101 Switching Protocols

Первую декаду весны он отпраздновал, вознаградив себя бутылочкой изысканного виски. Электронный протез наконец-то встал на свое место, пластиковые крепления плотно обхватывали запястье. Место сцепки выглядело не очень эстетично, но ему было все равно. Он знал, что это ненадолго.

Вечер десятого марта выдался хмурым, с низкого неба сыпался мокрый снег, загоняя все живое в укрытия. Он сидел на полупустом балконе в старом, накрытом одеялом кресле и, покачиваясь на расшатанных ножках, прищурившись, смотрел вдаль. Бутылка виски стояла рядом, на дне стакана медленно таял колотый лед. В доме напротив горели почти все окна, за плотной пеленой снега они казались мутными огнями далеких маяков. Он смотрел вдаль и видел, как за этой снежной стеной живут и движутся те, кто, пройдя через трудности жизни, познал ее простоту. Он видел моряков, день за днем уходящих в суровое северное море – и видел их жен, каждый день навсегда прощавшихся с ними. Он видел стариков, что всю жизнь пасли овец на ветреных склонах потухших вулканов. Видел женщин, живущих в юртах за полярным кругом, и не плачущих лишь потому, что это не принято в их племени. Видел тех, для кого свет маяка был больше, чем путеводным огнем, — он был самой жизнью. Видел и старого смотрителя, что зажигал огонь на маяке – чтобы рыбаки могли найти путь домой, к своим женам. В его глазах отражались отблески тысяч огней, зажженных старым смотрителем – вечер за вечером, жизнь за жизнью. Жизнью, которой сегодня почти все лишены.

— Я наверстаю, — шептал он, и бутылка нервно позвякивала о край стакана, — я познаю жизнь так, как познали ее вы… 

Тихонько потрескивал лед.

 — Я обещаю вам, сохранившим душу, обещаю, что никогда не наступит тот проклятый день, когда в мире не останется жизни, не останется природного тепла, не зажгутся огни маяков… — бутылка виски пустела вслед за его словами.

— Я обещаю вам… — горячие губы нервно шевелились, не поспевая за горячечными мыслями. И среди них одна, всего одна в этом вихре, как укол алмазной булавки вонзилась в самую его суть, прожгла душу, проплавив все щиты и стены, обнажила уязвимое место.

Пустой стакан жалобно застонал под его пальцами, металл противно скрипнул о стекло. Он шумно выдохнул пар изо рта, скривился, скорчился, будто от боли.

— О нет, нет, нет… — перед его глазами проносились обрывки прежних мечтаний, которые он смял и выбросил, сменяв их на козырного туза. Он всегда хотел большего – и это большее всегда заслоняло от него ту простоту, ту сакральную наивность бытия, без которой нет и не могло быть жизни. Впервые его мозг был поражен сомнением, самым страшным, приходящим слишком поздно и дьявольски шепчущим в лицо… Выбор сделан – но правилен ли он?..

— Я еще успею все познать, — его голос звучал тихо и нетвердо, — я поставил на карту судьбу и выиграл вечность… 

Чем дольше он шептал, тем больше разрастался страх внутри. Огни далеких маяков стремительно гасли.

— Я не найду свой путь домой?.. – полувопросительно, полу-утвердительно сказал он. Нашарил в кармане зажигалку и стал смотреть на пляшущий синеватый огонек. В глубине пламени вертелись и клубились его мысли.

В них был кот – крупный, рыжий, домашний. Он сыто урчал, подставив солнышку холеные бока. Кот дремал, сквозь полуприкрытые глаза лениво созерцая мир. Кот прожил восемь из девяти жизней, и восемь девятых каждой жизни он спал. А остальное время ел. Играл с клубком, следил за бегом стрелок, смотрел в окно, ловил мышей, бродил неспешно по квартире, урчал, шипел и снова ел… 

Хозяин кота – человек. А кот хозяина – кот. Просто кот. Человек спит всего треть своей жизни, то есть в 2,6 раза меньше, чем среднестатистический кот. Все остальное время он занимается куда более важными вещами, чем бездельничающий питомец. Хозяин пишет музыку, преподает, посещает шахматный кружок и играет в бильярд. Все это очень ответственные занятия, требующие умственного напряжения. К ночи хозяин устает так, что буквально валится с ног и засыпает – чтобы на следующий день были силы снова продолжить важные и ответственные занятия. 

По выходным хозяин отдыхает – он ничего не делает. Ничего важного и ответственного. Но все равно – постоянно бегает туда-сюда. Коту трудно уследить за ним. Хозяин спешит почитать, позвонить, поиграть, починить, перебрать, полистать, проварить, перемыть… 

К ночи хозяин блаженно закрывает глаза. В этот момент кот ощущает самое близкое сходство с ним. И человек, и питомец одинаково расслабленно отдыхают на мягких пледах. А на следующий день…

Кот не может – да и не пытается уже давно – понять человека. Коту это ни к чему. Ему к чему только тепло под бок да полная миска под нос. Вот и все, что нужно, чтобы со спокойной душой лежать и Созерцать. Коту странно видеть, как мечется человек – и чего ему нужно еще? Ведь человеческая миска полна, а солнце так приятно греет. А там, куда уходят люди и коты, отжившие все жизни, все одинаково, и шахматы там ни к чему. 

Когда-то, будучи еще молодым и неопытным, кот понимал, что суета хозяйская – всего лишь следствие несовершенства человека. Его неуемного мозга, который не способен жить без своей, особенной пищи. И даже если эта пища третьесортна и отдает чем-то нездоровым — все равно не может. Да еще и это их любопытство… Нет бы лежать да птиц слушать часами. А им надо – позитроны, электроны, микроскопы, стетоскопы, силлогизмы, гармонизмы, теоремы… фырр, одним мявком!

Кот неспешно встает, мнет лапками теплый плед и ложится снова, повернув к солнцу другой бок. Светило медленно клонится к закату, и на его месте постепенно разгорается яркий оранжевый прожектор. Он уже не греет, только светит, и кот начинает мерзнуть. Свет ему ни к чему. Холод пробирается под шерстку, покусывает плюшевую кожу. Кот – не человек, но почему-то не уходит, а терпит, плотнее кутаясь в плед, тыкаясь носом в твердый подоконник. Солнце светит ему прямо в мордочку, и кот жмурится… жмурится, все плотнее смыкая тонкие кошачьи, поросшие мелкой шерсткой веки. Но солнце – настырное, рыжее, как соседская кошка – не унимается, продолжая светить. Никчемный свет, бездумный, ненужный – не нужный коту, но, видимо, очень важный для солнца. У всех свои нужды, и их пересечение рождает недовольство… Кот поворачивается к солнцу мягким пузом. Лучи колют глаза, и, наконец, он лениво поднимает тяжеленные, сонные, пухлые веки…

Сквозь рассохшиеся старые рамы на балкон пробрался мороз. Кусочки льда в крошечном ведерке, подтаявшие с ночи, смерзлись в ком. 

Выпавшая из руки зажигалка валяется на полу, рядом с покрытой морозным узорцем пустой бутылкой. Окна дома напротив – в туманной серой дымке, еще не проснувшиеся, надежно спрятанные от рассветного солнца. 

Ножки кресла жалобно закряхтели, когда он пошевелился, прикрывая ладонью лицо. Плед уполз на пол, предоставляя холоду полную власть над скорчившимся человеком. Он зябко поежился. В правой кисти неприятно покалывало – пальцы продолжали сжимать пустой стакан с еле заметной коричневой пленкой на стенках. 

Сон нехотя убредал прочь, в смутный мир исчезающей ночи. Он опустил стакан на пол и встал, потягиваясь. Подергал старую раму, слегка приотворил, впустив струйки морозного воздуха. Едва-едва выползшее из-за горизонта солнце уже палило вовсю, старательно прогревая окоченевший за ночь город. 

Днем будет тепло.

Весна – начало новой жизни. Новой эры, новых цветений, нового цикла в вечно обновляющейся Природе. Эволюция… нет, революция непокорных созданий, придавленных свинцовым гнетом зимнего постоянства. Стеклянный куб пуст – пришло время смахнуть с него пыль. Настоящая ре-эволюция начинается в марте.

Ре-эволюция. Он пробовал это слово на вкус вместе с обжигающим кофе. Слово плоховато сочеталось с растительными сливками, которыми он обильно приправлял густой терпкий напиток.

Возможно, оно будет лучше сочетаться с чем-нибудь более искусственным? Пожалуй, утренний гамбургер точно так же отдает техногенщиной, как и это новоизобретенное словцо.

Нормировка

Утренний гамбургер отдавал не столько техногенщиной, сколько свежеподжаренным мясом. Толстая жирная котлета, небрежно уложенная между двумя булками, сочилась ароматом. Десяток луковых колец, прожаренных в кляре, сгрудились возле гамбургера. 

Высокий стакан с настоящим морковным соком обошелся ему дороже всей этой полунатуральной соевой роскоши.

В небольшом кафе-ресторанчике с утра было многолюдно – несмотря на выходной, горожане-жаворонки торопились позавтракать, пока действовала утренняя скидка. Юркие официантки в плиссированных юбочках сновали между тесно натыканными столиками.

Он отвернулся и стал смотреть в окно, вдумчиво пережевывая луковые кольца. Хрустящий кляр таял во рту, постепенно раскрывая всю нежность вкуса пропаренного лука. Он поймал себя на мысли, что сегодня, сейчас, впервые за многие недели действительно наслаждается пищей, а не пропускает ее сквозь себя как необходимую данность. Было ли этой следствием наступившей весны, очевидного успеха эксперимента или ночных размышлений — или же всего этого, слепленного вместе и как следует приправленного запахом котлеты, — он не знал.

За соседним столом пили кофе две девушки в пуховиках. Сразу видно – зашли не за тем, чтобы поесть, а лишь бы погреться и поболтать. Нос учуял аромат зажженной сигареты. Нравы в заведении были демократичными, и ни о каком разделении на зоны для курящих и некурящих речи не было. Не нравится – не заходи. Но готовили тут вкусно. И он продолжал жевать, запивая гамбургер морковным соком и стараясь не обращать внимания на привкус дыма во рту. Однако настойчивый аромат нет-нет, да и завладевал его мыслями, а вместе с дымом приплывали и обрывки разговора.

— Я продала себя задешево, — говорил женский голос за соседним столиком, — за возможность сбежать из постылой клетки. За возможность не видеть лица тех, кто только мною и живет. За возможность держаться от них подальше. И только растратив и растоптав свою душу, я поняла, что бежала от себя…

Подобные беседы не должны вестись в дешевых ресторанах. Они должны выплескиваться на голову случайных попутчиков в поездах, становиться откровением у тлеющего камина, слетать с немеющего после бренди языка. Однако правда в том, что такие беседы ведутся как раз в дешевых ресторанах. Просто потому, что на поезде некуда ехать. Оттого, что некому разжечь нарисованный камин – и нет денег на настоящее бренди…

Желания – жестокая сила, которая способна сделать жизнь невыносимой, размышлял он, попивая сок. Желания… Откуда они берутся? У кого узнать?.. Вот психологи, эти любители отвечать вопросами на вопрос, претендуют на всезнайство. А на деле — запутают вконец так, что сами забудут, с чего начинали. А все лишь бы скрыть, что ответа не знают. Да и не могут знать. Могут за руку водить по темным коридорам детства, но толку-то? Это не объясняет главного – что делать теперь, здесь и сейчас?..

Он прикрыл глаза. Сразу стало неуютно – будто все посетители кафе разом превратились в этаких злобных подонков с ножами, которые только и жаждут наброситься на беззащитного мечтателя. Вздрогнув, он крепче зажмурился и глубоко вздохнул.

Мечты… Фантазии, грезы, удивительные миры снов, единственное прибежище усталых душ. Иллюзии, химеры, воздушные замки. Призрачные идеалы, не имеющие права на контакт с реальностью.

В ноздри вполз едкий сигаретный дым — за соседним столом снова закурили. 

Он вспоминал…

Долгие дни, полные музыки. Мечта, пустившая наивные корни в теплой почве заблуждений. Прохладный пластик клавиш, жестокий металл струн.

« — Вам музыка для чего-то или так, чтобы себя реализовать? – полноватая седеющая дама смотрит поверх очков.

— Не хватает средств для самовыражения…»

Один учитель, второй. Классы с тяжелыми старыми пианино и кабинет, полный гитарного звона. Школа. Колледж. Электрогитара. Мягкие переливы аккордов, воздушные ноты чужих произведений. Ночные репетиции в подвале. И грезы, бесконечные грезы – о сцене, клубах, стадионах, о самой лучшей музыке на свете, о звуках, покоряющих сердца, раскрывающих души для света, пробивающих тупое безразличие людей… 

Синтезатор остался где-то там, в прошлой жизни, в жадных лапах алчных до наживы аферистов. Там же исчезла и гитара. Он купил новую — но лишь затем, чтобы поставить точку в музыке. Навсегда. Насовсем. Год за годом уходило и, наконец, безвозвратно ушло нечто, творившее беспорядочные ноты в простенькой программке. Как будто влилось без остатка в эти корявые такты. Вот только вливаться было нечему, с самого начала, и он понял это непоправимо поздно, уже ощутив боль от крушения надежд. Мечта обернулась слоем пыли на обводах гитарного корпуса. Желание окончательно сменилось расчетом. Желание, родившееся из страхов, нервические мечтания о мировой славе в обмен на душевный покой и защищенность [3].

Желания… Наши желания – наши страдания… кто же это сказал, черт…

Не выдержав, он открыл глаза и нервно дернул из кармана смартфон. Производители озаботились тем, чтобы поместить на корпус мобильника кнопку быстрого поиска – а кнопка озаботилась тем, чтобы нажиматься не вовремя и выдавать назойливое окошко поисковика поверх всех приложений. Кнопке было абсолютно наплевать, перебьет ли она чтение книги или просмотр видеоролика. Кнопкой он никогда не пользовался специально, предпочитая вводить поисковый запрос прямо в адресную строку.

Желания, желания… Куча мусора в популярных сервисах «ответов», одни и те же статейки, размноженные десяток раз за счет синонимов. Четыре Благородные истины…

Четыре Благородные истины, одно из основных положений буддизма. Высказывания великого Сиддхартхи Гаутамы. 

Есть страдание, есть его причина – желания. Есть прекращение страдания и путь к нему. Восьмеричный путь, ведущий к освобождению и…

— Молодой человек, подайте поднос, пожалуйста!

Он вынырнул из размышлений и поднял глаза. Над ним со стопкой посуды в руках нависла худенькая официанточка с бейджиком на плоской груди. Узкий зад официанточки безбожно подпирался придвинутым чуть ли не вплотную соседним столом. Он протянул руку за своим пустым подносом. Привычка снимать с подноса принесенные тарелки и расставлять их как положено, немного неуместная в таком простом заведении – что-то от сибаритства, что-то даже от княжеских предков. 

— Возьмите.

Манжета на рукаве его рубашки расстегнулась, мелькнула светлая кожа под тонкой тканью перчатки. Серебристо блеснули сочленения, щелкнули, гул сервопривода потонул в общем шуме. Официанточка уронила тарелки на подставленный поднос.

Мозг. Разум. Смысл. Философская категория, мусолимая во все века и времена и ни разу никем не понятая. Предоставляющая отличные возможности для роста пузомерок доморощенных и не очень мыслителей. Познать мозг, как утверждают некоторые ученые, до конца невозможно, ибо познавание предмета в данном случае идет через сам предмет и его посредством – в этом и парадокс, препятствующий изучению. 

Пожалуй, познать можно что-либо, только отказавшись от этого. С этой точки зрения мозг также вряд ли возможно в принципе постичь. Без мозга еще ни один человек не выживал. 

Он хмыкнул, застегнул манжету и провел языком по губам. 

Ну, с этим утверждением в определенном смысле можно поспорить. 

К большинству человеческих желаний высокие категории смысла попросту неприменимы. Но всегда есть разница между имеющимся стаканом морковного сока и отсутствием такового. Разница заметная и вызывающая вполне определенное желание у жаждущего. Желание… А ведь точно такая же разница есть между общением и одиночеством (человек  существо социальное, всем вдолбили), но эту разницу уже знают относительно немногие. И еще меньше людей знают разницу между заполненной чем-либо жизнью и пустой. К счастью, немногие познают и анализируют жизнь без желаний… тьфу! Так что же, получается, что желания нужны ради наполнения жизни смыслом? Или еще веселее – ради того, чтобы, познав отказ от них, оценить всю их прелесть? Как-то уж очень мудрено выходит – да и тот, кто однажды познал отсутствие желаний, вряд ли снова к ним вернется. Не потому, что не хочет – потому, что не сможет… Желать вернуть себе способность желать – «стой там, иди сюда», одним словом.

Он почувствовал, что запутался.

Человек не способен проводить часы в безделье, ничего не хотеть, ничем не интересоваться. Такие существа с точки зрения медицины патологичны и получают пренебрежительные ярлыки – от «овоща» до «никакого». А вот животные с той же точки зрения – вполне нормальны. Отсутствие разума, да-да. Только вот вопрос, у кого разума больше – у животного, спокойно и естественно плывущего по жизни, или у человека, растрачивающего ее на миллионы тщетных, бесполезных и сиюминутных дел, каждое из которых в исторической канве не оставит после себя ни зазора?.. 

---

[1] Switching Protocols — код состоянии HTTP, означающий, что сервер предлагает перейти на более подходящий для указанного ресурса протокол; список предлагаемых протоколов сервер обязательно указывает. Если клиента это заинтересует, то он посылает новый запрос с указанием другого протокола.

[2] Нормировка — один из способов улучшить восприятие обучающейся искусственной нейронной сети. Нормировка выполняется, когда на различные входы подаются данные разной размерности, и подразумевает сведение всех данных к единой размерности.

[3] Здесь идет отсылка к теории К.Хорни о том, как формируется невроз. См. К.Хорни «Невроз и личностный рост»

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: