Дождь ходит массаракш плохо туман

«Дождь ходит массаракш плохо туман».

А. и Б. Стругацкие «Обитаемый остров»

Лиза сидела на веранде и рассматривала слизняка. Слизняк был огромный, тигрово-зелёный и двигался по столу с неторопливым достоинством. Такие слизни бывают только в прибрежных посёлках, где вся жизнь течёт размеренно и не спеша. Именно этой размеренности ей, Лизе, и недоставало в напрочь лишённом воздуха мегаполисе. За неспешностью и гармонией она со своим парнем Геной приехала сюда, в крошечный пригород курортного центра, и теперь вовсю наслаждалась общением с природой.

Слизняк полз и полз, огибая чашку с остывшим кофе. Южная ночь дышала прохладой — сентябрь давал о себе знать. Немногочисленные бабочки с похвальным упорством бились в фонарное стекло, отбрасывая пляшущие тени на стол, слизняка и саму Лизу.

На лестнице сзади послышалось какое-то шкрябанье. Лиза обернулась — так и есть, опять та самая собака! Безродная дворняга шла за Лизой и Геной от самого пляжа, увязавшись по необъяснимой причине. Топанье ногами и крики не произвели на пса впечатления. Дворняга вместе с ними вошла на территорию санатория и затерялась где-то в кустах. А теперь, с наступлением темноты, зачем-то забралась на второй этаж коттеджа и, рискуя быть обнаруженной и вышвырнутой за шкирку, вышла на веранду в круг света.

— Чего тебе, пёс? — Лиза отвлеклась от слизняка и посмотрела на собаку.

Дворняга являла собой достаточно жалкое зрелище. Некогда пышный хвост был ободран и торчал полуголым огрызком. Огрызок ходил ходуном — пёс явно хотел подружиться. На голове собаки зияла жёлтая гноящаяся рана. Глаза глядели умоляюще.

— Покормить тебя нечем, — Лиза недвусмысленно кивнула на стол, — вряд ли ты пьёшь кофе.

Дворняга подошла ещё ближе и улеглась в метре от Лизы, повернув голову в сторону лестницы. И в тот же миг раздался вой.

Выла не собака — определённо, нет. Так выть не могут ни собаки, ни волки. Ни одно животное не способно исторгнуть из себя такие звуки. Это был не вопль раненого зверя и не предсмертный крик умирающего — но всё вместе и что-то ещё, что-то не звериное и не человеческое.

Дворняга, подняв уши, круглыми глазами уставилась в сторону леса. Из коттеджа на веранду вышел Гена, но не успел ничего спросить. Вой продолжался, казалось, он раздаётся совсем рядом, за стеной, и где-то далеко в горах ему ответили собаки. Лиза, вцепившись в стол, с ужасом слушала.

Жуткая перекличка голосов продолжалась недолго — вой оборвался, и собаки замолкли вместе с ним.

— Что это?.. — прошептала Лиза.

Гена, вооружившись мощным фонарём, подошёл к лестнице.

Эта лестница, ведущая на второй этаж, соединяла два отдельно стоящих коттеджных строения. Промежуточный пролёт её выходил на низенький заборчик, за которым начинался настоящий дикий лес. В дневное время с этого прилёта можно было разглядеть абрисы гор, полускрытые за стенами деревьев. Но сейчас, ночью, сразу за лестницей забор проваливался в темноту.

Фонарь высветил чёрные силуэты сосен, густо увитые плющом. Кожистые листья ползучих растений покрывали землю сплошным ковром, обильно усеянным мусором. Луч фонаря метался из стороны в сторону, но высвечивал только бесчисленные ветви, кроны и стволы, уходящие основанием куда-то в толщу обёрток и битых бутылок. Одиноко блеснул красный осенний листок.

— Метров двадцать, — уверенно сказал Гена, — дальше не добивает. Не видно ничего.

Лиза наконец отпустила спасительный стол и приблизилась. Где-то в ногах тёрлась, повизгивая, дворняга.

Они постояли пару минут, вглядываясь в темноту и шаря фонарём по лесу. Вой не повторялся.

— Ушло, наверное, — неопределённо сказала Лиза, не уточняя, что именно ушло.

Слизняк тоже успел смыться, и заняться стало решительно нечем. Пёс, уставший от бессмысленного ожидания, ссыпался по лестнице вниз и зашуршал в кустах под коттеджем.

Слева тускло светились огни у входа в главный корпус. Над крышей веранды развернулось высокое чистое небо с крупными звёздами и без следа луны. В корпусе все уже спали — только дежурный за стеклянной дверью, поклёвывая носом, силился бороться с дремотой.

— Как думаешь, слышали? — Гена кивнул на корпус, имея в виду постояльцев.

Ответить Лиза не успела. Дворняга внизу отчаянно зашебуршала и вдруг звонко, со взрыкиванием и подтявкиванием, залаяла. Попав в луч фонаря, пёс успокоился и поднял морду, преданно замолотив хвостом. Гена посветил дальше, но дорожки были пусты. Никого не обнаружилось ни в кустах, ни среди многочисленных цветников, ни в тёмных виноградных беседках. Тропинка к летней кухне оказалась усеяна опавшими листьями.

— На кошку, скорее всего, — Гена выключил фонарь и подхватил свою кружку, — пошли спать.

В коттедже Лиза почувствовала, как страх начинает уходить. Было что-то необъяснимо жуткое в том, чтобы стоять напротив тёмного провала и ощущать всей кожей, как таращится на тебя лес, и где-то в его глубине, прищурив жёлтые глаза, возможно, готовится к прыжку нечто…

Нечто, нацелившееся на тебя.

Думать об этом не хотелось, и девушка нырнула в спасительные объятия кровати. В окно сочилась темнота, но запертая на ключ железная дверь вселяла уверенность.

Где-то рядом послышалось шорканье. Лиза подскочила, желудок ухнул в пятки, глухо стукнуло подпрыгнувшее сердце. Проклятая дворняга! Пёс, снова пришедший на веранду, скрёб лапой дверь снаружи, но из-за открытого окна казалось, будто что-то шуршит в самой комнате.

— Чёртов пёс! — озвучил парень Лизины мысли, — и не спится же ему!

Псу явно не спалось. Он скрёб и скрёб дверь лапами, просился внутрь, жалобно скулил.

— Чего это он? — шёпотом спросила Лиза.

Пёс взвизгнул и заскрёбся ещё отчаяннее. Послышался противный, стонущий звук — когти собаки продрали краску и добрались до металла.

— Ему страшно, — понял вдруг Гена.

***

Утро встретило их ароматом свежеподжаренных тостов. Гена потянул носом и шустро выбрался наружу.

Тостами пахло у соседей — пожилая пара из соседнего номера делила верхнюю веранду с молодёжью.

— Присоединяйтесь, — махнул рукой сосед, широким жестом обводя накрытый стол.

Гена растолкал сонную Лизу, и вдвоём они присоединились.

Соседи пили кофе, щедро намазывали тосты маслом с джемом и вовсю судачили о ночных происшествиях. Как оказалось, около двух часов они были разбужены истошным кошачьим мяуканьем. Некая кошка, судя по звукам, продиралась на полной скорости сквозь чащу и орала от ужаса.

— Бежала она, что ли, от кого-то, — делилась впечатлениями соседка, — так кричала! А потом, видать, через забор к нам — шасть! — и замолчала. И тут же — слышу, дышит кто-то за стеной, да хрипло так, да тяжко! — она произнесла это выразительным полушёпотом, сдобрив фразу изрядной порцией таинственности, а тост — не менее изрядным кусом масла. — Видать, кто за кошкой бежал, запыхался, а сюда пробраться не смог. Я так перепугалась, а тут ещё собака, и скулит, и в дверь скребётся, ну что ты будешь делать, впущу я её, что ли? А она всё плачет и плачет, скулит и скулит, и вот так до утра…

— А вой вы слышали? — осторожно поинтересовалась Лиза.

— Ещё бы! — содрогнулась соседка, — до сих пор вспомнить страшно! Как взвоет, как взвоет! Сердце в пятки, что ты будешь делать…

— А вы знаете, — вклинился в разговор её муж, — вчера вечером все собаки с пляжа ушли. Я видел, как они за людьми увязывались. И к вам вот псина прицепилась… Ни одной собаки на пляже на осталось, все разбежались.

— Странно, — вслух подумал Гена, — позавчера ещё ходили ночью купаться — спал пёс на пляже, глазами нам сверкал…

Помолчали. Каждый строил свои версии. Сейчас, в утреннем свете, делать это было легче и приятней. Кофе согревал внутри, солнце — снаружи, и ночные страхи теряли свою силу, истончались, их становилось трудно отличить от снов. А даже самый кошмарный сон — это всего лишь неприятный осадок в душе.

Откуда-то снизу, из зарослей винограда и японских бананов, раздался леденящий душу вопль. Все вздрогнули, разом припомнив ночные звуки и инстинктивно потянувшись друг к другу, но тут из кустов вышел лохматый коричневый мужик в шортах. Испустив ещё один похожий вопль, он замахал руками в сторону корпуса и разразился длиннейшей тирадой на неведомом наречии.

— Таджики, — с облегчением произнесла соседка, — местные работнички. На стройке тут помогают.

Рядом с пансионатом и впрямь шла стройка — уже третий год такие вот загорелые ребята пытались облагородить наляпанные шлакоблочные остовы и превратить их в ещё один жилой корпус.

Гастарбайтер продолжал возмущаться, не слишком твёрдой поступью направляясь к главному зданию. Навстречу ему уже вышел директор пансионата — упитанный, крепкий и тщетно пытающийся придать себе солидный вид. Больше всего директор походил на хорошо откормленного, слегка ленивого и всегда спокойного кабанчика. Звали его Ахиллес, отчество его было не произносимо благодаря папаше-горцу, он был неизменно уверен в себе, любил повторять фразочку «я понял» и имел привычку не дослушивать собеседника, перебивая его этим самым «японялом».

Таджик возмущался. Ахиллес неторопливо скатился по широким ступенькам корпуса ему навстречу. На его лице читался гнев — «японял» к неразборчивой речи рабочего никак не лепился.

— Чего вы хотите? — наконец спросил директор, улучив момент, когда таджик прервался, чтобы набрать в грудь воздуха.

Тот снова разразился возмущёнными воплями. Из кустов материализовались ещё два представителя славных народов братского Таджикистана. В воздухе отчётливо запахло алкоголем и скандалами.

— Уходить… Уходить хотим… — уши сидящих наверху различили слабо выраженные русские слова.

— Денег… уходить… один пропадал… шлёпка мой взял, ушёль… — бормотали таджики, обильно перемешивая русские фразы с тарабарщиной.

— Вы работу закончили? — прикрикнул на них Ахиллес, — нет?

— Уходить… страх… наш пропадать… — стояли на своём гастарбайтеры.

— Какой ещё страх? — «кабанчик» постепенно наливался кровью.

— Денег… денег, уходить, быстро!.. — запас русских слов медленно, но верно подошёл к концу.

— Я вам дам денег! — разозлился директор. Таджики обрадовались.

— Собирайте манатки и валите отсюда! — рявкнуло начальство, — и чтоб я вас тут не видел!

На лицах представителей братского народа проступило разочарование, плохо скрытое за алкогольными парами.

— Работнички! — бушевал «кабанчик», — один пьёт, второй квасит! Кто мне палисадник испоганил? Забор поломал кто? Я вам дам денег!

Таджики безуспешно пытались въехать в хитрости русских метафор.

— Топайте! — прикрикнул директор и для пущей верности сам топнул ногой, — пшли!

Гастарбайтеры потоптались ещё немного на месте — для верности, но, убедившись, что денег всё-таки не дадут, развернулись и скрылись в кустах.

— Сбежали, — кратко резюмировал Гена, — спасают свои жизни во благо дальнейшего строительства.

Лиза, наблюдавшая безобразную сцену, поморщилась.

— Может, нам тоже уехать? — предложила она. — Кто его знает, какие черти здесь водятся…

— Вот именно — кто знает! — провозгласил Гена, торжественно воздевая к небу указующий перст, — пошли к администраторше.

Они пошли. Сегодня дежурила пенсионного возраста полноватая дама, аккуратная, с тщательно уложенными чёрными волосами. Она дружелюбно посмотрела на них поверх очков.

— Чем могу помочь, молодые люди?

— Доброе утро, — сказал вежливый Гена, — мы хотели узнать насчёт местных животных…

— Это вы о ночном вое? — неожиданно спросила дама.

Молодые люди переглянулись.

— Шакалы у нас тут водятся, — объяснила дежурная, — перебежчики, так сказать. То тут, то там, по горам шарятся, воют. Их стреляют время от времени — здесь же лесничество, егеря ходят, выслеживают. Да вы не бойтесь — ещё ни одного случая у нас не было, чтоб шакал на человека… Да и на собаку, и на кошку тоже…

Обратно шли в молчании. И только наверху, открывая дверь, Гена вполголоса произнёс:

— А собака-то пропала…

***

Собака и впрямь пропала. Она не объявилась ни днём, ни к вечеру. Пропало и солнце, скрывшись за густыми низкими тучами. Пропали — впрочем, вполне закономерно, — рабочие с соседней стройки.

— Гастарбайтерам денег не платят, — объяснял Гена на полном серьёзе, — вот они и воют по ночам в лесу. Одичали совсем, за кошками гоняются. А собака не зря боялась — всем известно, эти татаро-монголы чего только в пищу не употребляют…

Лиза фыркала, и оба разражались хохотом.

Как-то незаметно стемнело, день плавно сменился сумерками. Гена выгреб из холодильника остатки продуктов и отправился на кухню шаманить.

Лиза, со стопкой посуды в руках, прикрыла дверь коттеджа пятой точкой и осторожно стала спускаться с веранды. На пролёте между лестницами она задержалась, остановилась, глядя в лес.

Лес молчал. В нём ничего не шуршало, не пело и не шевелилось. Никто не скрёбся, не выл и не мчался. Ни один шорох, ни один звук не нарушал покоя тёмной громады. И только где-то в глубине, на склоне горы, там, где лес и небо сливаются воедино, мелькнули и пропали два маленьких жёлтых огня.

И вслед за ними прозвучал далёкий выстрел.

Стопка в руках дрогнула. Лиза торопливо сбежала по ступенькам, звеня тарелками, и устремилась к далёкому огоньку кухни. Неосвещённая дорожка предательски подсовывала под ноги то выступающий уголок плитки, то крупный камень. По лицу хлестнули виноградные лозы, Лиза дёрнулась, уворачиваясь, и тут что-то тяжёлое с размаху ударило её в плечо.

Из груди вырвался вопль ужаса. Гора тарелок чудом удержалась в руках. А проклятый здоровенный орех, так удачно сорвавшийся с ветки, скатился с плеча и грузно поскакал по наклонной дорожке.

***

Поужинали наверху. Поминая недобрым словом виноград, орехи и прочую флору, Лиза наотрез отказалась сидеть в уличной беседке. Погода окончательно испортилась, с неба сыпался нудный мелкий дождик, и настроение постепенно стало таким же нудным и противным. И неудивительно — стоило притащиться за тысячу километров, чтобы сидеть на попе ровно в четырёх стенах.

После ужина Гена немедленно оккупировал кровать, расположившись на ней с планшетом и лениво попинывая джойстиком экранных монстров. Лиза устроилась в кресле, пытаясь читать. Свет по молчаливому согласию не включали, и небольшая комната тонула в полумраке. Мерцал слабенький экран планшета, тускло серел ночным режимом электронный ридер. Каждому казалось, что вокруг нет ничего — только он, плавающий в космической чёрной пустоте, да узенький ореол света от девайса. Всё, что было вне пределов ореола, оставалось где-то в другой вселенной. Даже собственные ноги.

Чувство отчуждённости от мира нарастало, подпитываемое эманациями искусственных макрокосмов. Поэтому стук в дверь воспринялся не сразу.

Переглянулись. Гена, сняв наушник, вопросил в темноту:

— Кто там?

Ответа не последовало.

— Кто там? — Гена добавил в голос децибелов.

Молчание. Шуршание дождя.

— Соседи?.. — шёпотом предположила Лиза, пытаясь высветить экраном ридера пространство за окном.

Вставать почему-то не хотелось. Подходить к двери — тем более. Был ли тому виной страх или не в меру калорийный ужин, неизвестно — но, к счастью, дверь была надёжно заперта.

Стук повторился.

— Кто? — уже хотел в третий раз спросить Гена, но тут Лиза, вглядевшись в сумрак за окном, севшим голосом прошептала:

— Мне кажется, там никого нет…

Боялись долго. Сидели, не шевелясь, поочерёдно бросая взгляды на дверь. Таинственный стук больше не повторялся — зато повторился вчерашний вой. Вздрогнули, поёжились, потом вспомнили про шакалов и, успокоившись, уснули.

***

Новый день начался с новых тостов из вчерашнего хлеба. Неутомимая соседка в очередной раз пресекла попытки молодёжи стать адептами здоровой пищи. Подливая в чашки щедро сдобренный сливками кофе, она бодро трещала, легко перекрывая вой бензопилы на стройке.

— Опять к нам псина пожаловала, ну что ты будешь делать! И ладно б та, к той вроде я привыкла, так нет, эта здоровая, как бык, и жрёт, наверное, как лошадь, а туда же, лезет к нам, не знаю уж, что делать, опять полночи не спала…

— Её утром прогнали, — с видимым трудом перебил жену сосед, — я стук услышал. Вышел, смотрю — тапок валяется, а псины нет, и вокруг никого.

— Тапком швырнули, наверное, — поспешила пояснить неугомонная супруга, — и правильно, чтоб не сидела тут, нечего, а тапок до сих пор лежит, никто не забирает, не нужный, наверное…

С гудящими от болтовни головами, объевшаяся тостов молодёжь полезла из-за стола, подальше отодвигая стулья. Вялое предложение пойти на пляж осталось без поддержки — отчасти из-за тостов, отчасти по причине отсутствия солнца. Всё небо обложили ровные серые тучи, и в воздухе сгустилась сырая холодная взвесь.

От скуки сходили к дежурной.

— Туманы здесь редкие, — словоохотливо поясняла она, — и долго не держатся. Бывает, туча через горы наши ползёт, зацепится за вершину, да так и висит, пока ветром её не прогонит. Да вы не переживайте, погодка наладится…

— Наладится-наладится, — подтвердил неизвестно откуда выскочивший директор, — я вам гарантирую.

Лиза почему-то вздрогнула, а Гена рискнул спросить про тапок.

— Тапок? — Ахиллес покивал кругленькой головкой, — работнички раскидываются, изгадили всю территорию, никак не уберутся, — его лицо начало опасно багроветь, — часть вчера уехала, но с пяток ещё сидит, надеются на что-то, по стройке шляются, вроде как делают что-то — для виду…

— Я понял, — машинально сказал Гена.

Директор как-то странно на него посмотрел и исчез в боковом коридоре.

Молодые люди покинули вестибюль. Небо мутнело, грозя обвалиться очередным ливнем. В связи с этим было принято стратегическое решение пополнить запасы чипсов и других жизненно необходимых продуктов, и молодая гвардия строевым шагом выдвинулась в направлении супермаркета.

Единственная улочка посёлка, она же трасса, была забита машинами. Такого количества автомобилей здесь ещё не скапливалось. На узкой полосе легковушки выстраивались в два ряда, притираясь дверями и крыльями.

Машины стояли. Торчали на трассе с заглушёнными двигателями. Водители открывали окна, выбирались наружу. Кто-то курил, облокотившись на капот. На обочинах скапливались группками бородатые личности, крутились у заниженных «приор», лопотали в мобильники. Самые наглые и нетерпеливые проскакивали через сплошную в объезд, рискуя быть приплющенными встречной фурой.

Пробка простиралась в оба конца, и краёв её не было видно.

Лиза с Геной двинулись по тротуару, изумлёнными взглядами обшаривая странное явление и ловко уворачиваясь от многочисленных кавказцев. Обошли застрявшую в скопище машин «скорую» — водитель бегал, размахивая руками и матерясь, но это не помогало. Пара «поспешаев» не сумела разминуться с идущим навстречу внедорожником, наглухо закупорив остатки проезда. Внедорожник медленно сдавал назад, за ним уже начала собираться встречная пробка.

Дорогу на всякий пожарный пересекли по «зебре», заодно узнав у пожилого водителя причину затора. В пяти километрах от посёлка перевернулась фура. Произошло это часа два назад, и все эти два часа пробка росла и ширилась, поскольку убрать фуру с дороги, равно как и произвести ещё какие-либо осмысленные действия, за это время, видимо, не представилось возможным.

— Выскочило на дорогу что-то, — делился слухами мужчина, — в тумане видно плохо — водитель фуры не среагировал, что ли. Чёрт его…

Над ухом взвыла сирена, и народ подпрыгнул.

— Почему стоим?! — разнёсся усиленный мегафоном голос.

На встречной, осенённая алым сиянием, возникла машина ДПС. Разгоняя туман и пугая прохожих, с воем и кряканьем белоснежный «форд» двинулся к «скорой».

— Работают, — сплюнул водитель и закрыл окно.

В супермаркете было не протолкнуться. Единственный на весь посёлок магазин обслуживал не только местных, но и понаехавших отдыхающих, кои численностью своей многократно превосходили аборигенов. Светлые головы магазинной администрации не замедлили воспользоваться этим, развесив в окрестностях объявления о скидках. И теперь толпа брала штурмом супермаркет.

Понеся незначительные боевые потери в виде помятых курток и оборванной пуговицы, молодая гвардия пробилась к кассе. Замыленная продавщица механически «пикала» товары, жалуясь торчащей рядом скучающей напарнице:

— Вчера только все ценники перебивала, меняла цены, чтобы сегодня опять энцать процентов скинуть, ну что за…

Подошла ещё одна кассирша, встала рядом. Теперь наблюдали уже двое. Очередь в единственную рабочую кассу нервно переминалась. Замыленная, не прерывая пиканья, продолжала:

— … дебилизм, скидки они устраивают, а мы с этими ценниками носимся и носимся, поесть некогда, с вас сто двадцать восемь рублей.

Лиза не сразу поняла, что концовка фразы адресована ей.

Поле боя покинули с честно добытыми чипсами. За это время туман успел сгуститься и теперь больше напоминал овсяный кисель. Видимость в киселе стремилась к абсолютному нулю, а его плотность росла в неведомой прогрессии.

Вдоль пробки пробирались с трудом. Из тумана прямо под носом то и дело возникали мокрые фигуры. Серая гнусь вокруг клокотала, урчала и шипела. Где-то сбоку гулко, мерно шлёпало. Машины, судя по всему, по-прежнему стояли, окончательно утонув в киселе, отключив бесполезные габариты. Туфли то и дело наступали на мягкое, склизкое и скользкое, такое же невидимое в клубах тумана, как и сами туфли.

Пришлось вновь запереться в номере. Часы показывали чуть за полдень, но на территории пансионата уже горели фонари — постояльцы натыкались на столбы. В плотном, густом и вязком киселе терялось всё — за окном простиралось сплошное серое марево. Слышно было, как на трассе сигналят машины. Туман просачивался внутрь коттеджа, неся мокрый запах грибной сырости и леса. Окно закрыли, включили сплит на обогрев и уткнулись в гаджеты.

Спустя час на лестнице снаружи послышались возбуждённые голоса — вернулись соседи. Говорливая мадам, сверкая свеженабитыми о столбы и деревья синяками, немедленно поведала, что «охота на шакалов начата» и что «вскорости егеря с райцентра приедут». Директор Ахиллес «в лес полез», но что под этим подразумевалось, соседка и сама точно не знала. Впрочем, беседа не клеилась — туман снаружи почему-то не располагал к уютным совместным посиделкам внутри, и соседи ушли к себе.

Незаметно свечерело. Ничего не изменилось — разве что туман приобрёл оттенок потемнее. Верхние этажи корпуса покрылись жёлтыми размытыми пятнами, слились с желтушным небом, теряясь в сумерках. Прошёл дежурный, шурша листьями, стукнул закрываемой калиткой, опустил шлагбаум на въезде, и всё стихло — будто туман разом поглотил все звуки.

Нет, не все — вдоль побережья с протяжным свистом протащился поезд. И, подражая ему, одиноко и глухо взвыло в чаще леса. Взвыло и замолкло, а в ответ раздался новый, куда более близкий, режущий уши, стонущий и странно грозный вой.

***

С утра в пансионате царило возбуждение. Фонари продолжали гореть, и вдобавок над входом в главный корпус засиял мощный галогенный прожектор. Туман никуда не делся, напротив — приобрёл едковатый хвойный аромат, стал плотнее, начав срываться с неба густыми концентрированными каплями. Море разбушевалось — за сотни метров слышался его сердитый рёв. Многотонные волны рушились на опустевшие пляжи, грохоча уволакиваемой галькой.

В холле корпуса директор, окружив себя десятком взволнованных гостей, разражался речью.

— Никаких поводов, — горячо убеждал он, — фонари будут гореть круглосуточно, с этим туманом мы разберёмся. Я связался с представителем лесничества — охотники к нам уже едут. Шакалов этих они постреляют, не переживайте, разберёмся. Ходите на пляж, в магазин…

При этих словах кто-то в толпе хихикнул.

— …смело ходите, — продолжал Ахиллес, — а на ночь мы закрываем территорию, у нас здесь абсолютно безопасно…

— А почему тогда сегодня утром калитка оказалась раскрытой? — спросил женский голос с характерным московским акцентом.

Начальство запнулось, примолкло, однако быстро нашлось:

— С этим мы разберёмся!

Более по существу ничего не было сказано. Директор обещал разобраться со всеми и вся, включая шакалов и атмосферные явления, божился, что «онпонял» все переживания гостей и клятвенно заверял их в полной и абсолютной безопасности. Надо отдать ему должное — говорить он умел. Слов было сказано великое множество, и ни одно из них не влекло за собой такой страшной вещи, как персональная ответственность лично его, директора, за что-либо происходящее. Пресловутая пята Ахиллеса надёжно запряталась под бронёй обещаний и помятой сандалией. Послушав словесную жвачку ещё немного, гости рассосались по номерам, обсуждая раскрытую калитку и ночной вой.

Непроглядная ватная мокрота на улице действовала угнетающе. Бензопила на стройке молчала с самого утра — видимо, таджики окончательно разъехались. Не слышно было и голосов — очевидно, все сидели по комнатам. Территория тонула в тумане, в котором то и дело слышались вязкие шлепки, будто били об асфальт гигантской мокрой тряпкой.

Высовываться не хотелось. Даже наоборот — хотелось забиться в дальний угол крепости из одеял и пледов и держать оборону, питаясь чипсами и чаем.

Вовремя вспомнили о привезённом usb-модеме, и Гена предложил его опробовать. Устройство квакнуло и вывело на монитор ноутбука сообщение о том, что «необходимо пополнить баланс».

— А вдруг роуминг? — усомнилась Лиза.

— И помегабайтная тарификация, — подлил Гена масла в огонь, — давай позвоним, узнаем.

В талончике и в договоре на модем, как и следовало ожидать, никаких номеров не оказалось. Сайт оператора с гордым лозунгом в пчелиных тонах неизменно редиректил на страничку оплаты без признаков контактных данных. Сим-карта, коробка из-под модема и сам модем были тщательно изучены на предмет обнаружения каких-либо телефонов справочных, служб поддержки и тому подобных излишеств. Был совершён запрос логина и пароля для входа в личный кабинет согласно инструкции — безрезультатно. Наконец, с тоски и отчаяния, был сделан контрольный звонок в местную справочную службу, выдавшую заветные десять цифр и снявшую остатки денег со счёта за ожидание под приятную однообразную мелодию.

Милая девушка из техподдержки, чей нежный голос так резко контрастировал с тяжёлой мутью за окном, сообщила, что роуминга на модеме нет и в помине, и работает он честно-благородно по всей стране, кроме почему-то дальнего востока. Гена поразмыслил и, убедившись, что они находятся не на дальнем востоке, решительно пополнил баланс.

За окном стелилось серое болото, а в номере уютно гудел ноутбук, сплит-система и крупная муха в углу, горел тёплый свет, кружки пузатились чаем, и все блага цивилизации имелись в наличии.

Мобильник пропищал входящей sms-кой. «Вам пытался позвонить абонент такой-то», утверждал оператор. На дисплее значился номер соседки по коттеджу. Словоохотливая тётенька в первый же день знакомства решительно объявила, что обменяться номерами необходимо, и согласиться оказалось куда проще, чем спорить и рисковать здоровьем.

— Денег у неё на счёте, видимо, нет, — вслух подумал Гена, — случилось, может, что?

Они переглянулись. Выходить желания не было. Не хотелось вообще приближаться к двери. Шлёпающие звуки слышались даже через плотные стеклопакеты. Казалось, мокрая тряпка возится прямо за дверью.

Попытки позвонить соседке завершились провалом — платные входящие не щадили никого.

— Давай ей полтос на мобилку подкинем, — предложила Лиза.

На благих намерениях, как известно, далеко не уедешь. Особенно если дело касается воплощения этих намерений в условиях, приближённых к полевым. Но где наша не пропадала?

~

program Лирическое отступление, или Сага о балансе;

var r: real;

begin

write (‘ Вариант первый. Наивный юный мозг, пошевелив извилинками, припоминает о возможности быстрого пополнения баланса с банковской карты. Загвоздка — в отсутствии в загашнике памяти нужной команды. Перерыты килограммы сохранённых спам-рассылок, но сдвиг брендовой галочки на сантиметр влево определённо не способствовал упрощению контакта с системой. Спам-сообщения предлагают кредиты, билеты на самолёт и недвижимость в Турции, не отвечая на главный вопрос — как владельцу карты с галочкой подвизаться на ниве добрых дел.

— У нас есть интернет, — напоминает Лиза.

— Меня всегда восхищал твой оптимизм, — кривится Гена, тыча пальцем в значок EDGE на мониторе. ‘);

readln (r)

if r {reality} = 0 then

write (‘ Вариант второй.

Проходит полчаса. Шесть кружек чая распито над девственно-белыми страничками интернет эксплорера. 404 на обновлённом сине-белом сайте и абсолютно глухо во владениях зелёно-оранжевого. Воображение услужливо подкидывает портрет соседки, рыдающей от ужаса в обнимку с телефоном. Юные спасатели, надёжно закупорившись от мира, продолжают с ним борьбу.

— Мобильное приложение? — неуверенно мнётся Лиза.

Поскольку альтернативой выступает нырок в грязную туманную мерзь, Гена засучивает рукава. С пятой попытки удаётся установить контакт с приложением и даже раскрыть меню. Список команд гордо обещает возможности безграничной оплаты и счастья всем и каждому, но дальше обещаний не простирается. С горя выпито ещё две кружки. Меню застыло в гордой неизменности.

— У нас один оператор, давай поделимся деньгами со своего счёта? — от безнадёги предлагает Лиза. Смятение и тревога в душах растёт, безвестность порождает воображаемых чудовищ и красочные картины пожираемой ими упитанной соседской тушки.‘);

else

write (‘ Вариант третий. Ценой чудовищных усилий загружен сайт оператора. Наречия превосходной степени так и рвутся со страниц, бросаясь в глаза броско-синим фоном. Нужные команды отыскиваются не сразу, но что значат лишние пять минут в сравнении с часовым ожиданием? Что значат эти жалкие пять минут и этот ничтожный час в сравнении с человеческой жизнью, бесценной и хрупкой, быть может, корчащейся в муках, в спазмах, в агонии, держащей онемевший телефон как последний спасательный круг?.. Только чудо может прийти ей на помощь!

И вот чудо шарит по страницам, от напряжения высунув язык, с усилием кликает мышкой, задействуя всю мощь своего интеллекта. Под загорелой кожей катятся бугры мышц, под выцветшей от солнца макушкой ворочаются полушария. Опасно низок индикатор сигнала сети, и зоркие глаза внимательно следят за каждой его палочкой. Титанический труд! — и он принёс плоды. Заветный номер найден, набран и…

Надежды рушатся. Тухнет огонь в глазах, бессильно падают натруженные руки. Так мог бы восклицать великий — «И познал я Крах, и Крах был страшен!»

Воистину ужасен миг крушения надежд! И роковая весть всегда ужасна.

Даже если она приходит в виде SMS.

«Минимальная сумма перевода другому абоненту — 20 рублей. На вашем счёте должно оставаться не менее 20 рублей после совершения перевода.»

И стыдливое, бессильное, смиренное молчание над жалкими цифрами «22,85» на текущем балансе…

— Мобильная версия… — шепчет Лиза, уже не веря в возможность спасения.

И извлечён был смартфон на свет божий, и напряжённо сгустился воздух вкруг него. Но бог не оставит терпящих бедствие! И дан был ответ на запрос, и расцвела оранжевым веб-страница, и введён был логин, равно как и пароль, и томительные минуты протекли в ожидании чуда, и чудо свершилось! И легли деньги на заветный счёт, и возрадовались жаждущие, и исцелились сердца их, и в душах вновь возродилась святая вера — во имя харда, винды и святого модера… Админь.‘);

readln (r)

end.

~

— Алло! — закричала Лиза в трубку, — алло, у вас всё в порядке?!

— Да-да, Лизонька, — зачастил из динамика торопливый голос, — я только хотела спросить, не знаете ли вы, что это шлёпает в тумане так громко?

Дар речи вернулся не сразу. А соседка трещала:

— Мы вот тут сидим, а оно у нас за дверью шлёпает, и даже как-то страшно выйти, а любопытно, муж говорит, сиди, а мне интересно…

Лиза не знала, что шлёпает в тумане. Но соседку такой ответ явно не устроил. Она предположила, что шлёпают упавшие мокрые листья. Высказала догадку о прыгающих жабах. Выдала идею о приехавших охотниках в ластах. Ей просто хотелось поговорить, потрындеть, посудачить. Муж, видимо, выработал к болтовне супруги особый иммунитет. Остановить её было невозможно, а повесить трубку — невежливо, но роуминг быстро положил конец беседе. Лиза и Гена снова остались наедине друг с другом.

Впрочем, было ещё кое-что — некто или, вернее, нечто третье. То самое, что скреблось и шлёпало за дверью, будто настойчиво прося впустить. В окно сочился хвойно-гнильный смрад. И весь мир вдруг как-то съёжился, отгороженный завесой тумана, словно мокрое лезвие вырезало комнату, отсекло её от здания, как кусок масла, и понесло, играючи, сквозь тучи…

Стремительно темнело. Наружная лампа, освещавшая клубы серой мерзи за окном, вспыхнула и со щелчком погасла.

— Не выдержала сырости, наверное, — предположил Гена, отодвинулся к дальней стене и тут же об этом пожалел.

Задняя стена коттеджа выходила в лес. Обвешанная блоками сплит-систем, обильно увитая плющом и поросшая мхом, стена щерилась ребристыми решётками вентиляции. И через одно из таких отверстий донёсся грозный и протяжный вой, прозвучав над ухом — так, будто издававший его зверь пробрался в комнату.

— Оно рядом! — пискнула Лиза, тщетно пытаясь забиться под стол.

— Оно снаружи, — буркнул Гена, потирая ушибленную от непроизвольного прыжка макушку.

Но «оно» и впрямь было рядом. Вой не прекращался, просачиваясь сквозь все щели, заполняя собой комнату. Ослепшая лампочка на веранде треснула, рассыпаясь осколками. Ответный треск где-то в лесу раздался эхом, отражаясь от сырых стволов, повторился, ещё и ещё, будто перекличка великанов, и не сразу стало понятно, что это не эхо, а выстрелы, и что их много, очень много, и они приближаются.

Вой запнулся, но тут же возобновился, сменив тональность и став из грозного жалобным. Он словно притих, поскуливая, как могла бы скулить побитая собака, и доносился уже совсем с другой стороны.

Один за другим прозвучали три выстрела, и всё замолчало. Беззвучно клубился туман. Одинокая капля ударила в крышу.

И грянул мощный хор. Он звучал отовсюду, стонал и грозился, давя тишину, накатывая волной и поглощая тихие хлопки новых выстрелов. Чьи-то крики тонули в этом хоре, увязали, едва долетев, голоса перепуганных птиц. Лес выл, и этот вой не мог принадлежать простым шакалам.

Пронзительные стоны длились ещё долго, и треск ружей продолжал им отвечать. Вцепившись в подушки, столы и диваны, обитатели коттеджей и корпусов ждали, и каждый был одинок, и каждый стал заложником молчащих телефонов. Часы равнодушно отсчитывали время. И только к ночи снова наступила тишина — на этот раз окончательно.

***

На территории пансионата грохотали подкованные сапоги, бесновались лучи фонарей, гремели голоса. Директор, как шустрый мяч-попрыгун, умудрялся быть везде и сразу, крутясь под ногами у охотников и крайне раздражая.

Охотников прибыло множество. Шумные, широкоплечие, пахнущие порохом и лесом, они свалили на столы свою добычу. Десятки мёртвых шакалов свешивали вялые хвосты, смотрели остекленевшими глазами. Начальство радовалось — вой устранён, и жизнь налаживается. Охотникам были поставлены бутыли местного вина и обильная закуска из начальственных запасов.

Туман слегка рассеялся, и море успокоилось. На следующий день Гена с Лизой сходили на вокзал за билетами, немало удивившись их стоимости.

— Вроде дешевле должны быть, — высказался Гена, с содроганием вспомнив очередную войну с интернетом.

— Динамическое ценообразование, — сочувственно вздохнула кассирша.

Домой возвращаться не хотелось. Однако там ждали учёба, работа, пара голодных котов и скучающие родственники. Вполне достаточно причин затягивать отъезд. К тому же резко потеплело, море манило спокойными водами, а соседка — обещаниями совместных прогулок. Впрочем, об отказе от последних молодёжь отнюдь не жалела.

Перед отъездом решили искупаться. Отбушевавшее море всё ещё было прохладным, но кристальная прозрачность воды завораживала.

Гена первым сунулся в воду, мгновенно покрывшись пупырышками. Он сплавал за волнорез и вернулся, сообщив, что вода ледяная, крабов почему-то не видно, а на дальнем краю волнореза, придавленный камнем, болтается чей-то носок. После чего, подхватив полотенце, стал энергично растираться, хихикая над тем, как Лиза пробует пальчиком воду.

Море и впрямь оказалось холодным. Носок действительно болтался, и сквозь чистую воду виднелся ещё чей-то шлёпанец. Он лежал на дне, слегка колыхаемый волнами, и постепенно заносился песком.

Вылезать из воды не хотелось. Лиза лежала на мелководье и смотрела, как Гена, отвернувшись и прыгая на одной ноге, натягивает брюки. Что-то скользкое коснулось Лизиной пятки. Она дёрнулась, и тут сверху упало тяжёлое, влажное, резко пахнущее тиной, навалилось, обвило и потянуло за собой. И, прежде чем девушка успела вскрикнуть, вода над её головой сомкнулась.

Гена обернулся на шум и увидел что-то широкое, тёмное, пластом уходящее в волны. Лизы не было видно.

Он долго звал её, бегал на волнорез, нырял и даже плавал за буйки. Вызванные спасатели обследовали дно, но нашли только резиновый шлёпанец сорок второго размера.

— Вашей девушки здесь нет, — сказал ему старший спасатель, — вы уверены, что она не выходила из воды?

Гена вспомнил тёмный пласт, но промолчал. Тем более, что след от пласта давно размыли волны.

***

Эпилог 1

Неделей спустя в пяти километрах от посёлка на берег вынесло тело мужчины. Одна его нога была обута в резиновый шлёпанец с числом «42» на полустоптанной подошве.

***

Эпилог 2

Грозные громады гор отливали багрянцем. Октябрь близился к концу.

Из самодельного шалаша где-то в глубине леса выбрался тощий, дочерна загорелый таджик. Он постоял на четвереньках, рассеянно покусывая вшей, и на лице его проступила озабоченность. Неуверенно поднявшись на ногах, он покачался под осенним ветром и исторг леденящий кровь вой. Потом вновь занял привычное положение в пространстве и затрусил куда-то сквозь чащу, потряхивая задней частью.

После облавы жизнь его стала куда спокойнее. Исчезли досаждавшие шакалы, а у подножия горы, аккурат возле глубокой горной реки, появилась громадная туша нелепого зверя, которую ни с кем не приходилось делить. Зверь то ли издох сам, то ли был подстрелен охотниками. Во всяком случае, в его гладком чёрном боку зияли две круглые дырочки. Вокруг них мясо оказалось самым вкусным. А в желудке зверя нашлись восхитительные девчачьи заколки в виде мишек. Ими, как выяснилось, очень удобно ковырять в зубах.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: