Глава 14

Вечерний Сити сиял огнями. Фасады ещё не спящих домов, облитые всеми оттенками золота и охры, походили на принаряженных дам, горделиво выставивших грубоватые крупные формы. К ночи подмораживало. На фонарных столбах хрупко поблёскивал иней.

Джи неторопливо шёл к театру, глядя поверх крыш на конические шпили башен Вестминстера. Наконечник трости звонко выстукивал по промёрзшему камню – пожалуй, даже слишком звонко. Звук выходил острым, тяжёлым и будто нарочито утрированным. Джи поморщился и ещё больше замедлил шаг. За воротник пальто пробирался холод.

Театр Друри-лейн, несмотря на мороз, встречал зрителей распахнутыми дверями. Из широкого проёма лился тёплый сочный свет.

Джи остановился у афишной тумбы. Приподнял трость – её кончик хищно задрался, нацеленный на хрустящие от мороза листки. С афиш посыпались колючие иголки инея.

Внутри театра было душно – не столько от горящих газовых рожков, сколько от напряжения, ощутимого почти физически. Воздух буквально пропитался им, превратившись в густое дрожащее марево. Упакованные в «визитки» джентльмены и прикрытые кружевами дамы излучали натянутое нервное ожидание.

Первые ряды уже были заполнены, но Джи и не собирался утыкаться носом в рампу. Пусть впереди сидят те, кто хочет как следует рассмотреть обувь великого мистика.

Ещё не притушили свет, и публика оживлённо переговаривалась – под высоким сводчатым потолком стоял плотный гомон десятков голосов. Джи прищурился. Дама слева что-то увлечённо нашёптывала в ухо своему мужу, который с маниакальной тщательностью тёр стёклышки крохотного театрального бинокля. С середины зала отлично просматривались подмостки, прикрытые бархатным занавесом. На золочёных кистях шевелились выбившиеся из плетения нити. 

– Вы бывали раньше на представлениях Перегрина? – сидящий справа клерк, седоватый, весь какой-то ссохшийся, с любопытством поглядывал сквозь пенсне.

– Не приходилось, к сожалению, – Джи одёрнул пиджак. 

Без привычной тяжести криса на левом запястье было как-то зудяще неуютно. Будто забыл одеться. Пальцы сами тянулись поправлять рукава, из-под которых на дюйм виднелись аккуратные чёрные манжеты с ало-серыми каплями запонок.

– А я бывал, – заявил клерк, – как думаете, в чём его тайна?

– Перегрин – фокусник, – Джи пожал плечами, – только и всего.

– Только и всего, – эхом отозвался седой, – только и всего…

Светильники начали гаснуть. Огромная сторожковая люстра, грозно нависшая над сидящими, вспыхнула и потухла. Лицо клерка утонуло в тени.

– Знаете, я собираюсь его разоблачить, – прошептал он. Голос скрипел, как ствол мёртвого дерева под ветром. – Я хочу выяснить, в чём тайна этого пройдохи. И, уж поверьте мне, найду его источник вечной молодости!..

Джи усмехнулся в сторону скрипа и повернулся к подмосткам.

Секунду спустя они вспыхнули пламенем.

Занавес исчез в клубах багрового дыма. По ушам резанули женские крики, грохот, чей-то визг. Но всё перекрыл глубокий властный голос, раздавшийся, казалось, отовсюду.

– Дамы и господа, я прошу вас сохранять спокойствие – перед вами всего лишь часть моего скромного шоу.

В голосе прорезалась смешинка.

– Пожалуйста, оставайтесь на местах – ведь вы же за них заплатили.

Скрипучий клерк, вскочивший было при виде языков пламени, вновь торопливо умостил тощее тело на сиденье.

Огонь рассеялся, оставив после себя лишь лёгкий запах горечи. А на задымлённых подмостках среди густых серых клубов проступила долговязая фигура.

– Возрождённый Перегрин приветствует вас, – прозвучал в тишине чёткий голос, – добро пожаловать.

***

– Леди и джентльмены! Как вам известно, лишь ваша вера поддерживает во мне жизнь. А потому с моей стороны было бы преступлением растрачивать попусту ваше драгоценное внимание и время. Я не буду развлекать пустыми фокусами, – Перегрин, чьё лицо до сих пор скрывалось в полумраке дымных клубов, коротко рассмеялся, – для этого есть Гудини. Уверен, он будет рад видеть вас на своих представлениях. Здесь же собрались те, кто верит в истинное чудо. Верит потому, что творит его сам. Пусть слабые духом и волей покинут этот зал. И пусть лишённые сомнений поднимут руки!

Воздух перед подмостками прорезали десятки взметнувшихся рук – унизанных перстнями, облитых белым шёлком, закованных в строгие пиджачные латы. Седой клерк, ёрзая и поглядывая по сторонам, поднял сморщенную лапку. Облака дыма на подмостках покрылись частоколом теней.

– Благодарю, дамы и господа, благодарю каждого из вас, – в тоне Перегрина звенела растроганность, – а сейчас я попрошу выйти сюда одного добровольца.

Среди публики возникло замешательство – несмотря на заявленную безоговорочную веру в Возрождённого, никто не спешил оказаться с ним лицом к лицу.

– Ну же, господа, – подначивал Перегрин, – это совершенно безопасно!

Старик в кресле справа съёжился, будто пытаясь стать меньше. Джи поднялся и, проходя мимо него, увидел лишь лысую макушку, испещрённую коричневыми пятнами.

– Замечательно, сэр, – Перегрин простёр к Джи руку – самую обычную, с крупными грубыми пальцами, с синими венами на кисти. На венах набухали круглые узелки. – Ваша решительность достойна быть примером. Смею надеяться, и мою просьбу вы выполните с не меньшей отвагой.

Лицо мистика выступило сквозь дым, как выступает луна меж тучами. Обыкновенное, даже заурядное, лицо обычного человека. Бесцветные глаза в тончайших лучиках морщинок, узкогубый аскетичный рот, впалые худые щёки. Единственной примечательной чертой был свёрнутый на сторону нос – должно быть, когда-то какой-то недобрый друг решил попортить Возрождённому портрет. Криво сросшаяся переносица походила на извилистый горный хребет, а кончик носа над нервными ноздрями косился вбок, точь-в-точь как это бывает на детских рисунках.

Джи мог поклясться, что ни разу в жизни не видел этого мужчину. А ещё он готов был биться об заклад, что это узкое лицо перекосилось ещё больше, а в бесцветных глазах мелькнул страх, когда они разглядели «добровольца» как следует.

Мистик понял, кого он видит перед собой. А, значит, Стефани была права, говоря о Перегрине как о порождении Подземного города. Если даже последний мальчишка, собирающий хлам на отмелях Темзы, знал, что Джи идёт к Ирру – то знаменитый фокусник тем более должен быть в курсе. При условии, конечно, что он и впрямь связан с «подземниками».

Но если нет – то как объяснить мимолётный, но явный испуг Перегрина?

Голос мистика, однако, оставался ровным.

– Я заранее освобождаю вас от всяческой ответственности, – продолжал Перегрин, взмахивая рукой в сторону кулис, – и прошу зал засвидетельствовать это.

Из-за тёмных портьер появились два крепких парня, несущих железную конструкцию. Толстые прутья, расположенные по кругу и куполом сходящиеся кверху, образовывали что-то вроде гигантской птичьей клетки.

Мистик тем временем вынул из кармана брюк самый обычный мелок и, присев, стал очерчивать вокруг себя замкнутую линию. Его нескладная фигура в переливающемся изумрудном фраке, угловатая и ещё более длинная из-за высокого цилиндра на макушке, просто не могла принадлежать существу, постигшему тайну вечности. 

Не был он похож и на «дитя ночи» – за десятилетия, минувшие после памятной стычки с Андрианом, Джи научился с лёту подмечать не уловимые глазом детали. Лёгкое серебро прядей, подобное касанию лунного луча и не имеющее ни капли общего с тусклой человеческой сединой. Особый пронзительный оттенок белой кожи, которого не добиться ни молочными ваннами, ни примочками из аммиака. Хищнический флёр улыбки, стремительность жестов, внутренний нерв – ощущение сжатой пружины. «Мы либо охотимся, либо ждём, что начнётся охота на нас», сказал как-то Андриан.

В Перегрине ничего этого не было.

Чем бы ни являлась его вечность – её источник не имел отношения к «детям ночи».

– Не переживайте, мой решительный друг, клеть не для вас, – проговорил мистик, поднимаясь и отряхивая руки. Концы меловой линии сомкнулись, образовав почти ровную окружность. – Она нужна лишь для того, чтобы исключить всякое мошенничество с моей стороны. Поэтому не беспокойтесь…

Перегрин шагнул прочь из нарисованного круга и повернулся к Джи. На лице фокусника маской застыла непроницаемая вежливая полуулыбка. Секунду он разглядывал бывшего охотника – Джи не отводил взгляд, спокойно стоя на подмостках в свете газового факела и легко опираясь на трость – потом щёлкнул пальцами.

Крепкие парни тем временем установили клетку в меловой круг и исчезли за кулисами. По щелчку на сцене появилась тонкая невысокая девушка с маленьким раскладным столиком в руках и ридикюлем под мышкой.

– Сюда, дорогая, – Перегрин указал на освещённый участок подмостков между собой и Джи.

Помощница развернула столик – отчётливо хрустнули защелкиваемые распорки. Её густо-чёрные волосы, убранные в пучок, блестели как свежая смола. Сияющее белое трико аппетитно облегало точёную фигурку, а обильная подводка едва ли могла скрыть узкий азиатский разрез глаз. Глаз цвета перезрелой вишни.

– Умеете ли вы стрелять, мой друг?

Голос Перегрина донёсся будто из другой Вселенной. 

– Разумеется.

Джи заставил себя отвернуться от девушки и взглянуть в лицо с перекошенным носом.

– Превосходно! – в тоне фокусника звучало столько радости, как будто он только что услышал о выигрыше в лотерею. Лицедей-лицемер – Джи готов был прозакладывать свою несуществующую душу, что Перегрин задал вопрос лишь для проформы.

Из ридикюля помощницы появился карикатурно-огромный сверкающий револьвер. На кукольном раскладном столике с ажурной резьбой он смотрелся инородным предметом, и Джи не смог сдержать улыбки.

Жестом мистик отослал девушку. Движение пальцев – и фрак Перегрина полетел на пол. Ослепительно белая рубашка засияла солнцем в жёлтом горении газовых факелов.

Фокусник отступил назад – точно в центр «птичьей клетки», пройдя сквозь узкий проём дверцы так естественно, словно у него была лишняя пара глаз на затылке. Верхушка его шёлкового цилиндра почти касалась куполообразного свода.

– Дамы и господа, – заговорил Перегрин, повернувшись к залу, – мне потребуется ваше разрешение, чтобы начать. Сейчас я отдаю в ваши руки свою жизнь. И только от вас, от каждого из вас, будет зависеть, увидят ли жители Лондона моё следующее шоу. Скажите мне, верите ли вы в моё возрождение?

Зал утвердительно зарокотал.

– Прутья и пол этой клети выкованы из железа, – продолжал фокусник, – по окончании шоу все желающие смогут подняться сюда и самолично опробовать их на прочность. Никаких скрытых складных механизмов, дамы и господа, никаких люков в полу. А теперь скажите – хорошо ли вы видите меня?

Публика вновь отозвалась одобрительным рокотом.

– Вы будете меня видеть так же отчётливо на протяжении всего шоу, – Перегрин снял цилиндр и отвесил публике поклон, едва не задев макушкой прутья, – я честен с вами, потому что вверяю вам свою жизнь. Ну а в ваши руки, мой смелый друг, – мистик улыбнулся Джи и повёл рукой в направлении столика, – я вверяю мою смерть.

Если возрождённый пройдоха и надеялся увидеть на лице Джи смятение или испуг, то он просчитался.

Лакированный ботинок безжалостно смял роскошный фрак. Перебросив трость в левую руку, Джи шагнул к столику. Ладонь ощутила надёжную тяжесть револьвера. Это был «наган» одной из первых модификаций – громоздкий, шестизарядный, с рифлёными деревянными щёчками. Дверца барабана со щелчком отскочила, в каморе блеснул одинокий патрон.

Перегрин ждал. Стоял с цилиндром в руке, похожий на нелепую долговязую птицу. Ждал и зал, не роняя ни звука в упавшую хрустальную тишину.

Палец взвёл курок. Джи выпрямился, глядя прямо в бесцветные глаза, лишённые всякого выражения. Монолит револьвера на вытянутой руке не дрогнул, когда в прорези целика заблестела жёлтым огоньком рубашка Перегрина.

Мистик коснулся ладонью груди – слева, у сердца. Джи прищурился. Мелькнула шальная мысль пустить этому прохвосту пулю в живот – или пониже – и посмотреть, как он растеряет всю свою холёную убедительность. И пусть вопящий зал попробует остановить хлещущую кровь силой своей веры. То-то было бы радости седому скептичному клерку…

Извини, отец – но не сегодня.

Прорезь слилась с мушкой, и Джи нажал на спуск.

Грохот выстрела потонул в воплях зала. Кричали мужчины, на одной ноте пронзительно выла какая-то дама. Перегрин, ломано скорчившись, лежал на полу клети, по белой рубашке слева расползалось алое пятно. 

– Вы убили его! – верещал кто-то, – убили, убили!..

Прозрачный воздух над клетью подрагивал, словно от тела мистика шёл жар. Джи бросил револьвер на столик и двинулся к лежащему. Но подойти не успел.

По телу Перегрина пробежала дрожь – снова и снова. Ломаную фигуру сотряс спазм, раскинутые руки заплясали по прутьям. Мистик свернулся в клубок, сжался, словно ему вдруг стало тесно в собственной коже. А потом распахнул глаза и сел.

Воздух над клетью больше не мерцал. А рубашка фокусника, ещё мгновение назад безнадёжно испорченная, снова белоснежно сияла.

– Благодарю вас, мой решительный друг, – тихо сказал Перегрин, – благодарю и вас, леди и джентльмены. На сегодня наше шоу окончено.

***

Лёгкий, на удивление свежий бриз с Темзы приятно холодил голову. Пахло морозом и близкой зимой, перила мостов искрились крохотными звёздами инея. Круглые «русские свечи», горящие на верхушках столбов, превращали обмёрзший камень в сверкающую драгоценную породу.

Джи неторопливо шагал по пустынной вечерней набережной. Андриан в своих письмах всегда восхищался Нью-Йорком. «Этот город растёт вширь и ввысь, и нет в нём, кажется, ни одного уголка, которого не коснулась бы мерцающая длань прогресса», писал Старший. «Вообрази себе, что мы можем здесь слышать оркестр, играющий за десятки миль, так отчётливо, словно сидим в одном зале с внимающими слушателями. Представь, что по улицам движутся экипажи без лошадей, приводимые в действие собственной внутренней тягой. Что я могу набросать на бумаге пару строк, и они пролетят через разделяющий нас океан быстрее ветра. Послание постучится в твою дверь, когда я ещё буду идти домой закатными проспектами. И, знаешь, если по пути мне вдруг захочется насытиться – я буду вынужден искать пищу в узких проулках и под мостами, в последних пристанищах нищих. Только туда не заглядывает бесстыдный свет стремительного будущего. Свет электричества…»

И теперь, минуя блестящие от изморози витки ограждений, превращённые огнями «русских свечей» в алмазы, Джи понимал восторг своего Старшего. 

За парапетом плескались томные ледяные волны, шумно ударялись в окованные камнем берега. В голове гудело, и шум воды пробивался сквозь этот низкий фоновый гул, раздражающий, как зудение мухи на оконном стекле.

Знал ли Перегрин, что Джи будет присутствовать на его шоу? О чём вообще известно этому существу, с такой лёгкостью играющему собственной жизнью? А в том, что Перегрин играл всерьёз, Джи мало сомневался.

Как только мистик, пошатываясь, вышел из клети, толпа ринулась на подмостки. Мужчины щупали прутья, дамы – Перегрина. Фокусник откровенно наслаждался, на его белое лицо возвращались краски. Он оставался немногословен, но охотно улыбался и расписывался в крохотных дамских книжечках. 

Восторг рос по мере того, как публика убеждалась в совершеннейшей прочности клети и отсутствии хитроумных приспособлений под нею или вокруг. Джи и сам опробовал железные прутья – согнуть их не было решительно никакой возможности. Да и не в прутьях было дело. Джи вместе с доброй сотней почтенных леди и джентльменов, охочих до жестоких забав, видел, как пуля вошла в грудь мистика, как полилась кровь. Револьвер был настоящим, и пуля была настоящей – Джи хватило нескольких мгновений, чтобы в этом убедиться. Оглушительный треск выстрела и гул в ушах были настоящими. А о подлинности крови красноречиво говорил её запах – острый, колючий, притягивающий. И бритвенная кромка на передних зубах, изрезавшая язык и губы острым лезвием, твердила об этой же подлинности.

Но алые разводы исчезли с рубашки Перегрина вмиг. Исчезла пуля, что неизбежно должна была засесть в сердце мистика. Исчезла – и это почему-то было самым странным – даже лужица крови, натёкшая на пол под клетью.

Джи остановился. Опёрся о парапет, снял шляпу, подставив воздуху разгорячённое лицо. Ветер трепал и путал волосы, бросал в глаза чёрные пряди вперемешку с редким срывающимся снегом.

Почему же он сразу не понял?

Злые воды крутились внизу. Каждая волна – прилив и отлив. Возврат к изначальному состоянию. Как будто стрелки часов, пусть ненадолго, но завертелись обратно.

Так, как завертелось обратно время Перегрина, сделав короткий виток.

Джи вынул из кармана пальто сложенную карту. Станция Кинг Уильям.

Скулы начинало сводить. Внутри, на самом краю восприятия, зарождалась пустота.

Фокусник, управляющий собственным временем. Девушка с глазами полночного вора. Бродяга, под чьим началом ходит добрых пол-Лондона.

Все пути ведут в Подземный город.

А из подручных Ирра выйдет неплохой обед.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: