Глава 41

Сверни или столкнись

Это случилось летом. Стояла неимоверная жара. По такой жаре никто никуда не ходит. Клиентов нет, нет и жратвы. Лето – мёртвый сезон, ещё более мёртвый, чем все остальные. Условное лето, конечно. Раньше деление на времена года было оправдано, но сейчас оно скорее дань традиции. Когда жарит так, что плавится железо, тогда и лето. Вот и всё.

Я пришла к Пустынным Лори. Эта банда вроде как поддерживала нейтралитет. У них нейтралитет – это если ты сохраняешь себе не только жизнь, но и половину хабара. Так себе правила, но получше многих.

Лори владели баном. Да что там, у них был лучший бан на всю ближайшую пустошь вплоть до «красной» зоны! Старый (а новых и не бывает, ага), потрескавшийся, но – эксклюзив! – с сохранившимся ограждением. Бан Лори знали все. А всё потому, что ограждение на нём прерывалось аккурат в середине – и ровно настолько, чтобы успеть отвернуть руль. Здесь играли в «сверни или столкнись». В самую красивую версию – с исходом в последний момент.

Машин у Лори было завались. Горючку им поставляли нафтеры в обмен на халявный просмотр игр и кое-какие поблажки относительно добычи. Поговаривали, нафтерам даже разрешают свободно провозить весь хабар, требуя с них только долю бензина. Дольче вита.

В общем, я пошла к ним, чтобы подзаработать. Летом – самый пик игр. Желающих море, и никто тебя не спросит, кто ты и откуда. А мне как раз было важно, чтобы не спрашивали.

Машина досталась такая себе – убитый «Форд-эскорт» без дверей и багажника. Ну, на багажник мне плевать, а вот двери… На двери, в общем-то, тоже плевать. Я никогда не сворачиваю, так что пусть о дверях беспокоятся лузеры.

Раскатку Лори не разрешают. Каждый литр бензина на счету. Ходят слухи, они вынимают из всех игровых машин бензобаки и армируют их, чтобы потом горючку сливать из того, что от этих машин останется. «Ни капли на землю» – так вроде пустынники говорят. Это был первый раз, когда я у них играла. Первый и последний.

Машины выкатывают перед самым началом. Пять минут на «распробовать» у тебя будет, а потом дают старт. Кто не стартовал по знаку – проиграл. У них вышки на обоих концах бана. Сигнал подают гонгом, а синхронизатор один – он же судья. Торчит на своей колокольне аккурат напротив середины. Там какая-то хитрая система зеркал – судья даёт знак, оба Лори на вышках его одновременно получают и бьют в гонг. 

Ну ладно, я опять отвлеклась. В общем… машину соперника ты тоже не увидишь, пока она не появится перед тобой. Поговаривают, некоторые банды дают гонщикам разные тачки – смеха ради. Одному внедорожник, а другому что-то совсем мелкое. Мол, так азарта больше у публики. Да чтоб их свистуном по мозгам…

Не знаю, может, Лори тоже из таких. Но мне повезло… если всю эту хрень вообще можно назвать везением. 

Моему оппоненту досталась машина примерно того же класса, и тоже без дверей. Лобовые стёкла, да и задние, у обоих авто отсутствовали как данность, так что внутри всё безжалостно продувалось. Что такое ветер пустошей – ты знаешь. Но никого это не останавливало, так почему должно было остановить меня? Я была на мели, и мне срочно требовались акумы.

У меня неплохо получалось поднимать на «сверни или столкнись». Не знаю, почему – вернее, тут как раз всё просто: я никогда не сворачивала. Но вот что мешало мне дёрнуть руль в последний момент, когда капот встречной машины уже готов был размазать мою таратайку, – объяснить не смогу даже при большом желании. Может быть, мне просто было всё равно.

Оппоненты сворачивали. С визгом и воплями убирались с дороги, обычно – в кювет, а я пролетала там, где только что были их драндулеты, едва не цепляя крылом машины трусливые железные задницы. Безоговорочная победа. Правила просты, как выстрел: кто свернул – тот проиграл. Победитель получает всё добро проигравшего и немного из того, что зрители поставили на кон. Если свернули оба, то уйдут ни с чем – заложенный хабар отойдёт банде в качестве платы за игру. А если столкнулись – что ж, тогда все плюшки должны были доставаться выжившему. Впрочем, на практике награждать было некого. Игровые машины даром что не разваливались на ходу, и пережить скоростное лобовое столкновение на моей памяти ещё никому не удавалось. А если бы и удалось, я бы, пожалуй, самолично пристрелила несчастного – никакой хабар бы не окупил восстановление того, что осталось от человека.

Ставки не бывали скромными – большинство зрителей принадлежало к банде, на чьей территории шла гонка, а члены банд никогда не бедствуют. Впрочем, немало появлялось и пришлых, пытавшихся разбогатеть, не рискуя жизнью. Трусливые ублюдки. Им доставались крохи с общего стола. Многие уже знали, на кого нужно ставить, и выигрыш всегда был незначительным, когда любимец публики побеждал. Но даже если выигрывал андердог, пролетая мимо ушедшей в канаву машины фаворита, немногие поставившие на него всё равно получали ничтожно мало. Большую часть как плату за развлечение брала себе банда. Победителю гонки тоже, впрочем, полагался «налог», но в куда меньшем размере. Главари банд уважали отчаянных солдат удачи, готовых рисковать собой ради хабара. Они и сами были такими. 

Банда обеспечивала прикрытие игрокам, но лишь до того, как объявлялся результат. Что случится потом, никого не интересовало. Формально на территории банд были запрещены разборки, но в реальности этот пункт закона никто и никогда не соблюдал. Победителя могли ограбить сразу после раздачи призов, обычно – приспешники поверженного труса. Проигравшему нередко хотели вломить поставившие на него. Это была грязная игра. Хотя разве сейчас есть иные?

Я всегда очень щепетильно выбирала соперников, оценивая, что они готовы поставить. Рисковать жизнью ради пары ржавых жестянок не хотелось. Может, в этом и заключался мой секрет – на кону всегда лежало достаточно для того, чтобы я готова была выжимать газ до последнего.

Впрочем, наверняка мои оппоненты так же оценивали меня.

Прийти и заявить о своём желании сыграть мог любой. Пропуском на игру служило добро, и чем больше ты приносил и был готов выложить, тем привлекательнее становился в глазах возможных противников. Они роняли слюни, глядя на мою защитную ленту, на «Вальтер», на потрёпанную, но ещё прочную сумку. На акумы, консервы, на ботинки с обитыми металлом каблуками. Я была лакомым кусочком – на первый взгляд. Но об этот орех многие сломали зубы.

Столкновений в моей «карьере» было всего два. Оба – по глупости оппонентов. Вместо того, чтобы, как положено правилами, свернуть, они бросали руль и выпрыгивали. Наверное, думали, что так обдурят систему – мол, не свернул, значит, не проиграл. Чушь. Для победы ты должен оставаться за рулём. И я оставалась.

В первый раз соперник сбросил скорость задолго до того, как наши машины сблизились. Я решила, что это обманный манёвр – и до последнего держала ногу над педалью тормоза. А когда наконец вдавила её в пол, стрелка спидометра была уже за сотней. У меня оставалось всего несколько секунд, чтобы либо свернуть, проиграв, либо надеяться, что рассохшиеся колодки сработают на экстренное. 

Они сработали. Машины сочно «поцеловались» лоб в лоб, но к тому времени мой железный хлам хорошо замедлился, протащившись несколько десятков ярдов по асфальту с полностью заблокированными колёсами. Когда я выбралась из-за руля, стёртые почти в ноль покрышки ещё дымились. А толпа болельщиков уже перебиралась через земляные насыпи по краям бана, чтобы вытащить из второго авто незадачливого водителя. В его сторону летели куски сухой земли и смятые жестянки. Несколько человек направились и в мою сторону, но путь им преградили охранники из числа бандюков. Никаких разборок, пока не объявлен итог. И очень вовремя, потому что защищаться мне было бы нечем – оружие на время игры оставалось у распорядителя, чтобы у игроков не появлялось соблазна пристрелить оппонента сразу после старта или продырявить ему колёса в надежде, что этого в горячке гонки никто не заметит. А такие случаи бывали.

Результат огласили быстро. Мой соперник нарушил правила – на бане запрещалось останавливаться, пока идёт игра. Только притормаживать или разгоняться, ну и сворачивать. Попытка перехитрить организаторов вылилась для этого балбеса в очень неприятные последствия – говорят, его забили камнями разозлённые зрители, поставившие на него. Не знаю, правда это или нет. Я убралась оттуда, как только получила свой выигрыш – и «Вальтер», обеспечивший мне относительно безопасный отход.

Во второй раз мы столкнулись потому, что оппоненту пришла в голову светлая мысль выскочить из машины посреди бана. Видимо, неожиданное появление мысли в пустой башке он счёл чем-то вроде знака свыше и незамедлительно ему последовал. Лишённый управления автомобиль развернуло поперёк трассы, и у меня не осталось выбора. Ясно было, что соперник проиграл, но сворачивать точно не стоило – по обеим сторонам бана лежали глубокие колеи, наполненные комками высохшей рыжей глины. Машина в такой колее точно перевернулась бы, а там недолго и шею себе сломать.

Я утопила педаль тормоза, но удар всё равно вышел неслабым. Помню, на какое-то время я даже вырубилась. А, очнувшись, обнаружила, что едва могу двигаться. Неудачное столкновение машины с машиной, а меня – с приборкой сломало мне ключицу, и я, пока валялась в беспамятстве, потеряла прилично крови. 

Именно после того случая я и поставила себе «адрен». Расхожее название прилепилось к импланту да так и осталось, хотя эта вещица не только стимулирует выработку адреналина, но и впрыскивает в кровь массу самой разной дряни, в том числе – помогающей оставаться в сознании и уменьшающей боль. Не полезно, зато практично – много ли толку от здорового тела, если во время обморока его сожрут какие-нибудь шакалы.

Я снова отвлеклась, да? Ладно… Когда-нибудь надо перейти к сути.

Когда-нибудь нужно всё рассказать.

Итак, у нас было по тачке. По сумке добра, уже лежавшего на кону – на огромной бетонной тумбе, высившейся за колокольней судьи. По большому желанию победить, и один длинный бан на двоих. Где-то на середине мы должны были встретиться, и кто-то из нас должен был свернуть. Ничего особенного – кроме ограждения высотой в ярд, заключившего бан в свои железные объятья. 

Его звали Горан. Моего оппонента. Ну да это ты уже знаешь. Его звали Горан, и он свернул.

Я догадывалась, что так будет. По его лицу видела, что он трус – пусть и небедный, но трусам тоже иногда может везти на хабар. 

Понятия не имею, зачем Горану понадобилось участвовать в гонке. В деньгах он точно не нуждался – выставил на кон такое, что я сначала и глазам не поверила. Выставил легко, как будто плюнул и растёр. Вот тогда-то мне и стоило насторожиться. Наверное, жадность затмила мой разум.

Я считала его просто удачливым барыгой, не особо заботясь о том, чтобы узнать правду. Какой смысл знакомиться с тем, кто тебя ненавидит – и кто окажется в канаве через несколько минут?

И это был мой первый просчёт.

Ведь знай я, что Горан – брат одного из самых известных бандюков в окрестностях Лихо-Топи, то подумала бы трижды, стоит ли с ним гоняться. Лучше умереть от голода, чем быть заживо расчленённой.

Но я не знала. И игра началась.

Я угадала – он струсил. Но, видимо, в нём всё же был какой-то стержень, потому что он свернул в самый последний момент, когда до столкновения остались считанные дюймы.

До сих пор помню его глаза – наполненные ужасом и безнадёгой. Так смотрит тот, кто слишком поздно осознал, что именно поставил на кон.

Эти глаза снятся мне по ночам… В те долгие смурные ночи, когда над горизонтом сгущаются тучи, и плечо начинает ныть особенно сильно.

Он погиб быстро. Мгновенно, как позже рассказали мне Лори. А я выжила – и это был тот самый случай, когда живые завидуют мёртвым. Потому что на самом деле я просчиталась дважды.

Железное ограждение бана превратило обычное столкновение в мясорубку. Если бы не проклятый металлический забор – машина Горана улетела бы в кювет, пусть даже и зацепив мою, пусть даже мы улетели бы оба, но остались бы живы. А так… 

Пустынники рассказывали, что, когда обе машины наконец остановились, зрители даже не сразу пошли к месту аварии. Не верилось, что в исковерканных остовах, которыми стали два седана, мог остаться кто-то живой. Машины швыряло между железными лентами ограждений целую вечность – так мне рассказывал кракер Лори. Именно он первым перебрался через забор, именно он нашёл труп Горана со сломанной шеей и расплющенными ногами – моего соперника вышвырнуло в проём лобового стекла. И именно он обнаружил во второй машине меня, зажатую между креслом и тем, что осталось от рулевого колеса. Мои пальцы намертво сжимали истёртый пластиковый обод. Ничего из этого я не помню.

Я провела у пустынников почти восемь декад. Мне повезло лишь в одном – Горан действительно был богат, и его добра хватило, чтобы Лори залатали меня. Они не обязаны были это делать, но сделали. У них был хороший кракер, талантливый и где-то даже добрый. Это ему я обязана тем, что ещё дышу.

Лори забрали весь хабар Горана, включая то, что удалось снять с трупа. Мертвецам шмотьё ни к чему. Это подняло мою ценность в глазах банды, но судьба как будто решила окончательно меня добить. До сих пор Немой считает, что я самовольно присвоила вещи его брата. Что мне полагалось забрать только то, что Горан сам, добровольно, поставил на кон. Он нашёл кого-то из зрителей той памятной гонки и скрупулёзно составил перечень «незаконно отобранных вещей». Предъявлять претензии Лори было чревато: пустынники – одна из самых крепких и хорошо вооружённых банд, с ними даже клану Немого тягаться непросто. А за мной не стоял никто.

Может быть, лучше бы Лори дождались, пока я отброшу копыта, и забрали добро себе, приплюсовав к вещам Горана ещё и мои. Но пустынники недаром известны своей справедливостью. Они всё видели – видели, как глупо поступил мой оппонент – и, похоже, решили, что своё я уже получила. Не могу их за это винить. Но до сих пор спрашиваю себя: если бы я была в сознании, и кракер склонился бы надо мной с вопросом, чего я хочу – жить или умереть – что бы я ответила?..

Своё я действительно получила. Три сломанных ребра, переломы обеих ног и почти раздробленные пальцы, вывих многострадальной ключицы, бесчисленное количество ушибов и порезов… Почти декаду я не приходила в сознание, а когда пришла, долгое время могла только стонать – на крики сил не было.

Но самым худшим оказалось то, что столкновение почти оторвало мне левую руку. Когда машину зажало между ограждением и седаном Горана, её корпус смялся гармошкой – и в складки этой адской гармошки попало моё плечо.

Двое самых сильных пустынников отжимали монтировками искорёженную раму, чтобы меня вытащить – рассказывали Лори. Но всё равно в итоге, когда моё почти безжизненное тело унесли в ангар, кракеру пришлось удалить размолотые в кашу мышцы – восстановить их не было никакой возможности. А вместе с ними он вырезал и нервы, и большую часть кровеносных сосудов.

Удивительно, но кость уцелела. Уцелели и основные артерии, хотя две из них понадобилось штопать; и всё, что было ниже плеча. И, хотя заглядывавшие в ангар пустынники неоднократно советовали кракеру ампутировать мне руку, пока я ещё не пришла в себя, – он всё же решил принять вызов и спасти то, что осталось. Для него это была профессиональная задача, игра, испытание навыков. А для меня – вопрос выживания, даже больший, чем всё остальное.

Он поставил мне «Симбэкзо» – совершенно кустарную версию, собранную специально под мои нужды. Обычно такие вещицы используются в качестве экзоскелета для усиления мышц, но здесь усиливать было уже нечего – и кракер потратил несколько дней, пересобирая имплант и комбинируя его с суррогатными волокнами, нейрокабелями и каркасом, который должен был закрыть собой всю эту «начинку» – от ключицы до локтя. Он адаптировал имплант под стандартный акум, ухитрившись переложить максимум функций на сохранившиеся ткани, чтобы потребление энергии было по возможности ниже.

А потом начал подключение.

И вот тогда я очнулась.

Приживлять нейрокабели всегда больно. Когда твои собственные нервы наживую сращивают с искусственными, от болевого шока теряешь сознание. Я и теряла. Даже несмотря на то, что «адрен» на удивление работал, я отключалась, не в силах выносить это. Отключалась, приходила в себя и снова отключалась. В редкие просветы память подбрасывала такие слова, за каждое из которых мне бы свернули шею, не будь я и так на волосок от смерти – но кракер, в чей адрес эти слова летели, лишь ухмылялся, вкручивая металлические сегменты в ключицу. Наверное, он был в какой-то мере садистом, и копаться в живой ране доставляло ему удовольствие. Кажется, я сказала ему об этом много раз. И, кажется, была права – удовольствие от столь изощрённой пытки отлично объясняло, почему он предпочёл ампутации всю эту возню.

Но в конце концов он спас мне руку. Ювелирно срастил искусственные нервы с живыми, заменив отсутствующие фрагменты лучшими нейрокабелями, и вернул руке подвижность. «Симбэкзо» передавал сигнал к уцелевшим мышцам ниже локтя, обеспечивая стабильную иннервацию. 

«Очень важно, чтобы эта штуковина работала постоянно», сказал кракер, как только убедился, что я уже способна воспринимать услышанное. «И не только потому, что без импланта ты не сможешь двигать рукой. В нём – источник питания для того, что осталось, в прямом смысле слова. Если имплант надолго отключить, отсутствие иннервации приведёт к гибели плоти. Оглянуться не успеешь, как спасать будет нечего».

Звучало паршиво, но я лишь кивнула. «Симбэкзо» работал отлично – мои реакции и меткость остались прежними. Теперь я снова могла стрелять. И много раз поблагодарила кракера за его изощрённый садизм, потому что в противном случае мне пришлось бы переучиваться на стрельбу с правой – а времени на это у меня не было.

По мою душу уже готовился явиться Немой.

– Не знал, что ты левша, – сказал мне на прощание кракер, – но видишь, как всё удачно срослось.

Его чёрный юморок уже перестал раздражать. За декады в ангаре я свыклась с ним, как и с неизбывной болью. У меня постоянно что-то болело – и неудивительно, ведь кракер буквально собирал моё тело по кускам. Порой мне казалось, что я уже не буду прежней. Словно после этой аварии меня сложили как-то иначе.

Я кивнула кракеру на прощание, застёгивая воротник блузки под горло. Ключица всё ещё ныла, ныли и рёбра, и ноги, кружилась голова. Но надо было уходить. Пустынники сообщили, что Немой жаждет крови, а защищать меня им резона нет. Я и не собиралась просить защиты. Ни подставлять Лори, ни прятаться без конца.

Забрав оставшиеся скромные пожитки, я покинула банду. И с тех пор в бегах. 

Немой несколько раз почти настиг меня. Однажды даже был близок к тому, чтобы поймать – из той передряги выбраться оказалось непросто. Но до сих пор мне удавалось опережать его на полшага, а то и на шаг. Во многом – потому, что он любил поразвлечься, и даже мою поимку и месть за брата умудрился превратить в игру. Наверное, это у них семейное.

Он не будет слушать меня. Он хочет крови и только её. Говорить с ним бесполезно, доказывать что-то – тем более. Я однажды попыталась доказать – потом пришлось ставить новый «адрен». Больше не хочу.

Но ещё меньше хочу, чтобы тебе тоже пришлось пройти через то, через что прошла я. Потому что он не будет слушать не только меня, но и каждого, кто мне помогает.

И поэтому нам нужно убираться отсюда как можно скорее.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: