Глава 19

Кван выпрямила и без того ровную спину. Её глаза, заметавшиеся вспугнутыми птицами, сверкнули, кончик розового языка облизнул губы. Джи наблюдал за всем этим с усмешкой. Что ещё придумает заправская лгунья, привыкшая играть роль в жизни как на сцене?

– Я…

Китаянка не договорила. Воздух вдруг взорвался оглушительным рёвом, свистом, скрежетом железа. Пол уплыл куда-то вбок, Джи швырнуло на Кван, проволокло в сторону. Плечо врезалось во что-то жёсткое и угловатое, вспыхнув болью. Джи взвыл. Мир вокруг продолжал вращаться, пол и потолок менялись местами, со всех сторон сыпались узлы, чемоданы и шляпы, а скрежет, нарастая, достиг наконец пределов слуха и вдруг со страшным ударом, сотрясшим опрокинутый вагон, так же резко оборвался, оставив после себя вязкую тишину.

Тело казалось разбитым на сотни обломков. Джи шевельнулся – руки и ноги болели нещадно, но слушались. Он стряхнул с себя коробки и тряпьё, ухитрившись встать на четвереньки. В теле, казалось, не уцелело ни единой кости. Перед глазами плыло, всё виделось странно тёмным. Не сразу Джи сообразил, что так и должно быть – в вагоне не осталось ни единой целой лампы. Сквозь разбитые окна внутрь врывались оранжевые блики вперемешку с бледными белёсыми полосами лунных дорожек.

– Кван!..

Голос сорвался, и Джи закашлялся от пыли, забившей горло. В раненом плече мучительно пульсировало. Как был на четвереньках, Джи пополз, огибая спинки диванов. 

Вагон лежал на боку. Ладони то и дело натыкались на провалы окон с острыми стекольными краями. Местами искорёженные стенки торчали колючими обломками досок, под пальцами было горячо и липко.

Цепляясь за всё подряд, Джи добрался до места, где сидела китаянка. Диван здесь был смят и изломан, а стенка вагона превратилась в деревянное крошево. Скалящиеся зубы досок блестели тёмным, на одном из них покачивался прилипший кусок коричневого бархата.

Кван лежала поодаль. Её рука – та, что уцелела – ещё хранила остатки тепла, но китаянка не дышала. Помутневшие глаза широко распахнулись, рот приоткрылся, будто Кван удивлялась случившемуся с ней.

Джи провёл ладонью по лицу своей недавней спутницы, опуская ей веки и стараясь не смотреть на то, во что превратилось тело китаянки ниже живота. От густого смешанного запаха мутило. Джи задержал ладонь на щеке актрисы. Рискнуть? Момент – и он узнает правду, узнает всё, что так старательно скрывала китаянка. Пальцы поползли к белой шее Кван, оттягивая пушистый ворот полушубка и манишку платья. В зыбком сумраке лиловая полоса на оголённой коже затемнела уродливым червём-душителем, охватившим горло.

Нет.

Джи отпустил манишку, аккуратно расправил кружева. Кем бы ни была эта женщина, она имела право на тайну. Да, он может сейчас вгрызться в эту измученную шею и жадно пить, зажмурившись, чтобы не видеть немого укора на мёртвом лице. Он будет листать её жизнь, её радости и скорби, её ночную обнажённую нежность и злую звериную боль, беря то, что не дозволено.

Он – вор, глядящий в замочную скважину.

Джи отвернулся.

Что бы ни таила Кван, пусть уходит с нею. Всё равно это уже не имеет значения…

Не глядя больше на тело китаянки, Джи стал пробираться к выходу.

***

Огонь разгонял сумрак и холод морозной ночи. Горел уголь, высыпавшийся из опрокинутого тендера – маленькие отдельные костерки. Пылало то, что осталось от паровоза – бесформенная масса, в которой едва угадывались очертания колёс и развороченного каукетчера.

Котёл. Наверняка рванул котёл…

Джи отполз подальше от лежащего на боку вагона. Всё тело колотило, под рёбрами засела однотонная боль, будто перемалывающая кости тупыми челюстями. Сил подняться не было. Трость осталась где-то в поезде, но при мысли о возвращении внутрь желудок скручивало спазмом. 

Джи на четвереньках потащился вдоль состава. Левая рука предательски подламывалась, и на то, чтобы добраться до следующего вагона, ушли почти все силы. Он упал на спину, глядя в чёрное беззвёздное небо, окаймлённое маревом дрожащих огней.

Вставай. Кто-то ещё должен был выжить. Вставай, во имя всех чертей…

Холод ноябрьской почвы уже пробирался под пальто. Неужели здесь, вот так?.. Посреди плешивого осеннего подлеска, между разбросанных досок, шляпных коробок и трупов?.. И это всё, ради чего он выживал? Ради чего искал, ждал и верил?

Джи рывком сел – так, что в голове поплыло, а перед глазами закачались красные круги.

Ключ – раз. «Подземники» – два. Ли – три…

В соседнем вагоне, точно так же сошедшем с рельсов и опрокинутом чудовищной силой, Джи нашёл нужное. Пока он торопливо глотал, стараясь не касаться языком сомнительно чистой кожи, в голове неотвязно вертелась единственная мысль.

Они нас почти достали.

И всё-таки он уцелел. Несмотря на разрываемое болью плечо, на тупое нытьё в рёбрах при каждом движении. Уцелел и легко отделался. А Кван не повезло…

При воспоминании о Кван где-то внутри кольнуло. Впервые Джи не желал смотреть на чужую жизнь. Он многое повидал. Он видел женщин, отдающихся за так, и мужчин, за так же берущих, он видел старух, всю жизнь трясшихся над грошом, и матерей, душивших своих первенцев пуповиной. Их кровь горчила настолько, что Джи предпочитал ей соки животных. И он не хотел, не желал «пробовать» Кван. Пусть останется загадкой, пусть будет вруньей, притворщицей, лживой актриской. Пусть будет jianmin. Но только не чудовищем.

Он выкарабкался из вагона и сел, привалившись спиной к стенке. Холодный ветер пробирал до костей. Джи кутался в пальто и ждал, когда немного утихнет боль. Нужно было убираться отсюда. Неизвестно, как далеко тянутся Ирровы щупальца. Поезд едва успел покинуть Лондон…

Порыв швырнул в лицо растрёпанную прядь. Джи досадливо отбросил её и прищурился. 

Померещилось – или у первого вагона что-то шевельнулось? Он подобрался, всматриваясь в темноту, где сливались чёрные стенки с чернильной землёй. Ничего.

Джи заставил себя подняться и нетвёрдым шагом двинулся к голове состава. Вокруг догорали разбросанные угольки, от останков паровоза несло коптящим жаром. Он обошёл поезд и ступил на рельсы. Пора домой.

– Так и уйдёте без меня?

Джи резко обернулся. 

Мираж. Причуда утомлённого сознания. Невозможно…

От паровоза отделилась чёрная тень.

– Вы обещали мне своё сопровождение.

Прямо к Джи, нарочито-застенчиво подбирая оборванное платье, двигалась Кван.

Джи застыл. Левая ладонь рефлекторно дёрнулась, выпуская на волю тонкое лезвие.

– Ни шагу ближе!

Мысли метались, как вспугнутые собственным окриком птицы. Что за чёрт? Он же видел… После такого не выживают! Кван – не «дитя ночи», она обычный человек, а, значит, тело китаянки должно сейчас лежать и остывать, пока душа несётся в нирвану или куда там её распределят…

– Не бойтесь, – голос Кван звучал как-то невнятно, от привычного звонкого щебета остались разве что смещённые интонации, – я понимаю, это трудно воспринять, но…

– Но что? – огрызнулся Джи, кляня себя за сентиментальную тупость. Болван! Он должен был, обязан был её проверить. «Не хочу подглядывать за чужой жизнью…» Теперь-то ясно, что он бы там увидел. Где, интересно, эта подземница прятала свою «машину времени»?

– Но я не одна из них, – закончила Кван, будто угадав его мысли.

– Тогда как?..

– Я всё объясню, – в нечётком голосе звучала бесконечная усталость, – только, ради бога, идёмте. Здесь безумно холодно.

– От холода вы не умрёте, – перебил китаянку Джи, – где они?

– Кто? – изумилась Кван.

– Ваши сообщники.

– А… – актриса зябко повела плечами, – вот о чём вы подумали… Так их нет. Я уже говорила, что не имею отношения к «подземникам». Вы чем слушали?

– Хотите, чтобы я вам поверил? – Джи повёл рукой, – после такого?

– Рекомбинация, – выговорила Кван, сплюнув на рельсы.

– Что?..

– Не знаю, – уже чётче зло сказала китаянка, – но вот так называется это дерьмо, что со мной происходит.

Секунду Джи смотрел на дочь Поднебесной. На её стройные коротковатые ноги, неприлично торчащие из-под оборванного у бёдер платья. Аккуратные, чистые, гладкие ноги. Совсем не похожие на то кровавое месиво, что лежало в останках вагона.

– Вперёд, – Джи отступил в сторону, не сводя с китаянки глаз, сбросил пальто и швырнул его на рельсы, – надевайте и топайте. Замечу слежку – всажу вам в спину нож. Умрёте вы или нет, но мне, откровенно говоря, будет хотя бы приятно.

***

До Ипсвича добрались глубокой ночью. Ни один экипаж не спешил подбирать пару, выглядящую как разбойники с большой дороги. Кван мелко дрожала в пальто, доходящем ей до босых пят. Джи, напряжённо ловя малейший звук, чувствовал, как леденеют пальцы.

Двуколку удалось остановить, только бросившись под копыта. Кучер испуганно натянул вожжи, и кони замерли как вкопанные. Джи сунул вознице серебряный хьюмидор и уговорил довезти до окраины Ипсвича.

Дальнейший путь проделали в молчании. Экипаж был пуст, и Кван забилась в угол, поджав под себя ноги. Джи, окоченевший в жилете и тонкой рубашке, бессмысленно вертел в руке сломанный брегет.

Ипсвич спал. Редкие фонари горели на дремлющих улицах, присыпанных мукой инея. Громоздкой чёрной тушей обозначилась городская пивоварня, к которой стекались ровные ряды двухэтажных домиков.

Джи открыл ворота одного из них, пропуская Кван вперёд. Захрустел под ногами подмороженный гравий. Дом, милый дом…

Китаянка, вконец замёрзшая, молчала. Молчала, хрупко ступая по заиндевевшим камням, молчала, перешагивая порог – с гравия на гладкие половицы. Молча вытянула синие от холода ноги к разгорающимся в камине дровам и зябко обхватила себя за плечи. Слабый кивок стал ответом на поданный горячий пунш.

Джи обхватил ладонью свой бокал и, поглядывая на Кван, другой рукой рассеянно перебирал корреспонденцию, набросанную почтальонами сквозь прорезь в двери. Со стороны камина не доносилось ничего, кроме потрескивания горящих поленьев. Китаянка будто застыла, лишь редкие покачивания растрёпанной чёрной головы над спинкой кресла выдавали в ней живое существо.

Бездумно листая пальцами конверты, Джи пытался уложить непослушные мысли в хоть какое-то подобие схемы. Кван. Кто она? Джи не заметил слежки на пути до Ипсвича. Выходит, насчёт сообщников китаянка не солгала. 

Взгляд упал на голую коленку Кван, виднеющуюся из-за подлокотника. Над коленкой легонько покачивался лоскут оборванного платья.

Платье. Вот в чём дело, вот та заноза, не дающая произошедшему сложиться в стройную картину. Рубашка Перегрина снова становилась белоснежной и целёхонькой, когда мистик совершал скачок назад во времени. Вместе с телом фокусника возвращалось к своему раннему состоянию всё, что было на нём и, возможно, непосредственно рядом с ним – вот зачем Перегрину клетка. Но с платьем Кван такого не произошло. Джи снова посмотрел на китаянку, и та, будто почуяв затылком пристальный взгляд, заёрзала в кресле.

Нет, здесь что-то другое. Кван назвала это рекомбинацией… Джи смял в кулаке попавшееся под руку письмо. Ладно. Отогреется – выложит всё как на духу, даже если придётся вспомнить кое-какие приёмы ведения подобных бесед. 

Послушаем, как будет петь эта птичка. А потом… 

Джи швырнул мятую бумажку на паркет. Чужая кровь струилась внутри, залечивая раны, мягко кружа голову. Они оба сейчас не в лучшей форме. Но с девчонкой он как-нибудь справится.

Девчонка.

Пустой бокал со стуком ударился о столешницу, Джи опёрся о полированную доску обеими руками. Девчонка… Нет, не девчонка – юная леди, виденная им на вокзале. Элегантная молодая женщина, как две капли крови напоминающая Коно. Он потерял маленькую лекарку в той памятной битве с латниками Максимилиана, битве, которая стала последней для остатков его верного отряда. Он не нашёл её среди мёртвых, но не чаял и увидеть живой. Малышка, державшая в руках стилет так же ловко, как пучок целебных трав, просто исчезла. Она могла выскользнуть из окружения, а могла сгинуть в болотной трясине. Как бы то ни было, Коно уже почти три сотни лет мертва. Та дама на вокзале – случайный двойник. Или видение. Или – чем не шутит сам чёрт и его сестра-судьба? – пра-пра-правнучка Коно, и впрямь выжившей в той страшной битве. В любом случае, дама с вокзала не имеет отношения к нему. У неё – своя дорога.

А вот путь Кван, как ни жаль, всё же пересекается с его путём.

Джи смахнул очередной конверт из стопки. И на следующем, с чуть косо наклеенной маркой, отставшей одним уголком, увидел знакомый нью-йоркский штемпель. Губы искривились. Андриан обладал фантастической способностью напоминать о себе в самый неподходящий момент. 

Выщелкнувшимся из каркаса лезвием Джи вспорол конверт, раздирая марку. Глаза побежали по пляшущим поспешным строчкам.

«Я счастлив сообщить тебе, что мои поиски почти завершены… Убийца Харнхейма вот-вот будет у меня в руках. И я хотел бы видеть тебя здесь, в Нью-Йорке – о нет, не ради ликования, я знаю, тебе чужда радость отмщения за дорогого моему сердцу Старшего. Но в этом городе есть человек, который приоткроет тебе твою тайну, так, как пролил свет на мою.

И ещё одно. Знаю, ты не питаешь ко мне приязни. Но, заклинаю тебя той кровью, что мы разделили, поверь моему последнему письму – если встретишь даму с Востока, не доверяй ей… Никогда и ни при каких условиях. У меня есть все основания полагать, что убийца Харнхейма – дочь Поднебесной, и она сейчас в Лондоне. Остерегайся её – женщины по имени Ли Кван.

Я прибуду в Лондон как только смогу».

Привычная неразборчивая закорючка вместо подписи и дата. Письмо было отправлено почти три недели назад.

Пальцы аккуратно согнули лист. Пополам – ещё раз пополам – ещё раз. Письмо превратилось в ровный квадратик хрустящей бумаги.

Антрацитовая головка Кван с торчащей из пучка волос палочкой-заколкой виднелась над спинкой глубокого кресла. Чуть покачивалось голое колено, мягко круглилась лежащая на подлокотнике рука, обхватившая бокал с остывающим пуншем.

Два шага – стремительных, скользящих – мимо китаянки, к жарко полыхающим поленьям. Квадрат письма – на корм жадному огню. 

Отточенное лезвие блеснуло в дюйме от лица гостьи. В вишнёвых глазах вспыхнул мимолётный ужас –  отражением блика на сверкающем лезвии – и погас.

Китаянка поднялась, став перед Джи – лицом к лицу, глядя снизу вверх. Бокал остался в ненадёжном равновесии на подлокотнике кресла. Ладони Кван сложились вместе, и девушка поклонилась – легко, спокойно. Как будто не стояла она в разодранном платье перед мужчиной, обещавшим всадить ей в спину нож, как будто не плясал в её зрачках отблеск огня от полированной стали.

Бесконечную секунду Джи смотрел на согнутую спину китаянки, прикрытую держащимся на честном слове рваньём. Щёлкнув, лезвие исчезло, сливаясь с пластинами каркаса.

– Благодарю вас за гостеприимство, – Кван выпрямилась, – и заранее прошу прощения.

Платье упало к её голым ногам, и китаянка резко повернулась. Взметнулись чёрные волны волос, и на чистой гладкой спине Кван в неверном жёлтом сумраке горящего камина Джи прочёл вырезанную надпись.

Гнозис.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: