будет завершен полностью, применять разработку на других пациентах запрещается. И вовсе не потому, что непроверенные конструкции могли стать причиной неприятных сюрпризов. Он точно знал, что сюрпризов не преподнесет лишь одна конструкция – та, что будет использована на нем самом. В его интересы не входило спасение несчастной части человечества. Он хотел создать один-единственный, уникальный рабочий вариант. До всех остальных ему не было дела – их протезы будут работать со сбоями, разумеется. Но кого и когда это останавливало, если изобретение могло выгодно продаваться? Предприимчивого доктора такая мелочь явно не смущала. Он не был уверен в честности врача, но все же надеялся на нее. 

Улица встретила его жестоким морозом, неожиданным для середины марта. Как и всегда, он шел с непокрытой головой – шапки ему никогда не нравились. Одно время он подумывал о том, чтобы купить шляпу, но, в конце концов, отказался от этой идеи, обходясь капюшоном пальто при необходимости.

Капюшон не спасал. Злой колючий воздух беспощадно щипал уши. К метро стекались сотни спешащих людей – час пик был в разгаре. Вместе со всеми он нырнул в нагретое чужими дыханиями нутро подземки. Толпа пронесла его сквозь турникеты, спустила на скрипящем эскалаторе и втолкнула в переполненный вагон. Кое-как он сумел убраться с пути основной массы, грозящей на ближайшей остановке смести его, и подвинулся ближе к стенке. Поезд несся сквозь тоннель, изредка в вагоне мигал свет, и тогда сквозь пыльное окно виднелись стремительно мелькающие толстые кабели, подвешенные на мощных крюках. 

До клиники он добирался почти час, размышляя о событиях последних дней. Девчонка, которую он встретил в той квартире, не показалась ему красивой. Слишком круглые щеки, слишком курносый нос. Субтильная фигурка, которая больше подошла бы школьнице. Он не думал о том, кто она и почему живет одна. Откуда у нее винтовка и зачем она решила стрелять. Девчонка с круглыми щеками воспринималась им с одной-единственной позиции. Как будто он смотрел на нее сквозь маленькую дырочку и видел только крошечный кусочек кожи. 

Она знала о его намерениях. 

Конечно, доктор тоже знал о них, в какой-то степени. Он был осведомлен о ходе разработок, о примерных сроках, реальных успехах и недостатках проекта. Он прекрасно ориентировался в потенциальных сферах применения готовых изделий, в коммерческой ценности продукта и возможной успешности его продвижения. Не знал предприимчивый врач лишь того, что ему и не могло быть нужным. А именно – настоящей цели проекта. Тех внутренних побуждений молодого испытателя, которые определяли весь ход его работы. А вот девчонка – знала. И это делало ее единственно ценным существом.

Иллюзорный образ спящей девушки прочно поселился в воображении, и выгнать его оттуда не могла никакая сила. Сопровождаемый этим образом, он вошел в просторный холл клиники. Тут и там, среди круглых кадок с пальмами, приткнулись кожаные мини-диванчики. Кофейные автоматы исправно выдавали горячий напиток – людей в холле было порядочно. Парочка администраторов суетилась у стойки. Не замеченный ими, он прошел вглубь холла и пристроился на стилизованном под мрамор пластиковом подоконнике, слегка замаскированном пальмами. 

Доктор появился через несколько минут. Перебросился парой слов с администраторами и поискал глазами своего визави. Парень помахал ему рукой в перчатке. 

— Кофе? – вместо приветствия спросил врач.

— Да, спасибо, — парень подождал, пока врач, степенный мужчина в дорогом пальто, закинет пару монет в автомат. В клинике существовала отдельная кафе-столовая для сотрудников, где кофе выдавался бесплатно по единой карте. Но вряд ли кто-то впустил бы в святая святых постороннего парня, даже в сопровождении врача. Кесарю – кесарево…

— Итак? – спросил доктор, подавая парню один из стаканчиков и облокачиваясь на тщательно протертый пластик, — какие успехи?

Парень глотнул обжигающий водянистый напиток и стянул перчатки, сразу отмечая про себя, что держать стаканчик в них было удобнее – не так горячо. Правая рука ощущала жар гораздо слабее, но чувствительные датчики стоило беречь. В нескольких словах он объяснил врачу, что произошло, умолчав о пуле – ее заменил вымышленный «железный прут», на который парень якобы напоролся рукой. Он кратко и емко описал сделанные наблюдения, подчеркнув, что конструкция протеза гарантирует стопроцентную возможность замены большинства элементов без необходимости демонтажа. Кроме того, существенная автономность отдельных частей конструкции значительно повышает шансы на работоспособность искусственной кисти даже при обширных повреждениях.

Врач слушал молча, внимательно, изредка кивая головой и делая редкие пометки в блокноте. К концу рассказа он явно сделал для себя кое-какие далеко идущие выводы.

— Итак, подытожим, — сказал врач, когда парень закончил рассказывать, — твоя конструкция проявила себя с самой лучшей стороны. Это, безусловно, замечательно… — он заглянул в блокнот, что-то подсчитывая, — таким образом, мы сократим затраты на снятие-установку и можем хорошо сэкономить на изготовлении новых деталей… 

Парень непринужденно постукивал кончиками пальцев по картонному стаканчику. 

— Так-так… — бормотал врач, — полной замены не требуется… а как с функциональностью?

Бледные глаза доктора уставились на парня. Тот продолжал молча барабанить пальцами. Взгляд врача сместился на мерно двигающиеся механические фаланги. Парень аккуратно взял пустой стаканчик и слегка смял его. Повертел в руке и смял сильнее. Потом разгладил, приплюснул и сложил получившийся картонный листочек в несколько раз. Крепко зажал в левой руке, демонстрируя врачу. А затем сделал резкое движение пальцами правой. Разорванная пополам стопка картонных слоев аккуратно легла на подоконник.

— Впечатляет, — похвалил врач, — насколько большой может быть мощность кисти?

— В пределах разумного, — хмуровато ответил парень, — человеческие возможности. Атлеты, например. Тренированные люди. 

— То есть супермена ты делать не хочешь, — задумчиво проговорил солидный делец в дорогом пальто и взглянул на часы, — ну что ж, возможно, это и правильно. Деньги на твой счет поступят в течение дня. Мне пора. Звони, если что.

С некоторым колебанием врач пожал протянутую ему искусственную кисть и скрылся. Парень смахнул остатки стаканчика в мусорную корзинку. Денег у него не было – только банковская карта в бумажнике, и та с нулевым балансом. В кармане скучал жетончик метро. Через несколько часов владелец жетончика станет богаче на сумму, за которую иные люди работают по полгода. Но до тех пор надо что-то делать с пустотой в желудке. И в душе.

Отогревшись в гостеприимном, хоть и пропахшем дезраствором, холле, он решил прогуляться. И сразу же пожалел об этом решении, едва выйдя на отполированную льдом улицу. Солнца видно не было, зато ветер набрал силу и ежеминутно срывал с головы капюшон. Кожаные перчатки на меху неожиданно показались тоненькими, а пальто – отсутствующим. Он прибавил шагу, желание совершить неторопливую прогулку куда-то подевалось. 

Влетев в метро, он перевел дыхание и отошел подальше от хлопающих дверей, которые впускали внутрь ледяной воздух. Благословенное место для обогрева…

Так думал явно не он один. Несколько бездомных, приткнувшись у стены, спали или тупо сидели с протянутыми руками. Перед одним стояла картонка с криво намалеванными буквами «Подайте на бухло!». При взгляде на лицо просителя можно было не сомневаться в исключительной честности надписи. 

Без гроша в кармане, парень неожиданно ощутил что-то вроде родства с бомжами. Ему вспомнился курьер-философ Петр и его кандидатская степень. Сколько некогда талантливых умов сидит сейчас здесь, на грязных подстилках?.. 

Среди людей неторопливо прохаживался упитанный страж порядка с потертой кобурой на боку. На бездомных он смотрел косо, но снисходительно – видимо, свои, разрешенные. 

Парень спустился в чрево подземки. Основной людской поток схлынул, зато появилось много невнятных личностей с тюками, пытающихся всучить «супер-товары по супер-ценам» тем, кто вовремя не проявил должной бдительности. Ловкие карманники сновали среди зевающих пассажиров. 

Он отошел подальше, к тупиковой стене платформы – эта станция метро имела один выход. Потрескавшаяся фреска в обрамлении разноцветных граффити украшала обширную поверхность. От нечего делать он начал читать нанесенные красками надписи – те из них, что хоть немного отличались разборчивостью и несли в себе какой-то смысл, понятный не только художнику. 

С грохотом прибыл и унесся дальше поезд, всосав в себя часть толпы с платформы и выплюнув взамен точно такую. Он вдруг понял, что стоит перед тупиком. Как ни ярко была размалевана стена перед ним, эти картинки не могли скрыть ее убогой грязноты, старости, потресканности. И, самое главное, они не могли скрыть ее тупиковости. 

Стянув перчатки и держа их в левой руке, он опустил правую в карман. Холодные пальцы встретили чуть более теплое касание металла. Там, в глубине тканевого мешочка, лежал и грелся маленький, сплюснутый и поцарапанный цилиндрик весом не более десяти граммов. Что-то общее было между искусственной кистью и этим использованным произведением боевого мастерства. Возможно, тот факт, что одно прошло через другое, и роднил их. Но, может быть, они и встретились как раз потому, что породнились задолго до этого. В любом случае, между ними была связь. Были общность и близость.

Мысли отдавали параноидальностью. Он поспешил вытряхнуть их из головы, сделав мысленную пометку насчет будущей архитектуры процессора. Таких наблюдений-пометок у него уже набралось прилично. Предстояло свести их воедино, обработать, устранить лишние и использовать в основном алгоритме ядра.

Он вынул из кармана сплющенную пулю, повертел в пальцах, глядя на нее. Неожиданно пришло четкое понимание разделенности между ним и его искусственной кистью. Это почти совершенное достижение миоэлектроники принадлежало больше пуле, чем ему. Металл тянулся к металлу. Электронные цепи и холодные механические фаланги стремились к нагретому теплом тела свинцу. А нейронные цепочки и электрические последовательности в его живом мозгу тянулись к курносой девушке, согревающей одним фактом своего существования.

*** 

Весну – настоящую, с капелью и пением синиц — она встретила уверенным первым местом в списке игроков. Кто-то называл ее читером, кто-то просто и от души материл, кто-то откровенно обещал найти и пристрелить, но уже в реале. Она запомнила по никам почти всех постоянных игроков, и они постепенно привыкли к ней. Они уже знали, что девчонку с неизменной снайперкой Steyr Scout можно увидеть на игровом поле в любое время, кроме заката и раннего утра. На закате она разглядывала в бинокль трубу, а ранним утром ложилась спать – ненадолго, всего на пару часов. 

Тяжелые стальные щеколды были давно куплены и успешно установлены. Запасы чая и молока регулярно пополнялись. С приходом тепла стало меньше хотеться тяжелой, жирной еды, и она питалась овощами и снеками, грызя их прямо перед монитором. Кружка с котиками покрылась темным чайным налетом, который она периодически старательно отскребала. Ее дешевый «кэнон» скопил сотни фотографий кровавого закатного пятна. 

Прожектор исправно включался каждую ночь и горел до утра. Сидя перед компьютером, она постоянно держала в поле периферийного зрения громадный алый глаз. Несколько раз ей казалось, что прожектор гаснет, и это были единственные моменты, когда ее персонажа можно было подстрелить – просто потому, что она бросала игру и вглядывалась в грозную громаду трубы.

В цветочном магазине она купила пару пакетиков семян. К началу лета семена дали хорошие, крепенькие всходы в ярко-желтом горшке. Поливая зеленеющие ростки, она чувствовала, как ее одиночество рассеивается, и внутри воцаряется гармония. 

Время от времени она играла в онлайновую лотерею, и ей удалось сорвать несколько крупных выигрышей. Однако они воспринимались без энтузиазма – как будто эти деньги выиграл кто-то другой, за которым она просто спокойно наблюдала, не радуясь и не завидуя его удаче. Она жила ожиданием эфемерного события, не зная до конца, была ли его предпосылка реальностью или просто ночным видением. Событие обязательно должно было произойти – иначе вся ее жизнь теряла смысл, а этого она допустить не могла. Поэтому вероятность события никогда не оценивалась ею меньше чем на сто процентов.

Все ее существо сосредоточилось в будущем, словно бесплотная душа уже унеслась туда, преодолев условный временной барьер, а тело просто и размеренно двигалось по жизни следом. 

Сколько времени еще ждать, она не знала. Однако была твердо уверена, что ожидание не напрасно, и эта уверенность наполняла ее дни тем особенным привкусом значимости, о котором уже много лет она могла только грезить. То, что я делаю, принесет свои плоды, думала она, мигрируя между столом и кроватью. Мысль о вкусе и пользе этих плодов никогда не приходила в ее голову.

Проживая день за днем наедине с собой, она уносилась фантазиями в неведомый дом, где темноволосый парень усердно трудится над превращением себя в киборга. Она представляла себе в подробностях все сложности стоявшей перед ним задачи и изобретала хитрые решения, читая огромное количество статей по нейрокибернетике. Проводя параллели между ним и героями ее любимых фильмов, она рисовала его историю так, как ей хотелось.

О «Скауте» в шкафу она запрещала себе думать. Навязчивые размышления о пресловутом четвертом патроне сводили с ума. Она заменила реальную винтовку ее игровым прототипом, подобно тому, как живой человек заменял себя комплексом сложнейшей электроники. 

Заменять всегда было легче – компьютерные суррогаты, при всей сложности структуры, оказывались проще для восприятия, чем настоящая жизнь. Она осознавала, что противников в игре давно не ощущает, как живых людей – скорее как разновидность высокоорганизованного искусственного интеллекта. И относится к ним соответствующе.

Так шли недели. В реальном мире за окнами клонилось к закату бессонно-солнечное лето. Труба выгорела еще больше, став бледнее и утратив грозный вид. Она походила на усталую старуху, что присела отдохнуть посередине долгого пути. Труба, как и девушка, ждала, когда настанет ее время. Она взяла паузу в своей жизни.

Труба, как якорь высотой с десятиэтажный дом, прочно пришпиливала фантастичное небо к суровой земле.

Труба оставалась единственным, что связывало девушку с реальностью.

---

[1] 102 Processing — код состоянии HTTP, означающий, что запрос принят, но на его обработку понадобится длительное время. Используется сервером, чтобы клиент не разорвал соединение из-за превышения времени ожидания.

[2] Принцип разделения — разделение исходных данных, предназначенных для обучения ИНС, на две части. Обучающие данные подаются сети для обучения, а проверочные используются для расчета ошибки сети.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: