Глава 22

Тишина повисла в комнате лёгкой паутинкой. Тик-так – часы. Щёлк-щёлк – дрова в камине. Дзынь – ложка о краешек чашки.

Джи дотянулся до поленницы и бросил в огонь ещё деревяшку. Он неудобной позы затекли скрещённые ноги, а плечо снова напомнило о себе тупой ноющей болью. Китаянка же, казалось, ничего не замечала. Тень Джи, падающая на замершую девушку, превращала её лицо в чёрно-белую располовиненную маску.

– Что было дальше, Кван?

– Я очнулась…

Слова китаянки прозвучали сопровождением её действий – девушка вскинула голову, отчего неубранные пряди волос взлетели и мягко опали. Этот жест уже начинал казаться знакомым. Или это весь последний день, нескончаемый и ненормальный, вплавил в память иллюзию узнавания?.. Дежа-вю невозможного прошлого – прошлого, которое, быть может, ещё не настало.

– Я очнулась там, где больше всего боялась оказаться…

Первым ощущением Кван после перерождения стал холод – обнажённое тело уже начинало дрожать. Под спиной было что-то жёсткое и ровное. Воняло мертвечиной, спиртом и жжёной плотью. Ещё не смея открыть глаза, китаянка уже поняла, где находится.

– Он стоял ко мне спиной, – Кван поводила пальцем по краю подноса. Неровно остриженный ноготь упёрся в бок заварного чайничка. – Доктор Крукс.

Элкайя Крукс, главный хирург Бетлема и безумно увлечённый человек, был фанатом передовой науки до мозга костей. Ходили слухи, что он пишет эпохальный труд по сравнительной анатомии, используя в качестве объектов исследования трупы бетлемских пациентов. Кван боялась его как огня, этого маленького, сморщенного, съёжившегося человечка в заляпанном рыжими пятнами фартуке.

И, конечно, доктор Крукс не мог упустить возможности «поработать» с китаянкой.

В первый миг Кван застыла, парализованная ужасом. Она уже видела, как хищный нож хирурга-фанатика вспарывает ей живот, как пила отделяет ноги, чудовищно медленно, со скрипом, со стоном ржавого от застарелой крови лезвия о кость…

Жуткая картина придала китаянке сил. Она шевельнулась, с изумлением обнаружив, что не привязана. Значит, всё-таки добили – мелькнула мысль. Трупы не вопят и не брыкаются…

Бежать, немедленно бежать! Кван сползла с шершавого жёсткого ложа. Приоткрытая дверь маячила в нескольких шагах впереди. Ноги подкашивались, но китаянка, сцепив зубы, на цыпочках продвигалась к выходу. Ещё чуть-чуть…

Крукс обернулся.

Кван замерла напротив него, готовая к чему угодно – бить, защищаться, кричать… Но то, что произошло потом, стало для неё полнейшей неожиданностью.

Хирург схватился за горло и, выпучив глаза, медленно осел на пол. Кван в ужасе смотрела, как он ловит ртом воздух, хрипит и, наконец, замирает.

– Старикашку, верно, хватил удар, когда он обнаружил восставший труп, – китаянка коротко рассмеялась, – должно быть, решил, что это ему кара за измывательства над больными. Ну, туда ему и дорога.

А Кван поняла, что судьба наконец-то подарила ей шанс, которого она так долго ждала. Огромный чан в углу был наполнен останками – доктор Крукс чуть ли не ежедневно упражнялся в своих анатомических изысканиях. В чане, откуда исходило наполнявшее комнату зловоние, вперемешку валялись грубо расчленённые тела. Кван не раз видела, как эту отвратительную посудину, покрытую засохшими потёками, несколько медиков тащат по коридорам, возвращая затем пустой. Дело было за малым.

Осторожно притворив дверь, Кван приблизилась к чану. Задуманное оказалось сложнее, чем она представляла. Несколько раз девушка сгибалась в рвотном позыве, опорожняя и так пустой желудок на пол. Глаза щипало, а по щекам градом катились слёзы, когда Кван вынимала из чана куски мяса, бывшие когда-то людьми. Девушку душили рыдания, и к тому моменту, когда на прозекторском столе образовалось некое подобие расчленённого безголового тела, лицо китаянки было покрыто солёной влагой вперемешку с кровью.

Кван сдёрнула с мёртвого Крукса передник, вытерла им лицо и швырнула в лужу, а длинный заточенный нож, вымазав в крови, положила на стол. Переставляя ноги, как кукла, приблизилась к чану, прерывисто вздохнула – и погрузилась в дурно пахнущее месиво.

– Меня вывезли ночью, – Кван смотрела мимо Джи, – на пустырь, в помойную яму. Вывалили вниз, даже не взглянув. Вот так закончили они… так могла закончить и я. Да, в общем-то, так и случилось. Я умерла, и мой труп лежит среди отбросов.

Китаянка умолкла. Джи смотрел на её тонкую шею, утопающую в махровых складках халата. Вспомнилось, как он увидел Кван впервые, ещё не зная, что она – его со-сестра, его сподвижница. Чёрные прядки на гладкой шее, скрытое зонтом лицо, цепочка блестящих капель на полу коридора. Что он мог ей сказать? Что она жива, потому что сидит здесь и пьёт чай – и всего вернее потому, что при каждом взгляде на неё у него теплеет в груди? Что он знает, как это – жить без цели, без очага, не имея ни прошлого, ни будущего? Так это стало бы ложью. Все эти годы у него были цели, и одной из них ему помогла достичь именно Кван.

Он нашёл одного – одну – из двенадцати.

И сейчас она сидит перед ним, в его доме, завёрнутая в его одежду, и не знает, что её мечта тоже сбылась.

Кван подняла на Джи глаза – винная влага в них исчезла, уступив место жёсткому рубиновому блеску. 

– Кто ты такой?

Тон девушки был ровен и сух.

– Я доверила тебе многое. И имею право на ответную любезность. Кто ты, и почему Стефи собирала для тебя сведения, стоившие ей жизни?

– Она делала это по собственной воле, – перебил китаянку Джи, – её никто не заставлял.

Он встал и начал мерить шагами пол перед камином. Горящие поленья обдавали ноги полыхающим жаром.

– Откуда ты знаешь, что я убила чернокнижника? – прошептала Кван, – и то, что я там написала… ведь от той лаборатории уже наверняка камня на камне не осталось, уже много лет как… так много лет…

Китаянка изумлённо уставилась на Джи. Он усмехнулся, глядя на неё сверху вниз с высоты собственного роста.

– Да, я та самая тварь, что питается кровью людской, – Джи постучал пальцами по каминной полке, – такая же, как почивший чернокнижник. Только я не забавляюсь с человеческой природой. И не держу в клетках очаровательных пленниц.

Взгляд Кван метался по его фигуре, и Джи отметил, как подобралась девушка, сжавшись, будто взведённая пружина.

– Хочешь правду? – Джи присел перед китаянкой, – я был там. Был в его лаборатории. Возможно, тот шум, что ты слышала в отсутствие своего похитителя, тоже произвёл я. Видишь ли, – он улыбнулся, – Харнхейм выбрал для своей берлоги чудное местечко. Прямо под казематами Священного трибунала. И те несчастные, что попадали на стол к чернокнижнику, были узниками инквизиторских застенков. Полуобработанное мясо. И в любом случае – не жильцы. Может быть, Харнхейм даже был милостив к ним. Одно дело умирать от жажды, и совсем другое – когда тебя заживо рвут на куски раскалёнными крючьями.

На лице Кван изумление сменилось ужасом, а Джи продолжал:

– Ты, наверное, божья избранница, если умудрилась ни разу не попасть в лапы каноников. Я не был настолько удачлив, – он вытянул вперёд закованную в латунный каркас левую ладонь, – это – наследие моих бывших коллег-инквизиторов. И, если бы не дар тех, кого ты зовёшь монстрами, я бы вряд ли сумел подать тебе чай, моя дорогая.

Щёки китаянки вспыхнули, но Джи жестом остановил её:

– Погоди, это не всё. Ты же хотела послушать о том, кто я?

Он поднялся, заложив руки за спину.

– Я – бывший инквизитор, бывший апологет веры и охотник на ведьм, бывший еретик и предводитель восстания, в котором по моей вине погибло триста пя… четырнадцать человек. Я – чудовищное извращение природы, которое умирает без людской крови. А ещё…

Джи наклонился к китаянке.

– А ещё я тот, кто приютил тебя и кто поможет тебе добраться до «подземников». Так что советую быть повежливее.

Он отвернулся, не обращая больше внимания на гостью, шагнул к окну и дёрнул плетёную кисть, удерживавшую портьеру. Плотная тёмно-синяя ткань тяжело упала, отрезав комнату от света разгорающегося дня.

– Извини, я не очень-то жалую солнце, – Джи бросил в камин последнюю деревяшку, – если не передумала насчёт моей компании – я провожу тебя в гостевую спальню.

Он подал китаянке руку – правую. Мгновение Кван смотрела на протянутую ладонь, потом кивнула.

– Я не передумала. Благодарю.

Её узкая ручка накрыла пальцы Джи. Китаянка вскочила легко, почти не опираясь на подставленную ладонь. Полудетские ножки аккуратно переступили через поднос на полу. Маленькие, но ровные, совершенно не похожие на изуродованные треугольные ступни современных дочерей Поднебесной.

Джи проводил девушку в гостевую комнату на втором этаже. На пороге Кван выпустила его руку и поклонилась.

– Кем бы ты ни был, я перед тобой в долгу.

– Если что-то понадобится, я буду внизу, – Джи помедлил, – скажи, что самое первое ты помнишь?

– Династию Шан [1], – улыбка осветила лицо китаянки, удивительным образом согрев её холодные глаза, – доброго отдыха.

***

Огонь в камине погас, как и бледное свечение оконного прямоугольника – вялое осеннее солнце скрылось за тучами. Сидя на полу и вороша остывающие угли кочергой, Джи слушал дыхание Кван. В полной тишине, не нарушаемой ничем, кроме тиканья часов, он улавливал каждый её вздох сквозь потолочное перекрытие и стену. 

Он не сказал ей. Пока не сказал… Для китаянки он остаётся монстром, сродни Харнхейму. И она права.

Джи стиснул в ладони широкий низкий бокал из толстого стекла. На дне, согреваемый теплом рук, медленно переливался маслянистый выдержанный виски. Джи сделал глоток, и благородный напиток мягко согрел нёбо – но внутри всё так и осталось будто покрытым коркой вечного льда.

Он солгал, утверждая, что не играет с людьми. Он играл со Стефи, используя её ум и смекалку. Цветочница втянулась в эту забаву, казавшуюся ей безобидной, даже не представляя, кому и зачем помогает. Она собирала для него сведения об осах, тыча палкой в их гнездо. Тонкой и изворотливой, но всё-таки палкой. И, пока он выжидал, чтобы снова вступить в Часовое Братство, пока держался в тени и старался быть незаметным, Стефани делала за него пусть не грязную, но смертельно опасную работу.

Да, она желала этого сама. Но он должен был хотя бы её предупредить, мог бы предупредить… если бы знал. Если бы хотел…

Джи с остервенением ткнул кочергой в покрытые сизым пеплом угли. Где-то там, среди догорающих кусочков дерева, затерялся прах послания от Старшего. Что писал Андриан – в Нью-Йорке есть человек, который способен приоткрыть тайну?.. Джи усмехнулся. Да к чёрту. Вот она, тайна, спит на втором этаже в гостевой комнате. Забавный парадокс – все эти годы они со Старшим искали одного и того же человека. Андриан – чтобы отомстить, Джи – чтобы открыться. И оба не сделали ни того, ни другого.

В любом случае, в Нью-Йорк плыть не имеет смысла. Особенно теперь, когда в руках последний фрагмент шифра от гробницы Кама-Сотца. Андриан подождёт. Китаянка тоже. Ей придётся подождать. Пока что он не собирается выдавать её Старшему – но кто знает, как она себя поведёт…

Держа в руке бокал, Джи поднялся в свой кабинет и отпер ящик стола. Там, в глубине, пахнущие фиалками и сыроватым деревом, лежали записки Стефи. Те самые, что она оставляла для него в цветочных букетах. Засушенные цветы ещё стояли на краешке столешницы в маленькой вазе из голубой глины. Бумага и фиалки, жалкие опоры для бесплотного призрака.

Джи наклонился и вдохнул запах цветов.

Фиалки пахли пылью.

Если человек уходит, остаётся только прах. Все его вещи, все воспоминания, все чувства о нём и к нему – прах. Прах и пыль.

«Мой ненастный покупатель, я снова обращаюсь к вам…»

Одним глотком осушив бокал, Джи собрал записки Стефани и закрыл кабинет на ключ. Ничего нового и полезного из этих наивных посланий Кван не почерпнёт, но замок будет лакмусовой бумажкой для её доверия.

Проходя мимо гостевой спальни, он замедлил шаг. Дверь была приоткрыта, ровное дыхание китаянки мягко шелестело в тишине. Сквозь щель Джи видел аккуратно расправленный на спинке стула халат.

Сердце вдруг заторопилось, будто ему стало тесно. Волна удушливого жара прокатилась от раскалённого камня в груди вниз, к животу и бёдрам. Дыхание Кван шумело в ушах морским прибоем. Бег её крови, пульс её жизни бились набатом в глубине мозга. Одна капля – одна правда. Она слишком много лгала, чтобы теперь можно было верить лишь её словам.

Образ Кван мерцал перед глазами. Вишни-глаза, мёртвые буквы на чистой коже, перья воронова крыла у тонкой нежной шеи… Чернь и золото, тьма и солнце. Ли…

«Всего одна капля… Тебя назовут монстром…»

– Жалкое подобие, – неразборчиво прошипел Джи сквозь зубы, уходя.

***

Новость об отъезде китаянка восприняла на удивление спокойно. Она вся как будто сгладилась, лишившись острых углов и привычной ей колючей резкости. Её волосы, оказавшиеся на удивление длинными, свободно спадали до самого пояса, а руки, когда она управлялась с ножом и вилкой, двигались завораживающе плавно.

– Я могу остаться здесь до твоего возвращения? – спросила Кван.

– Ты должна остаться здесь до моего возвращения, если не хочешь снова попасть в лапы «подземников». Уверен, тут они тебя не достанут. Но на всякий случай – постарайся не высовываться. Запас продуктов есть в кладовой, дрова в пристройке у чёрного хода. Надеюсь, сильно скучать не будешь.

– У тебя очень уютный дом, – помолчав, сказала китаянка.

В гостиной за накрытым к ужину столом и впрямь было уютно. Джи не стал зажигать газовые рожки, и комната мягко освещалась лишь тремя высокими свечами на плоских подставках. 

Кван ела мало. Почти не притронулась к копчёному мясу, отдав должное только вину и фруктам. Джи так и не нашёл для неё подходящей одежды, но, когда девушка спустилась в гостиную всё в том же халате, то выглядела не хуже иной леди в чайном платье.

– Что это за история с дочкой? – вместо ответа спросил Джи.

– У меня никогда не было детей, – пожала плечиками Кван, – но когда вынужден лгать веками, волей-неволей развиваешь фантазию. Надо ж было как-то обосновать моё стремление заполучить машину «подземников».

– А что на самом деле ты хочешь изменить?

С лица китаянки вдруг разом сошли все краски.

– Я… я хочу…

Она умолкла.

– Что?

– Никогда не участвовать в операции «Гнозис», – еле слышно прошептала Кван.

Джи помолчал, нарезая дольками зеленоватое яблоко. Закатанные рукава рубашки открывали предплечья с бледной, не тронутой солнцем кожей. Левое запястье мягко обнимали узкие ремни.

– Тебя заставили? – наконец спросил Джи, подливая в бокалы терпкого кислого красного.

– Не знаю. Повезёт с «подземниками» – буду знать. А если нет…

Китаянка поёрзала, одёргивая и без того свисающий до пола халат.

– Скажи… – она смотрела куда-то в стену, – ты хочешь… не хочешь полакомиться мной?

– В каком именно смысле? – он не удержался от улыбки, глядя, как меняется выражение лица Кван. – Брось. Я же сказал, что не монстр.

Остаток ужина прошёл в молчании. Китаянка изредка поглядывала на Джи, и в её вишнёвых глазах явственно проскальзывали искорки удивления. Наверное, для неё было странным, почему тот, кто должен питаться исключительно человеческой кровью, преспокойно ест яблоки и не делает ни малейшей попытки немедленно вонзить зубы в шею гостьи. Но она так и не задала вопроса. Молча ела, аккуратно отрезая крохотные кусочки фруктов и запивая их вином. А Джи, глядя на склонённую головку китаянки и её полудетские пальчики, обхватившие ножку бокала, не мог понять, отчего Кван доверилась ему. Отчего снова не выдумала какую-нибудь глупую легенду, зачем вообще побежала за ним следом после воскрешения в поезде? Неужели настолько боялась «подземников» – она-то, бессмертная? Зачем девушке, которая сто очков вперёд даст иным мужчинам в ловкости и умении держать револьвер, чья-то помощь? И даже теперь, зная, кем является её невольный сообщник, она преспокойно сидит с ним за одним столом. Джи поглядывал на китаянку, но не мог прочесть в её огромных глазах ничего, кроме любопытства.

Время придёт, как говорили Часовые братья. Возможно, вернувшись, Джи застанет опустевший дом. А пока что он должен сделать то, к чему шёл без малого три сотни лет.

Открыть рот Кама-Сотца.

---

[1] 1600-1027 гг. до н.э.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: