Глава 44

Они не победят, пока ты не позволишь

В огромном холле было пусто. Лучи подствольников отражались от покрытых изморозью стен, искрясь на множественных гранях. Пол, занесённый снегом, казался устеленным пушистым ковром. Слева темнели какие-то шкафы, громоздкая полукруглая стойка и дверной проём, ведущий в боковое помещение. Прямо по центру холла круто вверх уходила широкая лестница. Огрызки перил торчали по её краям, словно гнилые зубы.

Проём за стойкой оказался единственным в холле. Тесла, не выпуская из руки «Глок», кивнул на лестницу – и я ответила таким же молчаливым согласием. Он двинулся первым, притаптывая ботинками снежный ковёр. Я ступала след в след – ноги, измученные долгим переходом, то и дело норовили оскользнуться на засыпанном мусором полу, но всё же по проторённой тропе идти было легче, чем месить неподатливое крошево.

Второй этаж разделялся на две зоны. Справа раскинулось широкое свободное пространство, усыпанное осколками плексигласа вперемешку со снегом, слева тянулся длинный коридор с рядами одинаковых дверей по обе стороны. Все двери были закрыты, и, если бы не разбитое панорамное окно, на этаже оказалось бы безветренно.

Не сговариваясь, мы двинулись в сторону коридора. Прослойка снега под ногами истончилась до полупрозрачности, а ураган, безжалостно хлеставший по лицу в последние часы, почти стих.

Двери здесь были под стать зданию – пластиковые, но на прочном железном каркасе, с которого хлопьями слезала голубоватая выцветшая плёнка. Пластиковыми оказались и таблички, привинченные возле дверей – кое-где ржавые болты ещё держали на себе небольшие прямоугольники, девственно-чистые, словно сделанные вчера. Никаких надписей – но, когда я провела рукой по одному из них, пальцы ощутили ровные углы выбитых на пластике букв. Я подняла «Вальтер».

«Процедурная №1» – комбинация светотеней, вычерченных подствольником, сложилась в слова.

– Это что, госпиталь?..

Вместо ответа Тесла потянул дверь на себя. Та нехотя провернулась на петлях – должно быть, впервые за десятки лет.

За дверью обнаружилось просторное помещение с окном в пол-стены. Плексиглас был разбит и топорщился неровными колючими кусками, застрявшими в раме. Зато перед окном, от потолка до покосившегося ржавого радиатора, застыли в неподвижности узкие металлические полосы, закреплённые на металлическом же квадрате по периметру. На серебристой поверхности хрупко посверкивал иней.

– Жалюзи, – топча нанесённый ветром снег, я приблизилась и взялась за торчащую сбоку увесистую ручку. Провернула – плечо отдалось болью, но пластины со скрежетом сдвинулись, ломая крохотные кристаллики льда. На пол посыпалась снежная пыль.

– Давай лучше я, – Тесла, щёлкнув дверной завёрткой, мягко отстранил меня и сам взялся за ручку. Вовремя – усталость снова дала о себе знать, и я соскользнула на пол, опираясь о стену спиной.

Лицо горело. Схлопнувшиеся металлические заслонки отсекли улицу с её холодным сквозняком, и наступившая тишина показалась оглушительной. Я сдвинула на лоб защитную ленту и потёрла глаза, в которые будто насыпали не снега, а песка. Положила на пол «Вальтер», отвернув луч подствольника в сторону, сорвала с лица тряпку – пропитанная водой и кровью ткань задела губы, и я вскрикнула. По мне тут же скользнул луч второго фонаря, и я заслонилась рукой, шипя сквозь сжатые зубы. Нижнюю часть лица будто заливало расплавленным свинцом.

– Всё… нормально… – пробормотала я кое-как.

Тесла присел передо мной. Держа «Глок» в левой руке, правой осторожно отвёл мою ладонь.

Сил сопротивляться не было. Сил смотреть ему в глаза – тоже. Я чувствовала на себе его взгляд, ощущала каждой клеточкой тела, каждой веснушкой, каждой гранью уродливых рваных ран на моём лице. И всё, чего мне хотелось – отжать проклятую мокрую тряпку и вернуть на место. Я комкала её в кулаке, вгоняя ногти в ни в чём не повинную ткань.

– Не надо… – вышло жалко. Ещё более жалко, чем мой собственный вид.

– Не надо что?

– Смотреть…

– Ну, тут уж ничего не поделаешь, – Тесла пожал плечами. На его плаще блестел истаявший снег. – Имеющий глаза да увидит. Я, конечно, могу их закрыть, но тогда тебе придётся вести меня за руку.

Его взгляд смеялся. Но я почему-то не могла улыбнуться в ответ. Не потому, что одна мысль о том, чтобы растянуть в улыбке истерзанные губы, была тошнотворна – я представляла, как это будет выглядеть, и мне хотелось провалиться в ад ко всем его дизельным чертям и бензиновым демонам. Поджариваться на сковороде и то не так мучительно, как плавиться под этим взглядом…

– Ника, – его глаза вдруг посерьёзнели, – то, что случилось, было непростым испытанием. Они навязали бой по своим правилам. Но не дай им победить тебя.

– Они уже победили, – зло огрызнулась я.

– Нет, – Тесла легко коснулся моего подбородка. Мягко повёл руку вверх, заставляя меня приподнять голову, – и не победят, пока ты не позволишь. Не допусти, чтобы это всё было напрасно.

Мне нечего было сказать в ответ. Возможно, я бы и хотела возразить – где-то глубоко внутри вяло ворочались десятки отговорок – но я слишком устала, чтобы озвучивать их вслух. Слишком многое потребовалось бы от меня, чтобы опять разлепить израненный рот, чтобы вытолкнуть какие-то пустые слова. У меня не было этого «многого». У меня вообще ничего больше не было. Только сумка с грязным барахлом, только пачка разряженных акумов. И внимательные глаза напротив, в дюйме от моих – полные света, единственного оставшегося на этой проклятой Земле.

Впрочем, нет – они мне не принадлежали.

– Здесь многое сохранилось, – Тесла поднялся, и луч его фонаря заплясал по колючим от инея шкафам и полкам, – кажется, мародёры предпочитают искать счастья в более тёплых краях.

Слова остались где-то на периферии осознания. Я наконец выкрутила тряпку, отжав воду пополам с кровью, и вернула на место, завязав узлом ниже затылка. Тесла продолжал говорить, но я не слышала его – вместо этого я думала о том, что он не поцеловал меня, прежде чем отстраниться. Не поцеловал, хотя его лицо было так близко, что я чувствовала влажный жар его дыхания на своей коже. Хотя в градирне он делал это множество раз. 

Наверняка я стала противна ему. Наверняка он сдерживает гадливую дрожь всякий раз, когда на меня смотрит – и я не вижу его омерзения лишь потому, что оно спрятано под плащом, под длинными рукавами, под этой рубашкой, которая шуршала у меня между пальцами в темноте… Я могу сколько угодно скрывать свои уродства, но он всё равно знает, какова я на самом деле. Мы оба что-то прячем…

Узел соскользнул по спутанным волосам, влажным от снега, и я злобно дёрнула неподатливый кусок ткани. «Наверняка противна!» Идиотка, дура, корм для свистуна! Никаких «наверняка»! Взгляни только на своё отражение – у кого угодно от такого мороз по коже!

Снова вспомнилась Ньют. И слова Теслы – если она не идеальна, это не значит, что её нельзя любить… Но почему-то я была уверена, что никто раньше не любил Ньют. И все её попытки привлечь внимание моего спутника остались тщетными исключительно потому, что она уступала мне внешне. Но если бы Тесла выбирал между нею и мной теперь – на ком бы он остановил свой выбор?..

Прежде чем встать и подойти к блестящим никелированным шкафам, я как следует затянула узел ещё раз.

– Сюда не добрались ни муты, ни язычники, – Тесла смахнул с одного из столов алмазную снежную пыль, – не говоря уж о зверье.

Я молча пожала плечами.

– Тебе это не кажется странным? – светлые глаза превратились в две узкие щёлочки.

– Да, – я кивнула, – но выбора у нас нет. Сочтём подарком судьбы.

– Или кого-то из местных, – взгляд Теслы быстро обежал комнату, – что более вероятно.

Мой спутник был прав. В «Процедурной №1» всё осталось таким же, каким было годы и годы назад. Разнообразные склянки, мутно-белые от осевшего на них инея, ровными рядами стояли в закрытых шкафах, тускло поблёскивая сквозь промороженный акрил дверец. Серебристые инструменты, разложенные в лотках, всё так же ждали своих хозяев, дремая под слоем ледяной пыли. Но самое главное – многочисленные приборы, за каждый из которых любой кракер не задумываясь продал бы бензиновому демону душу, обе руки и импланты в придачу. Расставленные на столах и стеллажах вдоль длинной стены, они, словно солдаты молчаливой армии, выстроились на плацу в ожидании приказа. Некоторые ещё были включены в розетки – белый пластик штепселей давно рассыпался, а контакты приржавели к штырям, и желтоватая пыль смешивалась со снегом. На заиндевелом столе темнел смазанный след от ладони Теслы.

– Здесь наверняка есть кавитатор, – я заставила себя опять разлепить губы. 

– Здесь есть всё что только душа пожелает, – согласился мой спутник. 

Луч его подствольника плясал по многочисленным приборам. На плаще блестели капельки воды, от воды потемнели и гловы. Он держал «Глок» в правой руке, на правом же плече висел рюкзак, поблёскивая кевларовым клапаном. Левая рука со сжатыми в кулак пальцами оставалась неподвижной. Я мысленно прокляла себя. Эгоистка, тайфун мне в глотку! Сколько он уже терпит? Сколько времени не позволяет заняться его раной? По сравнению с этим все мои якобы страдания – плевок!

Я двинулась вдоль стеллажей. Комната, изолированная от промозглой улицы и не менее промозглого коридора, потихоньку нагревалась, и на некоторых приборах появились капли конденсата. Стирая их рукавом, я всматривалась в полузнакомые обводы корпусов. Многие приборы были очень старыми – словно их выпустили задолго до Гнева Господня. Однако большинство всё-таки выглядело относительно привычно, и в конце концов среди разнокалиберных очертаний я обнаружила искомое.

Компактный прямоугольный корпус был покрыт снегом. Я смахнула уже начавшую уплотняться белую шапку и подняла прибор.

Дисплей кавитатора был разбит – аккурат в самом центре небольшого серого экранчика разбегалась паутина трещин. Но остальное казалось целым. Уцелела и панель управления, выцветшая от времени, и длинные полимерные шланги с блестящими металлическими насадками на концах, тянущиеся от корпуса. Подписи на кнопках истёрлись, но мягкий прорезиненный пластик податливо отзывался на касания пальцев.

– Это? – как Тесла оказался рядом, я не услышала.

– Похоже, что да.

Он взял у меня прибор. Осмотрел со всех сторон – по лицу проскользнула тень, брови слегка нахмурились, но лишь на секунду. Морщинка на лбу разгладилась, в глазах мелькнуло выражение узнавания. 

Теперь уже нахмурилась я. Так он всё-таки в курсе про кавитаторы?..

Тесла опустил прибор на пол. Сбросив рюкзак, извлёк пару акумов. Быстрыми движениями ножа срезал оплавленную вилку, снял изоляцию и закрепил зачищенные концы проводов на выводах акума. Разбитый дисплей прибора бледно засветился.

– Ни черта не разобрать, – я присела перед кавитатором, безуспешно пытаясь сложить хаотичные точки во что-нибудь связное, – ладно, постараемся на память.

– Трубок несколько – попробуем поочерёдно, – Тесла снял плащ, – все эти штуки должны работать по одному принципу.

– Ты же говорил, что не разбираешься в оборудовании, – медленно произнесла я, глядя, как Тесла расстёгивает рубашку. Во рту вдруг стало горько. 

– Нет, – чёрная ткань мягко осела на пол, – это ты говорила, что разбираешься.

Мой спутник сел рядом. Трубка прибора касалась его левой руки. Он почему-то не снял перчатки – плотно застёгнутые ремни обхватывали запястья, не оставляя зазора между прорезиненной тканью и кожей. Сумрачный свет дисплея графитом отчерчивал шрамы-молнии на руках.

Я коснулась его плеча. Придвинулась ближе, будто испрашивая разрешения. Вдохнула запах соли, табачного дыма и железа, запах разгорячённой кожи, талых капель и холода, запах тонких потрёпанных нитей, кордитовой пыли на пальцах, оплавившейся изоленты и хвойной смолы. Странный, неповторимый букет, присущий только ему. Одному.

– Ты что-то хочешь сказать?

Испытующие светлые глаза над неровной струной шрама. Я качнула головой. Что я могла ему сказать? Что за эти несколько декад мой мир сдвинулся со своей оси и вместе с обезумевшей Землёй несётся в космос? Что я не люблю его, но он для меня – и болезнь, и лекарство? То, что тянет и ноет, как старая рана в дождь, без надежды на исцеление. Что мне никогда не достаточно, но всё, что я могу – смотреть и касаться, касаться и смотреть, дышать им, пить его, растравляя свою жажду, как пьянчуга, ещё больше с каждым глотком и никогда не насыщаясь. Что тоскливо-безнадёжно замирает внутри от каждого взгляда, от каждого его движения, и я немею, словно приняв смертоносную микстуру, которая одна может дать облегчение, и то временное – но чем больше доза, тем больше хочется, и тем он дальше, и тем сильнее, невыносимее моя жажда. Я никогда не сумею объять его полностью, проникнуться им, раствориться в нём… мне всегда будет мало. Что я могла ему сказать? Я жила, убивала и умирала, и я до сих пор верю в чудо. Верю, что и в этом мире есть место мечте.

– Давай начнём.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: