Глава 16

Я вовсе не Ника

– У нас маловато съестного, – голос Теслы вернул меня к реальности, – но сейчас мы можем только ждать, пока сменится погода.

– Там, снаружи, ещё целая кладовка дохлого мяса, – я заставила себя отвлечься от мыслей о собственных кишках, развешанных по стенам. – Доски для костра тоже можно найти.

– Ты права, – задумчиво ответил мой спутник, – надеюсь, горничная не расстроится, что мы здесь похозяйничали.

– Кто?..

Ответом мне был короткий взгляд – не то удивлённый, не то досадливый. Тесла подбросил в костёр пару обломков, скормил сонному огню купюру из сильно похудевшей пачки.

– Далеко нам ещё? – спросила я. – Ночью по мегаполису не особо побегаешь.

– Зато днём здесь гораздо проще передвигаться, чем в пустошах, – возразил Тесла, – руины дают много тени. 

– Так далеко или нет?

– Около шестидесяти миль.

Я присвистнула. Шестьдесят миль по пустошам – это два-три дня пути. Но когда под ногами вместо степи бетонный лом и железо, два дня могут превратиться в декаду. 

– Карта великого человека не врёт?

– Город так изменился… – Тесла вдруг осёкся. Шагнул к кровати, обходя летящую из окна морось, – изменился с тех пор, как была составлена эта карта.

– С чего бы, – фыркнула я, – прошло всего-то несколько веков да случился один апокалипсис.

Тесла усмехнулся. Я наблюдала за ним, подперев голову руками. Внутри грызло, желудок скручивался в комок, но по руке разливалось приятное сытое тепло. Казалось, вместо крови по венам бежит ток – горячий, плотный, живой ручей чистой энергии из напоённого силой акума. Отчасти, впрочем, так оно и было.

– Маки, – я вдруг кое-что вспомнила, – в книге пса говорилось о маках. Но те «цветы», что мне причудились в пади, выглядели иначе.

– Вряд ли пёс когда-нибудь видел маки, – Тесла пожал плечами, – не думаю, что этих тварей пускают в теплицы. Он наверняка представлял маковое поле по-своему – так, как позже увидела ты.

Костёр медленно горел, чадя голубым дымом. Тесла поворошил обломки носком ботинка, повернулся ко мне, опершись плечом о стену. Ленивый огонь выкрашивал охрой край его плаща.

– Что ты знаешь о замкнутых системах?

– Что?.. Это миф, – я наморщила лоб, вспоминая, – считается, что где-то есть обособленные области пространства, замкнутые сами на себя. Непрерывный цикл, регенерация, безотходное производство… Мечта затворника. Прототипы таких систем якобы создавались искусственно – считалось, что это шанс для человека пережить катастрофу. Но разработку так и не довели до ума… Не успели. И теперь каждый недобитый сопляк-разведчик хвалится, что находил такие вот ячейки. Правда, они всегда почему-то оказываются разрушенными и кем-то давно опустошёнными. Само собой, добро из мифических ячеек тоже исключительно мифическое. Никто и никогда в глаза не видел ни саму систему, ни артефактов из неё.

Я облизнула пересохшие губы. Хвойная смола окончательно размокла, став почти безвкусной.

– Замкнутая система на то и замкнутая, что в неё никто не вмешивается, – сказал Тесла, терпеливо дослушав, – если в ней что-то нарушить, цикл прервётся, и начнёт распадаться ядро. Система будет изживать себя… Ну, это не важно, – он словно сам себя одёрнул, – суть в том, что в замкнутой системе изначально отсутствуют любые факторы угрозы. Это основной принцип и задача – обеспечить безопасность человека, его выживание. Весь алгоритм, вся схема ячейки подчиняются этому принципу. 

– Ты так говоришь, как будто лично создал десяток-другой замкнутых систем, – я ухмыльнулась и повернулась к нему вполоборота.

Тесла промолчал. Достал из рюкзака пустую бутылку, срезал дно, кончиком ножа проткнул в пробке пару дырок. Оторвал от подкладки плаща кусок ткани, закрыл им горлышко бутылки и завернул пробку.

– Замкнутая система не даёт человеку никакой информации об окружающем мире, – наконец произнёс он, – раньше было такое понятие «расти как цветок под стеклом»…

– Чушь, – фыркнула я, – он не вырастет, задохнётся.

– Вырастет, – спокойно возразил Тесла, присев перед костром и щепкой сгребая в сторону прогоревшие угли, – если создать внутри стеклянного колпака условия, при которых почва будет регулярно увлажняться, а вырабатываемый кислород – поглощаться другими организмами, чей метаболизм даёт углекислый газ. Например, человеком. Это и есть замкнутая система, – он достал вторую бутылку, срезал верхушку. – По сути, Земля тоже представляет собой такую систему, только экстраполированную. Макроскопических масштабов и несоизмеримо более сложную. В нашем же случае количество процессов в системе сведено к возможному минимуму. А теперь представь, что будет, если разбить стеклянный колпак.

Я представила. В горле защипало – не то от жалости к цветку, не то от кислотных испарений в воздухе.

– Существует ничтожная вероятность, что не приспособленное к окружающему миру существо сумеет выжить, – продолжал Тесла, насыпая остывший уголь в бутылку, – но эта цифра всё же отлична от нуля. И выживший организм начнёт приспосабливаться. Как – это уже другое дело… 

Он снова помолчал. На секунду скрылся в комнатушке, чтобы вернуться с полной бутылкой. Ржаво-бурая вода покачивалась в ёмкости, сочась сквозь толстый слой угля и тряпку. Тесла вставил полную бутылку в пустую – на дно упала прозрачная капля.

Сырая едкая хмарь дышала в окна. Над мегаполисом повисла мёртвая тишь. Я невольно задумалась над услышанным. Если разбить стеклянный колпак… Не это ли произошло с человечеством? В день Гнева Господня HAARP’ы разбили хрупкий озоновый слой. Но выжившие начали приспосабливаться – кто-то научился пить «жгучую воду», кто-то оброс роговой чешуёй. Мы называем таких мутами – мы, люди. И презираем их, сидя в истлевающих хибарах, обвешанные сигналками, задыхающиеся от воздуха, которым муты свободно дышат. Мы боимся их, ненавидим их… завидуем им?

Ветер нёс в окно брызги дождя, они долетали до середины комнаты, оставаясь на полу расплывчатым мокрым пятном. Давно сгнивший паркет отсырел, и зябкая влажность проникала даже сквозь подстеленную куртку.

– Холодно?

Я неопределённо мотнула головой, но Тесла уже снимал плащ. Тяжёлая накидка улеглась мне на плечи. Подкладка ещё хранила его тепло.

Он опустился рядом, неуловимым движением скрестив ноги. Двумя пальцами взял меня за подбородок и чуть приподнял – наши лица оказались вровень, в его янтарных глазах застыло моё отражение, неподвижное, как и я сама.

Его губы оказались мягкими и неожиданно прохладными, обветренная кожа чуть царапала язык. Пальцы горели огнём, словно всё тепло тела сосредоточилось в них. Обмотки изоленты покалывали, цеплялись за непослушные кнопки, шершаво скользили по талии над ремнём брюк. 

Спина коснулась разбросанной куртки, до последней секунды поддерживаемая горячей рукой. Он спустился ниже, касаясь губами шеи, и я зарылась лицом в его волосы – тёмные в сумрачном свете, влажно-мягкие, пахнущие дождём и ветром. Моя рука потянулась к его рубашке, неловко преодолела сопротивление первой пуговицы, и он будто вздрогнул, застыл на мгновение, поднял голову – снова то странное выражение узнавания – и еле заметно кивнул, соглашаясь как будто скорее с собой, чем со мной.

В полумраке его тело казалось оливковым. Тёмные полосы от кистей до локтей, загорелый треугольник на месте ворота рубашки – следы безжалостного солнца. От него пахло солёным, пахло пылью и травами. Вдоль рук сбегали серебристые узоры – чуть выпуклые, сглаженные, будто затвердевшие. 

И он был чист. Когда на пол упали брюки и бельё, мне открылось не тронутое аугментациями тело. Мои ладони обшарили каждый уголок – сперва нежно, потом лихорадочно-жадно, поспешно, неверяще. Запнулись на спине, задержались, коснувшись бугристых росчерков – хаотичной вязи старых шрамов.

Его губы касались моих ключиц, дыша жадно и жарко. Свободная рука чуть помедлила, расстёгивая пуговицу блузки. Я дёрнулась, и горячие пальцы остановились, всего лишь распахнув воротник. Хвойное дыхание ожгло грудь, волной прокатилось по телу. Под задравшимся подолом жгучая ладонь легко коснулась кожи, на миг замерев – там, где рёбра слева перечёркивал выпуклый шрам «адрена». 

Я сомкнула ладони на его спине. Ненужные брюки скользнули к коленям. Он навис надо мной, упираясь в пол одной рукой – чтобы в следующий миг накрыть, заполнить и растворить в себе, раскалённом и крепком, как абсент, в запахе смолы и пота, в бережной сладости губ. Мои пальцы скользили по влажной коже, исчерченной неровными отметинами, словно карта. И всё моё существо следовало этой карте, двигаясь вместе с ним в одном ритме, всё дальше и дальше, вперёд, выше и глубже – пока не дошло до конца и не опало, бессильно, опустошённое, смытое жаркой волной. 

Я прерывисто вздохнула, расцепляя руки. По запястью скользнуло что-то плотное, и до меня вдруг дошло, что всё это время нас укрывал его плащ.

Он отстранился, садясь рядом. Я тоже села, подтянув колени к груди. Застёгнутая блузка прилипла к телу. Порыв ветра, влетевший в окно, обдал прохладой.

Тесла снова набросил плащ мне на плечи, расправил, кутая оголённую шею. Подобрал с пола брюки.

– Откуда это? – спросила я, ведя ладонью по его спине.

– Шрапнель, – коротко ответил он. Звякнула пряжка ремня – металлический волк защёлкнул свою пасть. 

– Шрапнель… 

Колючее слово застряло в горле. Не думала, что она ещё где-то используется. Разве что какие-нибудь психи из укрытия или бандюки могут поставить пушку для защиты своей территории. С них станется… Но зачем стрелять из такого орудия по людям?

Я кашлянула, подтягивая штаны. Застегнула молнию. Взгляд упал на рубашку Теслы – она лежала изнанкой вверх, и мне был хорошо виден ворот. Потёртая чёрная ткань без следов обязательной метки.

Я прищурилась, всматриваясь в переплетения нитей. Никаких обрывков, ни следа прокола. Метка не оторвалась – её просто никогда там не было.

Очередной порыв ветра показался ледяным. Ещё один факт, ещё один кусочек мозаики. По метке на одежде твой труп всегда опознают. Разведчик может забрать себе вещи, но обязательно принесёт споротую метку – как знать, вдруг при жизни ты был кому-то дорог? И, возможно, этот кто-то даже всплакнёт, когда от тебя останется только обрывок истрёпанного материала с криво вышитым именем. Никто не вызверится, увидев на пришлом твои вещи – это пустоши, и это закон волчьей стаи. Даже если пришелец будет твоим убийцей, это всего лишь скажет о том, что из вас двоих именно он оказался сильнее. 

А если плакать по тебе некому, метка укажет разведчику, кому он должен воздать почести. Он помолится за тебя придуманному богу, и, может быть, этот бог будет настолько щедр, что подарит твоей душе покой. Самый последний барыга, захудалый меняла или владелец тухлого притона носят метки, эти индульгенции, шансы на отпущение грехов.

Не носит метку только тот, кто не желает, чтобы его опознали – даже после смерти. Для кого забвение – не пугающая чернота, а верх чаяний.

Тесла молча смотрел на меня. В его взгляде было что-то непонятное – сложная смесь из тепла, сожаления и сочувствия. 

Мои пальцы коснулись суховатой шершавой кожи. Провели по щеке – вверх, к косой ниточке, отчёркивающей светлые глаза.

Тесла перехватил мою руку. Вместо шершавости кожи – шероховатая ткань гловелетт. Уже привычно горячие ладони. 

– Это прошлое, Ника, – он бережно, но твёрдо отвёл моё запястье, – то, что ушло и не вернётся.

Ответ был неожиданным. Я застегнула пуговицу блузки. Поправила на плечах его плащ, украдкой взглянув на изнанку у ворота. Ничего. Наверное, я бы удивилась, увидев там метку.

Тесла не спешил надевать рубашку. Сидел, снова скрестив ноги, положив ладонь на рукоятку «Глока». Мой взгляд скользил по его обнажённому торсу, снова ища на коже следы аугментики, выходы портов, разъёмы для акумов, что угодно – и не находил. Только ниточки ало-серебряных узоров на руках, только странную изоленту, закрывающую ногти и подушечки пальцев.

Вот почему он так просто позволил раздеть себя, пренебрегая – в который уже раз – негласными, но незыблемыми правилами. Покажи себя только тому, кому полностью доверяешь. Но это не тот случай, и доверие здесь ни при чём. Ему просто нечего скрывать. Кроме одного – как он сумел выжить в мире, где без имплантов немыслима жизнь?..

Рана на его левом плече не затянулась до конца. Повязка сползла, обнажив кожу. Тёмная окаёмка, словно траурная канва, очерчивала неправильный абрис. Неровные рваные края – след когтя плакальщика. В середине, внутри тёмной каймы, расползалось бледное желтоватое пятно. 

Вокруг раны чернота переходила в алое. Ветвистые молнии всё так же бежали по коже, едва уловимо поблёскивая. Точно такие же, как на моей левой руке.

Там, на крыше, – это был удар током. Не искра статического электричества, а ощутимый, сильный разряд. «Молнии» – следы этого удара, а их серебристый блеск – частички металла, вплавившиеся в кожу под действием электрической дуги. Вот почему на моей руке эти знаки сконцентрированы вокруг плеча. Но Тесла чист, на его теле нет никаких металлических вставок. Почему тогда его руки покрыты этими «молниями»?

Тесла потянулся к рубашке, но я коснулась его запястья, останавливая. Взглядом указала на рану. Он помедлил. Кивнул. Вынул из кармана брюк сигарету, прикурил.

– Фляжка в рюкзаке.

В бутылку уже натекло на треть. Я встряхнула прозрачную жидкость, коснулась пальцем. Вода не жгла. На вкус она оказалась тухловатой и с оттенком железа, но не едкой. 

Я вытащила из сумки мятую жестянку из-под сои, тщательно вылизанную накануне, налила воды до половины, придвинула к огню. Капли на стенках зашипели, исходя паром.

Тесла смотрел мимо меня – куда-то в сереющий прямоугольник окна. Тонкая коричневая сигарета, зажатая меж пальцев здоровой руки, сочилась горьковатым дымом. 

Я нашарила в кармане рюкзака фляжку. Бросила на расстеленный плащ.

– Нож.

Прикусив фильтр уголком рта, Тесла одной рукой вынул складной клинок. Тёмная сталь блеснула на раскрытой ладони.

Отточенное лезвие замерцало красным, жадно облизываемое сполохами огня. Остриё потемнело, впитывая костровой жар. Взгляд ловил фигуру Теслы сквозь размытые кольца дыма.

Я отложила нож. Убрала с огня жестянку с бурлящей водой, нацедила густо-зелёного пойла из фляжки. Пар от кипятка быстро рассеивался в холодном воздухе. 

Тесла курил, не глядя на меня. Я подошла, присела рядом. Он успел снять повязку, и кусок материала, когда-то бывший моей банданой, сиротливо лежал на штормовке. Бандана заскорузла от крови. Я помяла её в руках. Дотянулась до своей куртки, сняла с шеи шнурок с заточкой и отпорола внутренний карман, разорвала надвое. Мягкий заношенный материал скользнул в жестянку.

Тесла молчал, по-прежнему отвернувшись. Я вздрогнула вместе с ним, когда смоченная ткань коснулась его руки. Вода в ёмкости моментально побурела. А у меня застучало в висках, и внутри черепа словно что-то сдавило, когда под слоем смытой полузасохшей крови проступили рваные края.

И я могла поклясться, что где-то там, в глубине, между слоями пергаментной кожи и сочащихся сукровицей мышц серебристо и влажно блеснуло.

Нож уже остыл, отдав весь впитанный жар промозглому холоду. Я сжала в ладони отполированную рукоять.

– Готов?

Мой спутник коротко кивнул. Я вдохнула, перехватывая нож поудобнее.

Первый надрез, секунду помедлив, будто раздумывая, брызнул в стороны, засочился жёлто-алым. Я подхватила мокрую ткань, стирая вязкий гной вперемешку с кровью.

Отточенное лезвие снова полоснуло вдоль тёмной каймы. Бурый ручеёк рванулся вниз и захлебнулся, впитываясь во влажный материал. К смятой тряпке прилип лоскут почерневшей окровавленной кожи.

Тесла не двигался, зажав в пальцах забытую сигарету. Смотрел в окно, молча, закусив губу. Прозрачные капли блестящими дорожками расчерчивали побледневшие виски.

Я продолжала. Остриё снова и снова вгрызалось в омертвевшую кожу, до тех пор, пока вокруг раны не осталось ни одного гадливо-чёрного кусочка. Кровь заливала руку, мои пальцы скользили в ней – горячей, густой. Драгоценной.

Нож полетел на пол, поверх раны легла сухая ткань. Я обхватила плечо Теслы, прижимая материю плотнее. Частый пульс вливался в меня сквозь подушечки пальцев.

Долгий выдох едва слышно прошелестел в шуме дождя, сливаясь с щелчком зажигалки. Я облизнула пересохшие губы и с тупым изумлением почувствовала на них проступившую соль.

По подбородку стекало тёплое, железисто-кислое на вкус. Я утёрлась свободной ладонью. Зубами оторвала от куртки кусок изодранной подкладки, смочила в воде. Бросила в жестянку пропитавшийся кровью материал.

– Послушай, – я сделала паузу, подбирая слова, – то убежище в опоре моста… Возможно, внутри оно действительно хорошо сохранилось.

– Оно заперто, – струйка горького дыма смешалась с чадом костра, – так что да, могло и сохраниться.

– Тот район вообще намного целее, – я выжала ткань. Кровь уже не текла, лишь сочилась крупными ленивыми каплями. Я провела скомканным обрывком по коже, стирая бурые разводы вокруг раны, – нам ещё далеко идти, и наверняка не везде будет, как здесь. Где-то могли уцелеть другие убежища. В них могут быть припасы. Какое-то оборудование…

– Это задержит нас, – оборвал меня Тесла.

– Ну и что? – вышло резче, чем хотелось, – пёс больше не наступает нам на пятки, пара часов ничего не решит.

Я плеснула из фляжки на ткань, прижала к ране.

– Вот как, – Тесла улыбнулся уголком рта, и я могла только гадать, каких усилий ему это стоило. 

Он повернул голову и протянул мне сигарету. Я стиснула кончик фильтра зубами, вдохнув терпкий дым. Закашлялась – затянулась слишком глубоко.

Тесла наконец посмотрел на меня – уже без улыбки. Слегка похлопал по спине. Даже через блузку я ощутила, как горят его пальцы. И как горит моя кожа там, где он коснулся.

– Ты забываешь о наших преследователях, – наконец сказал он, – мы дадим им лишний шанс.

– Лишний шанс мы им дадим, если мне придётся тащить тебя на себе.

– Ну о каком оборудовании ты говоришь, Ника? – светлые глаза превратились в две узкие щёлочки, – зачем тебе ржавые скальпели? 

– Рану надо прочистить, – ещё одна окровавленная тряпка полетела в воду, – я сделала что могла, но этого мало. Нам нужен гидрохирургический модуль или хотя бы кавитатор. Иначе мы эти шестьдесят миль не пройдём.

Я выпрямилась – и успела заметить на лице Теслы удивление. Он поймал мой взгляд, и его лицо снова стало непроницаемым. Затянулся, и между нами поплыл серый дым.

Мокрая ткань застыла в моей руке.

Так смотрит человек, впервые слышащий о чём-то.

– Ты медик? – спросил Тесла.

– Нет.

Густые клубы скрывали наши лица друг от друга. Я взяла его руку, снова провела тканью по горящей коже. До рези в глазах вгляделась в глубь раны – ничего. Неужели показалось?..

Я отпорола второй карман, приложила сухой обрывок к ране и замотала сверху банданой.

– Не обязательно быть медиком, чтобы распознать нагноение и некроз.

– Но ты разбираешься в оборудовании.

– Любой биохакер разбирается, – я пожала плечами, – сложно не знать, чем тебя регулярно режут и шьют.

Бандана слегка порозовела – блёклые пятна поверх высохших разводов. Я закрепила её на плече Теслы. Дым рассеялся, смешавшись с дождём за окном. Мой спутник провожал серое облачко взглядом. Его профиль казался бумажным на фоне выцветшей стены.

Я порывисто наклонилась. Губы быстро коснулись лба – прохладного, сухого, с лёгким налётом соли.

– Я сейчас.

Поднялась, унося с собой жестянку. В ней плескалась частичка его.

В комнатушке я не стала закрывать дверь. Поставила ёмкость на пол, опёрлась руками о грязный бортик ванны.

Либо он действительно чист, либо играет со мной. Только ребёнок не знает о том, что такое кавитатор. Каждый, кому хоть раз вживляли имплант, в курсе всех варварских орудий кракеров. Подобное не забывается. Никогда.

Я медленно выдохнула, глядя на своё отражение в мутной воде. Знаки на коже – раз. Мёртвый пёс с опалённой шерстью – два. Удар током – три. И блеск, серебристый блеск в глубине раны – он не мог мне почудиться. Я видела то, что видела.

Тесла играет со мной. Разъёмы наверняка скрыты под изолентой на кончиках пальцев. Акум может быть вживлённым и подзаряжаться от внешней батареи. Это неудобно и рискованно, но такие технологии есть. Тесла мог заряжать его, пока я спала. Тогда всё встаёт на свои места. Всё, кроме одного – зачем ему лгать?..

***

Когда я вернулась, в его руке остался только фильтр. Тесла взглянул на меня. Будто до этого всё его внимание было приковано к сигарете, а теперь, когда она докурена, в поле зрения нашлось место для чего-то ещё.

– Хорошо, – щелчком пальцев мой спутник отправил окурок в окно, – если нам попадётся убежище, мы его вскроем. И будем надеяться, что там нас поджидает что-нибудь полезное, а не нафтерская ловушка.

Он помолчал. Набросил рубашку, поморщился, расправляя рукава. Я наклонилась, касаясь потёртого манжета. Однако он отвёл мою руку – мягко, но настойчиво, – и поднялся. Я прикусила губу.

Тесла застегнул последнюю пуговицу, снова оставив распахнутым воротник. Железный волк на пряжке ремня косил мёртвым глазом.

– Но сначала ты скажешь, кто нас преследует.

Сердце ухнуло вниз. Как он узнал?..

Тесла, как ни в чём не бывало, походя глотнул воды и взял за лапы тушку одного из убитых борратов. Блеснуло, разворачиваясь, лезвие ножа. Тесла надрезал шкуру животного и бросил на меня взгляд исподлобья. Светлые глаза потеряли прозрачность, налившись закатным янтарём. Влажная слипшаяся прядь волос упала на лоб.

Я подавила вздох. Завернула манжеты блузки, каменными ногами шагнула к нему, взяла вторую тушку. Лохматое тело уже остыло и оттого казалось ещё более тощим и жилистым.

– Как ты понял?

– Ты торопишься, Ника, – густая бурая кровь боррата закапала на пол, – и нервничаешь больше, чем хочешь показать. 

– Вообще-то это я настаиваю на убежище, – заточка полоснула по шее дохлого зверя.

– Вот именно.

Я стиснула зубы. В этом коротком «вот именно» было всё – и понимание, что я просто не желаю нас задерживать; и подтверждение, что лучше потерять пару часов, чем взвалить на себя обузу или встать перед нелёгким выбором – бросить спутника либо тащить его на себе, хотя и выбор здесь иллюзорен, ведь безнадёжных положено бросать… И осознание того, что для меня на первом месте вовсе не здоровье моего нанимателя, – осознание и спокойное принятие. И лёгкое, даже какое-то небрежное считывание – моего беспокойства, страха перед наступающей угрозой, боязни потерять хоть какую-то защиту и наивной попытки прикрыться мнимой заботой… 

В повисшей тишине на пол вязко шлёпнулась шкурка. Тяжёлый дух сырого звериного мяса наполнил комнату.

– Ника?

– Не называй меня так!

Слова вырвались против воли. Я чертыхнулась, но было поздно. Тесла приподнял брови. 

– Почему?

– Не люблю, когда меня называют по имени, – я уставилась на спутанную шерсть боррата, старательно отделяя шкуру от плоти.

– Почему?

Прозвучавший во второй раз вопрос эхом отозвался где-то внутри. Почему? Потому что я вовсе не Ника.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: