Глава 11

Следующий день Ингер начал с того, что обошёл всех, о ком упоминала Хельтруда в своём рассказе. Но толку от этого оказалось немного. И без того немногословный Руперт окончательно ушёл в себя, сломленный горем. Болтливые крестьянки, работавшие в поле, не могли и двух слов связать, когда он спрашивал их о произошедшем. Без конца талдыча о «каре небесной», они, тем не менее, сумели описать лишь увиденное в деревне – пустырь, который охотник и без их помощи уже изучил вдоль и поперёк.

Старая Фрольда завалила гостя бессмысленным набором сведений, добрая половина которых к делу не относилась. А вторую половину можно было без зазрения совести счесть вымыслом. Фрольда всерьёз утверждала, будто видела и саму вспышку, и как в ней исчезли дома, оставив после себя человека.

– Голая она была, вот как мать родила, – вещала старуха, прищуриваясь на охотника, – и аккурат посреди пустыря сидела. Волосы-то у неё не нашенские, двух цветов – половина жёлтая, а половина тёмная. А фигурка-то девичья, сразу видно – юница совсем ещё, у меня вот в молодости тоже… – и Фрольду, всплёскивавшую крохотными ручками, уносило очередной волной воспоминаний.

Ингер показал ей обломок странной «кости», найденный на пустыре. Старушка повертела находку в руках, уронила и, не дожидаясь вопросов, заявила, что «не ту ли косточку ты нашёл, что давеча я из супа выкинула – зубов-то нет разгрызть, а вот собака соседская…»

Все остальные, в том числе и Хельтруда, тоже не смогли сказать ничего вразумительного относительно «кости». Травница долго разглядывала начертанные на предмете символы, но в конце концов отрицательно качнула головой.

Вернувшись в дом, Ингер сравнил символы на обломке с начертанием букв в книге, которую всюду носил с собой. Ничего общего. Знаки на «кости» даже отдалённо не походили ни на одну из букв, и охотник усомнился, действительно ли эти символы принадлежат какому-то алфавиту.

За расспросами и изучением символов время пролетело как один миг, и уже полдень нестерпимо жёг лучами солнца. Так любой насыщенный событиями день пролетает быстрее взмаха ресниц – но, словно извиняясь за быстротечность каждого, череда таких дней позже представляется нам годом. И, напротив, в скуке время тянется мучительно-неторопливо, а вереница ничем не заполненных дней сливается в прихотливой памяти в один краткий миг…

Охотник, сидя на земле во дворе дома, время от времени подвигался вместе с ползущей тенью. Живот ощутимо сводило – кроме неизменной крынки молока, с утра в нём было пусто. Стоило бы отыскать Ульриха, но прежде – взнуздать Ромке и отправиться на постоялый двор пообедать. Заведение под названием «Кабаний клык» находилось по пути к поместью фон Сигга и, если верить рассказам крестьян, фрайхерру же и принадлежало. Цены в трактире были не по карману простым смертным, но «Клык», регулярно принимая компании друзей Йерменварда, заядлых господ-охотников, процветал.

Ингер нехотя поднялся, направляясь на конюшню, но у плетня вдруг выросла фигура священника. За его плечом маячили двое мужиков. Один оказался уже знакомым Ингеру – муж Берты, крестьянки, что потеряла дочь в исчезнувших домах. Но этот несчастный, ещё день назад бывший такой мямлей, за прошедшее время преобразился. На его обветренном лице застыла печать злости, а мосластые руки сжимали топор. Такая перемена не могла произойти на ровном месте. И, присмотревшись, Ингер заметил на грязных щеках мужика светлые дорожки от высохших слёз.

Другой крестьянин, рослый, опрятно одетый, щеголял начищенным мечом, который, впрочем, держал в руках как дубинку. Ингер бросил взгляд на клинок – старательно отскобленное лезвие хранило следы ржавчины, а о его заточке, видимо, никто не заботился с Рождества Христова.

– Господин, – приветствовал охотника Ульрих, когда тот приблизился, – ваши слова вчера возымели своё действие. С самого утра ко мне с рассказами приходили мои прихожане, и к полудню мужчины селения решили действовать сообща и двинуться к поместью фрайхерра фон Сигга. И немало тому способствовало то, что обнаружилось утром – нашлась пропавшая девушка, дочь нашей Берты. Аккурат у поместья погибла. Её словно дикий зверь задрал, Господи спаси нас грешных!

Ингер выслушал его спокойно, лишь подёргивающийся уголок рта выдавал кипевшую в нём злобу. Его слова, как же! Этот святой змий науськивал своих прихожан на фон Сигга, как собаку науськивают на оленя, а они смотрели ему в рот! И вот уже ведьма забыта, а во всех бедах готовы винить господина Йерменварда, в поместье которого так некстати случилась новая трагедия.

– Святой отец, – сказал Ингер, когда Ульрих закончил рассказ, – что вы хотите сделать? Пойти войной на поместье фон Сигга?

– Упаси Господи! – воскликнул священник, не забыв перекреститься, – я-то ничего не хочу! Ибо пришедший с мечом…

– Да-да, святой отец, – Ингер непроизвольно покосился на крестьянина, сжимающего меч, – тогда чего хотят они?

– Господин, мы хотим положить конец бесчинствам фон Сигга, – басом отозвался мужик с мечом.

– И как вы собираетесь это сделать? – Ингер подошёл ближе, внимательно разглядывая крестьян.

– Мы говорили с мужчинами нашего селения и соседних деревень, – ответил за него муж Берты, – все они единогласно утверждают: виной всем бедам – то, что творится в поместье фон Сигга.

– Вы полагаете, что он… вервольф? – Ингер выплюнул последнее слово с отвращением.

– Волчий пастырь, господин, – муж Берты кивнул на рослого, – вот и Харальд подтвердит, видел он сам, как фрайхерр в волка перекидывается и других волков на шабаш созывает.

– Видел, – пробасил Харальд-мечник.

– А потому, – продолжал муж Берты, – сегодня же мы пойдём на поместье фон Сигга. В одном нашем селении дюжина дюжин душ, да ещё столько же в соседнем. Ночи ждать не будем – дело к полнолунию, а волчьи пастыри, знамо, при полной луне силу имеют…

– Богопротивное, – забормотал Ульрих, крестясь, – благословлю вас, дети мои, с Божьей помощью пойдёте…

– А как же охрана поместья? – спросил Ингер, про себя отметив, что священник идти с мужиками не собирается.

– Что нам охрана, коли нас… столько? Да коли дело благое делаем? – расхрабрился Харальд. Меч он уткнул в землю и теперь стоял, облокотясь на гарду.

– Да неужто ж Господь нас оставит? – воскликнул Ульрих.

– Ко мне зачем пришли? – резковато спросил Ингер.

– Просить, чтоб возглавили нас, – смирно ответил Харальд.

– Так, – охотник помолчал. С ним или без него – они всё равно пойдут. Но под его руководством у этих покорных овец, набросивших вдруг волчьи шкуры, появится хоть какой-то шанс. А если поместье охраняется плохо – то шанс появится уже у фон Сигга. – Я поведу вас. Но с одним условием.

– Каким условием, господин? – спросил почему-то Ульрих.

– Я поговорю с фрайхерром фон Сиггом, прежде чем вы начнёте крушить его поместье.

– А вдруг он вас… вдруг обернётся-то волком? – подал голос муж Берты.

– Тогда у вас будет повод устроить погром, – Ингер повернулся, будто невзначай откинув полу котты. Тускло блеснули перевязи клинков.

Крестьяне переглянулись, на их бесхитростных лицах было написано всё, как на скоблённом пергаменте – пусть идёт. Разменная монета лишней не бывает. Он усмехнулся про себя. Как легко жить, принимая единой мерой количество!

***

Пообедать ему так и не удалось. Не успело солнце склониться к горизонту, как перед домом собралась толпа крестьян. Ведомые Харальдом, мужики грозно потрясали топорами, вилами и даже неуклюжими самодельными подобиями росшиндеров[1].

Сброд притих, когда охотник показался на крыльце. Его статная фигура, облитая оранжевым солнцем, отражалась в мутной слюде оконцев и, увидев своё отражение, Ингер вздрогнул – вокруг него будто сиял огненный ореол. Огонь охватывал всё – и распахнутые полы котты, и кончики ножен, и носки ледерсенов, и затёртые кожаные перчатки. Пылали пламенем и глаза охотника – глубокие, пронзительные, в которых небесная синева неравным браком сочеталась с огненной купелью. Волосы цвета тлеющих угольев разметались по плечам, схваченные лишь узким кожаным шнуром, и дюжие мужики, в жизни своей не боящиеся ни волка, ни медведя, ни бога, ни чёрта, застыли, опустив оружие, пусть и не направленное против гостя, но уже готовое служить ему.

Ингер Готтшальк, охотник, обвёл взглядом сборище крестьян. Не будучи солдатами, они были воинами в душе, и решимость в их сердцах делала этих простых людей грозными противниками.

Ещё днём, готовясь к предстоящей облаве, охотник хмурился – слухи, щедро награждавшие фрайхерра титулами «вервольф» и «волчий пастырь», до сих пор ничем не подтвердились. Снова и снова проверяя, отточены ли клинки, легко ли выходят они из ножен, и слаженно ли действуют пальцы на левой руке, охотник, в конце концов, проделал несколько простых упражнений с кинжалом и отложил оружие, вынув книгу.

Его подозрения подтвердились – на одном из потрёпанных листов был изображён человек, покрытый шерстью, чьё лицо напоминало волчью морду. Неведомый художник набросал портрет вервольфа несколькими штрихами, но картинка получилась выразительной, и от одного взгляда на уродца бросало в дрожь. Вязь под изображением гласила: «Morbus Lycanthropy»[2], а краткий текст пояснял, что вервольфы – «род людей, имеющих обыкновение при полной луне впадать в состояние одержимости, а также обладающих густым волосом на лице и теле и сложением, подобным волчьему». И слова «род людей» прочно запали охотнику в душу.

Жаль, что времени обдумать их уже не было. К моменту, когда книга вернулась в дорожную суму, близился закат, и крестьяне уже стекались к его дому.

– Вперёд! – скомандовал охотник, и его слова тут же подхватил Харальд:

– Слышали? Вперёд!

Зычный крик крестьянина подстегнул собравшихся, и толпа зашевелилась. Ингер отметил, что Ульриха среди них не было – святоша явно предпочитал заслуживать Божью благодать вдали от рискованных схваток.

Двигаясь к поместью фон Сигга в окружении вооружённой толпы, Ингер не раз спрашивал себя, что же он делает. Но так и не сумел найти достойного ответа, когда впереди замаячили каменные стены имения.

Ингер вскинул вверх руку, и крестьяне как по команде остановились. Окружающие их деревья едва слышно шелестели.

– Харальд, – обратился охотник к дюжему воину, – станете лагерем здесь. Будете ждать, пока я не вернусь. Ты остаёшься главным.

– Господин… – осмелился спросить Харальд, – а как быть, коли вы не вернётесь?

– Ждите, – бросил Ингер через плечо.

***

Поместье фон Сигг было укреплено не хуже иного замка. Прочные стены из жёлтого песчаника нависали над узким, но явно глубоким рвом, наполненным мутной водой. Ворота и тяжёлый, сдерживаемый поднятыми цепями мост – один вид этой крепости наводил на мысли о нечистых делах, которые могли твориться за толстыми непроницаемыми стенами.

Тошнотворный запах поразил охотника, едва он приблизился к поместью. Ингер огляделся, но не увидел ничего, что могло бы источать миазмы – за исключением рва. Он нагнулся и принюхался – в нос ударила волна вони. Так и есть. Старая, но эффективная уловка. В ров явно было сброшено не одно дохлое животное. Хороший приём против тех, кто решит осаждать поместье. Достаточно пары глотков, и осаждающие будут в корчах валяться на земле…

– Эй, ты, там! – донёсся до охотника крик, – стой, где стоишь!

– Я пришёл к фрайхерру фон Сиггу, – Ингер замер, разглядывая стену поместья. На дозорной башне его глаз уловил едва видимое шевеление.

– Для чего?

– Моё имя Ингер Готтшальк. Я пришёл, чтобы побеседовать о несчастье, случившемся здесь прошлой ночью.

– Жди, – ответили ему со стены, и снова воцарилась тишина.

Ингер прошёлся туда-сюда вдоль рва. В воздухе чувствовалась лёгкая прохлада. Удлинялись тени, и, как всегда к вечеру, заныло левое запястье, туго стянутое ремнями, зажатое между железными пластинами.

С оглушительным грохотом упал мост, когда размотались клубки державших его цепей. Сочтя это за приглашение, Ингер двинулся к воротам, стараясь не дышать – нагретая за день пропасть рва источала жуткие, почти видимые, волны зловония.

Внутренний двор оказался неожиданно узким – вытянутый в длину прямоугольник с обеих сторон теснили надстройки боковых крыльев дома. И сам дом представлялся скорее нагромождением нелепых излишеств – казалось, безумные творцы со всех стран света приложили свои руки к его созданию.

Откуда-то из скопления башенок и террас вынырнул холёный, дородный господин в платье рытого бархата.

– Господин Готтшальк? – вопросил он, – фрайхерр фон Сигг ждёт вас, прошу следовать за мной.

Охотник прошёл за холёным вглубь поместья. Миновав не меньше десятка анфилад и богато украшенных комнат, они вышли в небольшую обеденную залу, где возле разожжённого камина сидел в кресле человек. Холёный незаметно исчез, прикрыв за собой дверь, и охотник, вдохнув, учуял тяжёлый дух ароматических масел, наполняющий залу.

– Господин Готтшальк, – хозяин поднялся навстречу гостю. Был он невысок, упитан и щегольски одет. Тщательно выбритые щёки едва заметно отливали синевой.

– Фрайхерр Йерменвард фон Сигг, – Ингер слегка поклонился, – смею полагать, мой визит не доставил вам неудобств.

– Что вы, что вы, – замахал руками фон Сигг, – я как раз размышлял, как бы скоротать время. Прошу, разделите со мной вечернюю трапезу.

И, не дожидаясь ответа гостя, звучно ударил в круглый гонг, висящий на стене. Зала наполнилась звоном. Не успел он стихнуть, как откуда-то из-за камина появились две изящные девицы, несущие блюда с провизией. Ингер отвёл глаза – из одежды на девицах присутствовали лишь узкие полосы ткани, скрывающие срамные места.

– Присаживайтесь за стол, господин Готтшальк, – сказал хозяин, пока служанки расставляли умопомрачительно пахнущие яства, – надеюсь, ужин не покажется вам чрезмерно скудным.

– Благодарю, фрайхерр фон Сигг, однако у меня к вам неотложная беседа, – Ингер склонил голову в знак признательности, но остался стоять посреди комнаты. Служанки скрылись. Фон Сигг же скатился с кресла и ловко перебрался за стол. Он оказался ещё ниже, чем поначалу увидел Ингер, – настоящий карлик, а выпирающий живот и борода превращали благородного владельца поместья в подобие сказочного гнома.

– Неотложная беседа? – внимательные, цепкие глазки фон Сигга быстро обежали фигуру гостя, – такая, что не может подождать окончания трапезы? Или вы полагаете, будто остывшее мясо вкуснее горячего?

– Господин фон Сигг, я убеждён, что важнее любого куска мяса – человеческая жизнь, – Ингер наблюдал, как Йерменвард смачно отправляет в рот сразу горстку крохотных птичьих крылышек, – и я здесь, чтобы спасти вашу.

– Вот как? – переспросил хозяин, хрустя жареными крылышками, – вы думаете, что я в опасности здесь, в собственном поместье? Имение фон Сигг охраняется лучшими солдатами округи, – он сплюнул косточки на пол, – а оборонительные сооружения выдержат напор тысячи человек!

– Но вы впустили меня, – произнёс Ингер, наклоняясь к Йерменварду, – и в этом зале только мы с вами. Ни охраны. Ни слуг. Я могу убить вас прямо сейчас, вы и крылышко дожевать не успеете.

– Охрана сбежится на мой крик, – отмахнулся Йерменвард, но жевать перестал. На его выпуклом лбу проступили капли, и охотник ощутил едкий запах пота. Так пахнет страх.

– А вы уверены, что успеете закричать?.. – тихо спросил Ингер.

Кинжал, миг назад бывший в ножнах, едва слышно свистнул, разрезая воздух, и пригвоздил к столу кусочек птичьего филе, обронённого Йерменвардом. Фон Сигг как зачарованный перевёл взгляд на сияющее лезвие.

– Убьёте меня – живым отсюда не выберетесь, – наконец произнёс он.

– Но много ли толку для вас? – в тон ему ответил Ингер.

– Хорошо, – неожиданно фон Сигг улыбнулся и шутливо замахал руками, – чего вы хотите?

– Фрайхерр фон Сигг, настроения ваших вассалов внушают опасения, – начал Ингер, аккуратно вытирая клинок и возвращая его в ножны, – и то, что произошло в имении, подстегнуло крестьян. Они считают вас повинным во всех бедах. Боюсь, для вас возникла реальная угроза – зреет бунт.

– Эти земляные черви не посмеют, – отмахнулся фон Сигг, – им не достать меня здесь.

– Долго ли вы продержитесь, фрайхерр, если имение будет окружено? И как скоро вы и ваши люди начнёте убивать друг друга за кусок хлеба?

Фон Сигг замер с надкусанным пирогом в руке, а Ингер продолжал:

– Вас называют вервольфом, волчьим пастырем. Полагают, что вы по ночам обращаетесь в волка. Пьёте кровь своих подданных…

При этих словах фон Сигг вздрогнул.

– Расскажите мне, фрайхерр фон Сигг, что произошло в вашем поместье? Расскажите мне всё – и тогда, возможно, мне удастся спасти вашу жизнь.

– Ну что ж, – помолчав, карлик налил вина в два тяжёлых медных кубка, – не каждый день случается такое… Угощайтесь, господин Готтшальк.

Фон Сигг сделал солидный глоток. Ингер, не снимая перчаток, осторожно взял кубок и пригубил – вино оказалось кислым и сразу ударило в голову. Отодвинув тяжёлый стул, он присел, облокотившись о край стола.

– Я слушаю вас, фрайхерр фон Сигг.

– Прошлой ночью одна из моих служанок была найдена мёртвой, – начал хозяин. Его одутловатое лицо побледнело, а про яства карлик, казалось, забыл, – совсем юная… девушка, – он поёрзал на стуле, – её нашла повариха, когда рано утром отправилась растопить кухонную печь. Бедняжка лежала на лестнице, ведущей в комнату слуг, с перерезанным горлом.

– Кому могло понадобиться убивать служанку?

– Я задавал себе тот же вопрос, – покивал карлик, – и, поверьте, не нашёл ответа. Девица была бедна, её отец и мать давно погибли, родных нет. Худого о ней не скажу – некрасива была, это верно, зато старательна. Скромница большая, умница. По кухне часто помогала…

Фон Сигг замолчал и снова приложился к кубку.

– А что слуги? – продолжал допытываться Ингер, – неужто никто ничего не слышал? Не видел?

– Была глубокая ночь, господин Готтшальк, никто не…

– Откуда вы знаете, что её убили глубокой ночью? – перебил «гнома» охотник, – не вечером, не на рассвете, а именно ночью?

– Так кухарка же… – глазки фон Сигга забегали, – кухарка нашла…

– Нашла тело утром, когда отправилась топить печь, – кивнул Ингер, перегибаясь через стол. – Фрайхерр фон Сигг, разве наш уговор ничего для вас не стоит?

«Гном» помолчал.

– Ну, хорошо, – неохотно сказал он, – убитую нашёл я.

– Зачем вы отправились глубокой ночью в комнату слуг?

– Некоторые из моих девиц , кхм… Скажем так, оказывают мне услугу определённого рода по ночам. Я, видите ли, не женат…

– И вы, отправившись в урочный час выбрать себе утеху на ночь, обнаружили тело, – заключил Ингер, – почему не подняли тревогу сразу же?

– К чему мне выводить на свет Божий мои пристрастия? – пожал плечами фон Сигг, – вы сразу поняли, что господину не место на чёрной лестнице. Конечно, я испугался, что по дому бродит убийца… А потому поспешил вернуться к себе, запереться и дождаться, когда всё разрешится. Не след, чтобы всё поместье знало о моих развлечениях. Длинных языков много, все не укоротить.

– Я понял вас, – охотник кивнул, имея в виду последние слова, – значит, никому не было нужды убивать служанку. И всё же она найдена мёртвой. Кстати, где её тело сейчас?

– Видите ли, – хозяин помялся, – когда нашли тело Эрферат, я послал нарочного к отцу Ульриху. Девушка была набожной, и я просил святого отца прибыть, чтобы совершить отпевание. Но нарочный вернулся с письмом от священника, где говорилось, что он посмертно отпускает ей грехи и просит как можно скорее похоронить тело. Я отправил двух своих слуг, чтобы они упокоили бедняжку на кладбище в соседней деревне.

Услышав последние слова, охотник сжал пальцы так, что фигурная ножка кубка жалобно заскрипела. Ай да Ульрих! Ай да святоша!

– Что ж, на то воля Божья, – отрывисто сказал Ингер, – фрайхерр фон Сигг, кто-нибудь из гостей ночевал в вашем поместье в ночь убийства?

– Нет, здесь находились только я и слуги. Стража тоже ничего не заметила – готов поклясться, что никого из посторонних не было в стенах имения.

– А что насчёт вервольфа? – неожиданно спросил охотник.

– Глупые сплетни, – «гнома» передёрнуло, – возможно, я не слишком добр, но этим ленивым созданиям нужна твёрдая рука. Уверен, они рады пустить слух, будто я пью из них кровь – но, господин Готтшальк, вы же понимаете, что это лишь досужие домыслы.

Ингер молча слушал, пытаясь заглушить вином боль в запястье.

– Вот я сижу перед вами, – карлик попытался приосаниться, но лишь выпятил ещё больше и без того объёмистый живот, – разве я похож на волка? Я такой же человек, как и вы, господин Готтшальк.

---

[1] Вид холодного оружия с изогнутым лезвием, насаженным на длинное древко.

[2] «Болезнь Ликантропия» (лат.).

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: