Глава 13

– Я пытаюсь всего-навсего спасти вашу жизнь, – в который уже раз устало повторил Ингер.

Ответа не последовало, и охотник внимательно посмотрел на собеседника.

Фон Сигг сидел, привалившись к стене, и в слабом мерцании огонька коптящей свечи его сгорбленная фигура выглядела мешком, плотно набитым узловатыми плодами. Сходство усиливала наброшенная на плечи мешковина, которая нашлась в подвале. Фон Сигг дрожал – не то от холода, не то от страха. На его лице уже начинала проступать тёмная щетина, отчего ввалившиеся глаза фрайхерра казались звериными.

– Вы где-то перешли дорогу отцу Ульриху, фрайхерр, – Ингер потёр лоб рукой. Уснуть ему так и не удалось – вернувшись в деревню и убедившись, что все служанки живы и надёжно заперты в одном из пустых домов с заколоченными окнами, он приставил Харальда с бородатым кузнецом стеречь их, а сам ушёл допрашивать фон Сигга. Снаружи уже брезжил бледный рассвет, когда Ингер спустился в подвал.

Йерменвард выглядел жалко и по большей части молчал. Видимо, понимал – за священником стоит немалая сила, а сам он, фон Сигг, не без греха. Охотник же, несмотря на всю безнадёжность положения, упорно старался вытянуть хоть что-то из «вервольфа».

– Он на стороне своих прихожан, – наконец выдавил фон Сигг, – а я, признаюсь, на людей давил сильно. Люблю я роскошь, что поделаешь… Любил…

– Зачем собирали в своём доме уродцев? – неожиданно перескочил на другую тему Ингер.

Карлик вздрогнул и плотнее закутался в мешковину.

– Ну, хорошо, – он будто принял какое-то нелёгкое решение, – всё равно живым мне не уйти, так хоть напоследок выскажусь. Видите ли, господин Готтшальк, я такой с детства. Родился волчонком, волчонком и умру…

Присев напротив на сырой земляной пол, Ингер внимал страшной истории фрайхерра.

Каким-то отстранённым тоном, будто о чужом человеке, Йерменвард рассказал, как у совершенно здоровой четы фон Сигг родился младенец, с головы до ног покрытый коротенькой жёсткой шёрсткой. К счастью, отец уродца оказался человеком просвещённым и сумел увидеть в сыне не отродье Дьявола, а поражённого неведомой хворью кроху. Мать же горячо любила своего ребёнка и, крестясь сквозь слёзы, прижимала волосатое тельце к груди.

Йерменварда вырастили в обстановке строжайшей тайны. Слугам малыша не показывали, а как только сын подрос, отец собственноручно стал каждый день сбривать с нежного личика тёмную шёрстку. Малыш рос хиленьким, к тому же, он не вышел ростом, но по сравнению с покрывавшими тело волосами это оказалось мелочью.

– Я был единственным ребёнком, – говорил фон Сигг, – и должен был унаследовать поместье. Так и случилось, когда скончался мой отец. Матушка ушла от нас тремя годами ранее. К тому времени мне уже минуло тридцать вёсен, и все окрестные давно ко мне привыкли. Я принял на себя управление делами, и жизнь постепенно вошла в колею. Никто ни о чём не знал…

По причине, вполне ясной, молодой «волк» не мог найти себе жену, но он, казалось, не слишком страдал от своей холостяцкой участи. Однако небеса, видимо, решили, что на долю фон Сигга выпало маловато страданий.

– Не прошло и года со дня смерти отца, как я впервые ощутил это… – фон Сигг поёрзал, – зверство. Ту ночь я помню плохо – кажется, я вышел прогуляться, в комнатах мне отчего-то было душно. Меня сопровождал слуга… Ох, уж лучше бы я был один!

По мере того, как фон Сигг углублялся в лес, голова у него кружилась всё сильнее, и грудь будто что-то сдавило. Он кликнул слугу, собираясь сказать, что ему нехорошо, но вместо голоса изо рта вырвался только хрип.

– Помню, как упал, – продолжал фрайхерр, – как плечом больно ударился… А дальше – тьма.

Когда фон Сигг пришёл в себя, он всё так же лежал в траве возле крупного камня, о который, видимо, и приложился при падении. Всё тело было мокрым от пота, а вокруг рта засохла противная корка. Слуга как сквозь землю провалился.

– Я звал этого треклятого лентяя, но ответа так и не дождался. Пришлось самому кое-как вставать и двигаться к поместью. Идти было тяжко, как сейчас помню, еле полз…

Слуга обнаружился в имении – насмерть перепуганный и что-то невнятно бормочущий про «волка, который набросился и едва не загрыз». К счастью, юноша был глуповат, и фон Сиггу без труда удалось убедить его, что волк действительно был, но к фрайхерру никакого отношения не имеет. А всё увиденное – просто плод испуга, темноты и выпитого накануне вина. Убедить-то убедил, но слушок уже был пущен – слуга успел разболтать о странном происшествии.

– С тех пор я, как чую, что зверство приближается, так сразу в лес бегу – один, да подальше, – говорил Йерменвард, – страшно это, господин Готтшальк, кто бы знал, как страшно…

Ингер молчал. Действительно, кто бы мог знать, как это – терять над собой контроль, становясь… кем? Зверем? Одержимым?..

– Я, как подрос, сразу отца расспрашивать стал, отчего я такой, – карлик вздохнул, – да только он мне так толком и не объяснил ничего. Зато читать выучил. И книг привёз – Господь ведает, где он их доставал, да только там и не такие встречались, как я…

Фон Сигг изучил богомерзкие книги и понял, что на свете много тех, кто так же, как он, живёт с проклятьем. Более того – он понял, что никогда не сможет прикипеть душою к той, которая не будет так же отмечена печатью, как он сам.

– Я стал искать их, – «волк» низко склонил голову, – бедных, обездоленных, едва живых от голода и побоев. Я привозил их к себе, и у них начиналась новая жизнь – та, где они не ведали ни боли, ни страха.

Девочку с «дьявольской отметиной» фон Сигг обнаружил случайно.

– Я пошёл прогуляться и увидел, как по лесному ручью плывёт корзинка, – на лице карлика промелькнула слабая тень улыбки, – а в ней лежит младенец. Тихо так он лежал. Сытый был, наверное. Я взял корзинку и понял, что искать родителей смысла нет – бедняжку просто выбросили. Напоследок хорошо накормив…

«Волк» забрал ребёнка к себе. К тому времени все слуги в его имении уже были из «отмеченных», и Идислинд[1] – так назвали малышку – росла, не зная ненависти и унижений, которые бы окружили её в мире за стенами поместья.

– Я взял её в свои первые «жёны», – горько вздохнул фон Сигг, – даже немножко баловал…

Идислинд выросла и превратилась в скромную, порядочную девушку. Усердно служила господину. Нет, ведовских занятий за ней не замечалось, да и подозрительного не водилось ничего. Грустная всегда была – это да, а так ведь даже из поместья не выходила…

– Что будет теперь с нею? – фон Сигг впервые за всё время разговора взглянул Ингеру в лицо, – и что будет со мной…

– Господин фон Сигг, – осторожно ответил охотник, – вы ведь не знаете, что происходило с вами в моменты зверства.

Карлик качнул кудлатой головой.

– И никто, кроме вас, не замолвит слово в пользу ваших служанок, особенно – в пользу Идислинд. Ваше поместье велико, но вы жили скрытно и не сделали ничего, чтобы заслужить любовь и доверие своих вассалов. Даже наоборот. Вы понимаете, к чему я клоню?

– Но вы-то знаете, что я невиновен! – воскликнул фон Сигг.

– Это для нас с вами знания, – грубовато ответил охотник, – а для отца Ульриха – не более чем оправдания.

– Но ведь вы здесь занимаетесь ведовскими случаями, – вдруг начал напирать фон Сигг, – вы принимаете решения! Скажите им, господин Готтшальк, скажите!..

– Сказать что?

Фон Сигг замолчал. Положение фрайхерра и впрямь было крайней незавидным. Его видели в обличье «волка». В поместье загадочным образом погибла девушка, а среди служанок нашлась ведьма. Вздумай охотник объявить, что фон Сигг невиновен, – растерзают обоих. Ульриху достаточно будет моргнуть, и толпа вмиг озвереет – хуже всякого волка…

– Волчий пастырь! – сказал, как выплюнул, Ингер. Фон Сигг вопросительно посмотрел на него.

– Я не о вас, господин фон Сигг. Мне нужно идти, – Ингер поднялся и выпрямился, насколько позволял низенький потолок. Глядящий на него снизу вверх фрайхерр казался совсем крохотным. Будто дрожащий ребёнок, попавший в лапы злых похитителей.

– Мой вам совет – не возражайте и не сопротивляйтесь, – напоследок произнёс Ингер, – тогда, возможно, проживёте чуть дольше.

Он сделал шаг, собираясь уходить, но его остановил окрик фон Сигга.

– Нет!.. Погодите.

Ингер обернулся.

– Я не всё вам сказал, – хрипло произнёс карлик, – та служанка, Эрферат… Её же не просто убили. Её будто рвал дикий зверь – всё тело было в следах от укусов.

Охотник молчал, ожидая продолжения.

– Я… не владею собой в минуты, когда становлюсь как животное, – наконец вновь заговорил фон Сигг, – и я не уверен, что не убил Эрферат сам.

***

Выйдя из подвала, Ингер первым делом направился в церковь. Ульрих был уже там – с благочестивым видом он встретил охотника, и его короткие пальцы осенили пришедшего крестным знамением.

– Мне кажется, ваша охота принесла отличную добычу, господин Готтшальк, – приветствовал он гостя.

– Моя ли была охота? – Ингер не без злорадства отметил, как сползла улыбочка с лица священника, – и мне ли она принесла добычу?

– Он что-нибудь рассказал вам? – Ульрих, отведя взгляд, мелко засеменил к алтарю.

– Ничего такого, чего бы я не знал. Фрайхерр фон Сигг болен, и болен тяжело…

– Да-да! – перебил его священник, обернувшись, – Господь покарал его за нечестивые деяния.

– Кара господня здесь ни при чём. Фон Сигг родился…

– Родился с проклятьем, господин Готтшальк. И он, и вся его семья отмечены печатью нечистого. И нечистую же пригрел он в своём доме, нечистую, что плачет сейчас без конца. Разве вам не ведомо, господин Готтшальк – если женщина плачет, то она, конечно, готовит козни[2]?.. И кому, как не вам, знать те признаки, по коим можно опознать колдунью, действующую по наущению Сатаны?

– Святой отец, – Ингер облокотился о стену, – если у вас вдруг заноет спина, будет ли это знаком, что вы отмечены печатью нечистого?

– Я не совершал поступков, не угодных Господу, – Ульрих незамедлительно перекрестился и что-то бормотнул, – и смею надеяться, что не навлёк на себя его гнева. Господин Готтшальк…

Священник остановился, и его глазки вперились в охотника.

– Вы прибыли сюда, чтобы обнаружить «невидимую ведьму», виновную в пропаже домов и людей. Полагаю, вы её нашли?

– У меня есть определённые подозрения на этот счёт, – уклончиво ответил Ингер.

– А как насчёт дьяволовой дочери, что нашлась в имении фон Сигга? – незамедлительно задал новый вопрос Ульрих. Ингер мысленно обругал себя – ведь чуял же, куда клонит этот змий!

– Я ещё не допрашивал её.

– Полагаю, в этом нет нужды, – произнёс священник, красноречиво поглядывая в сторону окна, за витражом которого расцветал новый день, – ибо сказано: не ищите объяснений во всех случаях, где достаточно одного лишь доверия к истине, установленной или собственным опытом через зрение или слух, или донесением заслуживающих доверия лиц[3]. Мы можем обойтись без допроса… И окончить это тяжкое, но, вне сомнений, богоугодное дело, тотчас же.

– Отец Ульрих, – охотник помедлил, пытаясь собраться с мыслями. После суматошного дня и бессонной ночи проклятые разбегались, будто непослушные овцы, – я прибыл сюда, чтобы вершить праведный суд. Я не принадлежу к святому Ордену, но свято чту правила, диктуемые нам Церковью. Я полагаю, вы не желаете, чтобы эти правила были нарушены?

Сжавшиеся в нитку губы пастыря уверили охотника в том, что он нащупал-таки слабое место Ульриха.

– И, я полагаю, вы не желаете, чтобы ваша поспешность привела к ошибке, которая станет достоянием Ордена? – дожал Ингер.

– Разумеется, нет, господин охотник, – Ульрих попытался произнести это с достоинством, но вышло неважно. Покрасневшие дряблые щёки святого отца и подрагивавшие полы сутаны без слов выдавали едва сдерживаемое раздражение. – Действуйте. С Божьей помощью мы покараем приверженцев Дьявола и, разумеется, позаботимся о том, чтобы имущество их отошло в более достойные руки…

– А вот в этом я менее всего желаю участвовать, – буркнул себе под нос Ингер, покидая церковь.

***

Но ему пришлось. Казалось, впервые в жизни время работало против него. Все попытки взять ситуацию в свои руки шли прахом. Едва охотник вышел из церкви, к нему тут же прицепился бородатый кузнец, чьё имя Ингер так и не удосужился узнать.

– Господин, – пролаял он, – для допроса всё уж подготовлено. Велите вести?

– Кто распорядился? – рявкнул Ингер.

– Так отец Ульрих же… – растерянно отступил кузнец, – не знали разве?

На простоватом лице мужика читалось такое выражение, будто Ингер спросил, кто распорядился распять Иисуса Христа.

– Покажи.

Кузнец провёл охотника в очередной брошенный дом – из подгнившего деревянного сруба вынесли всё, кроме стола и скамьи, которые, видимо, предназначались на роль пыточного ложа. Ингер скривился.

– Приведите девушку.

В ожидании возвращения кузнеца охотник присел на лавку и торопливо вынул из сумы книгу. Скудного света, который сочился сквозь слюдяное оконце, хватало, чтобы разглядеть аккуратно вычерченные буквы и иллюстрации. Ингер спешно листал хрустящие под пальцами странички, надеясь обнаружить там то, чего не было.

– Но ведь возможно… Возможно, я просто не заметил…

Он лгал сам себе. Ни одного изображения человека со страшной «печатью Дьявола» в сборнике не было.

– Так что же это? – спросил он в пустоту, – и как я должен это осуждать?..

Книга соскользнула со стола, листки рассыпались по грязному затоптанному полу. Он нагнулся, чтобы собрать их, но не смог. Пальцы окончательно отказались слушаться. Здоровой рукой Ингер кое-как запихнул листки вперемешку с мусором в суму. А, когда поднял голову, встретился взглядом с кузнецом.

– Вот, господин, – кузнец подтолкнул к охотнику давешнюю девицу. Платка на её голове уже не было, и длинные волосы спутанными клубами осыпались на хрупкие плечи.

– Они тронули тебя? – спросил Ингер, поправляя суму на боку.

– Нет, господин.

Её голос оказался совсем не таким, как ожидал охотник. Никакой грубости или ядовитого шелеста, похожего на шуршание сухой змеиной кожи. Тонкий, почти детский голосок напоминал, скорее, шорох листьев на ветру.

– Сядь.

Она покорно сделала шаг и опустилась на скамью, не поднимая взгляда. За последнее охотник был ей благодарен – ему не пришлось смотреть служанке в лицо. И вовсе не уродливая «печать Дьявола» была тому причиной – самым чёрным, самым страшным пятном выступало на совести охотника предстоящее. Что-то было не так. Дело казалось ясным как день… и тёмным, как ночь, гнусным, как болотная вода.

– Ты можешь идти, – бросил он кузнецу.

– Полагаю, ему лучше остаться, – в дверном проёме нарисовался Ульрих, – как и мне. Господин Готтшальк, вы, как никто другой, знаете, на что бывают способны ведьмы. И, если она попытается околдовать вас…

– Уверен, вы послужите мне надёжной защитой, – яд в голосе Ингера едва перевесил усталость.

Ульрих аккуратно обошёл охотника и утвердился возле окна. Кузнец же загородил своим срубообразным телом дверной проём. За его спиной маячили фигуры крестьян, оставшихся снаружи избы. Охотника и его добычу готовились превратить в две жертвы, пойманные в ловушку. Губы против воли растянулись в усмешке, а правая рука будто невзначай скользнула по рукояти кинжала. Но, стоило пальцам коснуться безжизненной стали, как усмешка угасла, а сердце пронзила холодная боль.

Ну что ж. Пора начинать.

---

[1] От древнегерм. itis, idis (жена, женщина, дева, девушка) + lind, lint (мягкий, нежный, гибкий). Другой вариант окончания имени – от linda, linta (липа) либо lind, lint (змея).

[2] Выдержка из книги «Молот ведьм» (1486 г.).

[3] Ещё одна выдержка из «Молота ведьм».

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: