Глава 21

Утроба и могила

Дождь не утихал. Серый шум снаружи настолько въелся в мозг, что я почти перестала его замечать. Осталась только досада – на затянувшуюся морось, не дающую нам покинуть это унылое место.

Тесла продолжал болтать с Ньют. Девчонка, по-прежнему вжимавшаяся в край дивана, повеселела и периодически оглашала близлежащее пространство своим визгливым хохотом. Её пальцы нещадно терзали поролоновую плоть дивана, погружаясь в рыжее крошево на целую фалангу. Тощие ноги, наоборот, оставались напряжённо-неподвижными, словно их внезапно парализовало. Из-под хламиды торчали острые коленки.

Ньют ела моего спутника взглядом, настороженно избегая смотреть на меня. Устав пялиться на её косую рожу, я пошла бродить по залу, не забыв прихватить обронённую девчонкой железку.

С куском металла в руке я не спеша обходила нагромождения мебели и приборов. Подствольник «Вальтера» бросал плотный белый луч на скопления консолей, секционных столов, шкафов и шкафчиков, безнадёжно мёртвых генераторов и полок с трухлявыми журналами. Ровный голос Теслы доносился до меня сквозь дождевой шорох. Минуя груды хлама, я старалась держать в поле зрения обоих, что, впрочем, было нетрудно – если не считать моего подствольника, фонарь на спинке дивана оставался единственным ярким пятном в огромном чёрном море. Зажжённые девчонкой свечи угасали. Диалог стал более спокойным, Ньют перестала хохотать, а я – вслушиваться в произносимое.

Постепенно осмотр меня увлёк. Свалка мусора, которую девчонка называла домом, оказалась полной любопытнейших вещиц. Вряд ли разведчик мог бы тут поживиться – назначение большинства из них оставалось неясным. Хотя я видела, что эти предметы совсем недавно пытались использовать.

Неподалёку от стопки обшарпанных досок раскорячил металлические руки сложный агрегат, напоминающий хирургические прибамбасы кракеров. С кончиков рук, нависших над стальной монолитной плитой, свисали обломанные иглы, покрытые ржавчиной скальпели, зажимы и прочая медицинская дрянь. Саму плиту устилал пепельный слой пыли.

Тут же рядом застыло кресло с безнадёжно сломанным подъёмным механизмом. К ручкам кресла саморезами были привинчены толстенные кожаные ремни с пряжками. Один ремень был надорван до середины, из разрыва торчали прогнившие клочья. Меня замутило.

Вплотную к креслу был придвинут стеллаж. На полках, устеленных клеёнкой, в металлических лотках валялись вперемешку щипцы, ножницы, крохотные свёрла, скребки, пинцеты и ещё куча всяких садистских инструментов. На многих из них застыла бурая грязь – следы крови, недавние, ещё не осыпавшиеся ржавой трухой.

Один из лотков оказался полон кручёных проволочек. Луч фонаря рассыпался бликами по причудливо изогнутым дугам. Что-то в этих проволочках показалось мне знакомым и я, преодолевая омерзение, наклонилась.

Покрытые пылью и ошмётками засохшей слизи, дужки были сёстрами-близнецами той, что я видела на зубах Ньют.

– Мы перестали делать это, – слова девчонки, сливавшиеся с дождём в один сплошной фоновый гул, вдруг донеслись неожиданно чётко, – перестали себя исправлять. В какой-то момент мы поняли, осознали… Не нужно корректировать то, что изначально неправильно. То, в чём заложена ошибка. Веками природа отбраковывала таких, как мы. Зачем идти против эволюции, пытаясь исправить уродов? – Ньют произнесла это ровно, её голос не дрогнул ни капли. – Гены всё равно возьмут своё. И человечество может быть обречено на вымирание. Когда создателей не осталось, мы долгое время старались подражать им. Правили себя, пока не забыли, что именно стоит менять и для чего. Пока не поняли, что никакие внешние улучшения не выправят нашу ДНК – ведь среди нас стало слишком много безнадёжных уродов, полуживотных… 

Она осеклась.

– Ты не такая, – ответил ей голос Теслы, – ты не безнадёжна.

– Я этого не знаю. Я даже не знаю, что лучше – понимать, что я неисправимо неправильная, или продолжать надеяться… и ошибиться.

Я фыркнула. Опять она за своё. Сколько можно жевать одно и то же?

За стеллажом громоздился внушительный резервуар. Величиной в человеческий рост, он был накрыт наполовину сползшим кожухом. От резервуара тянулся пучок шлангов, грубо оборванных у самой пластиковой стенки. 

Зачем-то я взялась за кожух. Верхняя панель ёмкости помутнела от времени и налёта. Лючок с прозрачным окном покрылся засохшей грязью. Сдвижной механизм не работал, и я откинула панель целиком.

Внутри лежало тело. Сморщенная, хрупкая фигура – поджатые ноги, скрюченные иссохшие пальцы. Существо покоилось на боку, косматые патлы свесились на лицо. От шеи до низа живота бугрилась бесформенная масса, обтянутая местами лопнувшей посеревшей кожей. Разрывы выглядели странно симметричными – два сверху, два снизу, несколько штук по бокам. Луч фонаря запрыгал по кромкам разрывов, по их ровным гладким краям, по торчащим из черноты бледным округлостям…

Из желудка вверх рванулась желчь. Сглотнув едкий ком, я коснулась трупа. Кожа сухо заскрипела под моими пальцами, раздаваясь в стороны. Шелестящий пласт сполз, оборвавшись точно по давним надрезам.

Под ним было месиво. Бесформенные кости, наслоения высохшей плоти, сморщенные комки, приросшие изнутри к искривлённым рёбрам… Фонарь прыгал в моих пальцах, и в его бешено скачущем луче искажённые лица, открытые в беззвучном крике рты, сросшиеся уши, младенческие ступни, колени, многосуставчатые пальцы казались игрой светотени… вот только это не было игрой.

Я медленно закрыла кожух и так же медленно опустилась на пол. В висках стучало. Сквозь пульс крови пробивался монотонный голос Ньют.

– …и когда разделять их стало слишком сложно, мы прекратили… Они всё равно умирали, так зачем зря мучиться? Хотя иногда потомству удавалось выжить. Нормальных было мало… Многие дети становились животными раньше, чем им исполнялось полгода. Другие росли людьми, но вдруг деградировали за считанные дни. Все они обречены…

Губы вдруг уткнулись во что-то холодное и жёсткое. Я осознала, что всё ещё держу в руке железку с именем давно погибшего человека. Отшвырнув её, я вытерла рот ладонью – на коже остались липкие следы. Имя мертвеца смотрело на меня с острого куска металла. А. Ставски.

– …из таких была моя мать, – продолжала Ньют – живое чудовище, держащее в своём доме чудовище погибшее, – она долгое время оставалась человеком. Я ещё помню её нормальной, а потом… Она изменилась буквально за месяц. У неё выпали волосы, она разучилась говорить. Раньше мать пела мне такие красивые песни, а потом стала только мычать. Она забыла всё, кроме двух вещей: как ходить и как обращаться с оружием. И однажды ушла… Я искала её несколько дней. И обнаружила – уже убитую. Кто-то выпустил ей кишки.

На мгновение повисла пауза. Я облизнула вдруг пересохшие губы. Подняла голову – и встретилась взглядом с Теслой. 

Его лицо оставалось бесстрастным. Он ничем не выдал того, что всё понял – ни словом, ни знаком, ни единым движением брови. И лишь глубоко в его глазах, в медовой бездне, проскользнула серо-стальная тень.

– И вот тогда я осознала, – механически продолжила Ньют, – что всё это время мы занимались самообманом. Нет, даже хуже – мы пытались обмануть самую главную мать, породившую нас всех. Мать Природу. Создатели записали в наши гены это враньё. Мы с самого начала зижделись на обмане, и это нам отозвалось. Во все века и времена рождались такие, как мы, – неполноценные, неразвитые, уроды… – губы Ньют искривила горькая усмешка, – и во все века и времена они первыми умирали, чтобы лучшие могли выжить. А мы… Мы спасали тех, кто не заслуживал спасенья, и позволяли им рождать таких же. Мы выродили сами себя.

Она замолчала. Худые пальцы продолжали ковырять дыру в диванной обивке, упорно не показываясь наружу. Я подошла ближе. Если девчонка что-то опять замышляет…

– Всё это, – она неопределённо кивнула, – наш первый и последний приют. Наша Альфа и омега, основа и жизнь, наша утроба и наша же могила…

– Вас вырастили здесь, – голос Теслы прозвучал хрипло.

– Думаю, да, – это «думаю» странно резануло по нервам своей неуверенностью, – среди старожилов… ну, первых… ходили легенды о тайной базе, где якобы начинался проект. Не думаю, что это правда. Они любили приукрасить, – Ньют скривилась, – может, пытались выставить в лучшем свете своё существование. Никому ведь не охота признавать, что был скучно выведен в пробирке. А, может, просто фантазия у них была чересчур буйной. Они, первые, ведь были ещё очень… несбалансированными.

Ньют скрестила ноги, замысловато сплетя щиколотки. Я вздрогнула – казалось, ниже колен у девчонки не кости, а резина.

– Считается, что первые особи были не слишком удачными, – продолжала она, – но, глядя на нас, я боюсь и предполагать, что означает это «не слишком»…

Идея создания нового – лучшего – вида, муссировавшаяся со времён зарождения евгеники, впервые получила надёжную научную основу. Расшифровка человеческого генома позволила учёным всерьёз задуматься о возможности искусственного улучшения, которое до сих пор оставалось в ведении биокибернетики. Однако на пути этой возможности встали этические и юридические препоны. Что, если результат не будет так идеален, как хотелось бы? Игры с генами – не шутка. Гуманно ли давать жизнь мыслящему существу, заранее обрекая его на осознание собственного уродства? Не стоит ли вновь пересмотреть закон об эвтаназии? Можно ли считать искусственно выведенное создание полноценным человеком, наделённым такими же правами, как естественнорожденные? Нужно ли сообщать этому существу о его происхождении, и если да, то как оно может быть психически более совершенным, если его будет тяготить груз собственной искусственности? К тому же, первые образцы придётся выращивать в лаборатории, а это – стопроцентная гарантия неполноценного развития ввиду отсутствия родительской заботы… И так далее, и тому подобное. Когда подключилась церковь, стало ясно, что дискуссия забуксовала окончательно.

Но все эти препятствия оказалось легко обойти. Лежавшие в плоскости закона, религии и морали, они были существенны лишь для тех, кто подчинялся нормам, верил в бога и имел совесть. В противном случае преграды таяли как дым.

– Нашлась какая-то группа энтузиастов… Они называли себя «Т-люди».

– Что это значит? – спросил Тесла.

Ньют содрогнулась, словно по верхней части её туловища прошла волна или её прошибло током. Должно быть, эта конвульсия означала у девчонки жест неуверенности.

– Не знаю.

«Т-люди» были из тех, кому законы не писаны. Получив в своё распоряжение наработки учёных (поговаривали, что не самым честным путём – в ряды Т-людей вливалось немало хакеров), они запустили проект «Ньютайп». Арендовали целый этаж в монструозном офисном центре и оборудовали лабораторию буквально под носом у городской мэрии, прикрывшись липовыми документами.

– Они хотели обогнать всё человечество, – говорила Ньют, – первыми заполучить себе возможность стать идеальными. Просто помешались на этом.

Стремление к идеалу, впрочем, Т-люди оттачивали на подопытных. Перетасовав гены эмбрионов, как карты в колоде, они вырастили первую партию ньютайпов – детишек нового вида. Играла ли в создателях совесть или просто увлечение проектом, но с каждым малышом они возились самозабвенно и с полной отдачей. 

– Старшие рассказывали, что тех, первых, ни на минуту не оставляли без присмотра. Все они получились неполноценными физически, а многие – и умственно. Но создателей это не остановило.

Т-люди, к их чести, не бросили и тем паче не уничтожили «дефектные экземпляры». Они выравнивали малышам кривые зубы, корректировали близорукость, выпрямляли ноги, изогнутые буквой «О». И параллельно искали в их генетическом коде допущенные ошибки. Свои ошибки.

– Наверное, стоило тех просто усыпить, – Ньют вынула руку из диванной обивки. Пальцы, облепленные сырым раскрошенным поролоном, казались покрытыми лишаём. – И начать заново. Но создатели не стали. Хуже того – они позволили первым дать потомство…

Последнее слово прозвучало так, будто девчонка говорила о животных в вольере. Я невольно перевела взгляд на её лицо – на белые брови, косые глаза, бесцветные волосы. Сколько недостатков создатели исправить не смогли? А те, что удалось скорректировать, всё равно остались в геноме первых – как гниль внутри красного яблока. Т-люди дали своим питомцам способность функционировать – улыбаться, ходить, говорить. Но они не дотянули свой проект не то что до идеала, а даже до уровня нормы. Так почему же?..

– Почему они оставили бракованных? – спросила я, – ясно же было, что попытка не удалась. Зачем тратить столько ресурсов на исправление и тем более – позволять дефективным размножаться?

Ньют дёрнулась – видимо, не ожидала, что я к ней обращусь. Её лицо мученически скривилось. Вопрос был груб, груб неприкрыто и оттого ещё более неприятен. Он задевал не только её предков, но и её саму. Однако ей нечего было возразить – я всего-навсего сказала правду.

– Они нашли кое-что, – наконец нехотя ответила девчонка, – в геноме первых.

– Что именно?..

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: