Глава 47

Всю воду за луч солнца

Спустя час мы вышли к озеру. Огромное пространство, гладко-белое у берегов и свинцовое в середине, раскинулось перед нами, запятнав однообразную равнину. Город, так и не выросший до мегаполиса, давно остался позади, и долгие сумеречно-тёмные часы нас окружала только плоская белизна, кое-где прорезанная неровностями оврагов. Шли молча. Я позаимствовала у Теслы подствольник и механически крутила на нём динамо. Акум фонаря был слишком мал, чтобы использоваться в моём импланте, но мне нужно было чем-то себя занять – невыносимо было идти просто так, отмерять сотни и сотни шагов по тысячам снежных барханов и всё равно будто бы оставаться на месте. Где-то в старых книгах я вычитала, что во Вселенной нет двух одинаковых снежинок. Мучительно-однообразный путь утверждал обратное.

Мы двигались вперёд под хрупкий треск динамо и шорох ломающихся ледяных граней. Эти звуки заглушали тишину, которая с каждой минутой давила всё сильнее. Много раз я спрашивала себя, не умерли ли мы – ведь настоящий живой мир не может быть настолько бесцветным и беззвучным. Возможно, я и мой спутник уже в аду, и наши души обречены на вечное скитание по этим тусклым равнинам. Впрочем, грызущий голод напоминал о том, что мы всё-таки, кажется, ещё существуем. Каждые несколько минут я черпала свободной рукой пригоршню снега и, оттянув маску, забрасывала в рот, тщательно растирая зубами. Нёбо и горло обжигало, а потом наступало онемение от колючего холода, на краткий миг ясно и отчётливо сообщая: жива.

И возникшее на пути озеро тоже подтвердило, что мы всё же движемся вперёд, а не по кругу. 

Озеро было огромным – я никогда в жизни не видела столько пресной воды. Оно смотрело на нас своим угрюмым глазом, и незамерзшая сердцевина-зрачок тяжело колыхалась под ветром.

Мои губы шевельнулись, но ничего сказать я так и не смогла. Пару секунд просто стояла и смотрела на это колышущееся пятно, словно ноги примёрзли к снегу. А потом двинулась следом за Теслой.

Снег у берега плавно переходил в лёд, припорошенный белым крошевом. Ботинки скользили по нему, под подошвами неприятно хрустело. Смысла идти дальше не было – середину озера всё равно можно было преодолеть только вплавь, а купание в ледяной воде было последним пунктом в моём списке дел на сегодня.

Мы пошли вдоль берега – вправо, туда, где озеро казалось менее вытянутым. Ветер усиливался, пробираясь сквозь одежду, выстужая и так озябшее тело. Замерзали и мысли, становясь вялыми и безразличными ко всему. Похрустывание льда под ногами вскоре стало таким же привычным, как и колыхание свинцовой воды по левую руку. Хрусть-шорх-шорх. Хрусть-шорх-шорх. Хрусть…

Я сбилась с шага. Потёрла слезящиеся от мороза глаза.

Впереди на льду лежала рыба. 

Тесла тоже остановился. Тем же жестом смахнул влагу с лица. Шагнул к разбросанным по берегу рыбинам и поднял одну за хвост. Я приблизилась.

Тушки уже схватились морозом, но ещё не одеревенели. Средних размеров рыбина шириной в ладонь вяло покачивалась в сжавших её пальцах. Тёмно-серая спинка с крупным буроватым плавником блестела, отражая луч фонаря.

– Ловили на удочку, – Тесла поддел пальцем разорванный рыбий рот, – с виду нормальная. Но почему её бросили?..

– Она съедобная? – я разглядывала валяющиеся неподалёку тушки. Вопрос вырвался сам по себе – как будто я была уверена, что Тесла ответит, хотя он вряд ли мог знать о рыбе больше, чем я. В обитаемых широтах вода слишком кислая, чтобы там могло жить хоть что-нибудь. Я видела рыбу только на картинках.

– Это хариус, – мой спутник повертел в руке серебристое тельце, – он вкусный и почти не костлявый.

Он ответил. И не просто опознал вид, а поделился впечатлениями о вкусовых качествах. Что это – феноменальная память, сохранившая прочитанную когда-то главу из кулинарного сборника? Или он действительно пробовал рыбу, исчезнувшую изо всех водоёмов обитаемых земель века назад? И, несмотря на невероятность второго предположения, я была склонна согласиться именно с ним – потому что кулинарные книги уже давно никто не читает, сжигая просто так, и этот вариант куда более невероятен.

Как бы там ни было, я молча кивнула, принимая ответ, – слишком уставшая, чтобы удивляться. Взяла одну из тушек, отвернулась и, стянув с лица тряпку, впилась зубами в прохладное скользкое тельце. Рот наполнился мелкой чешуёй.

– О чёрт, – донеслось сзади, – Ника, её сначала нужно сварить или изжарить.

Я прожевала откушенный шмат. Хариус оказался сладковатым, его волокнистая плоть рассыпалась на языке. 

Значит, всё-таки кулинарная книга.

– Есть можно, – я приподняла надкушенную тушку, – они свежие. Бери.

– Это ты так проверяешь рыбу на свежесть? – Тесла бросил хариуса и шагнул ко мне, – а если бы он оказался тухлым?

– Я бы унюхала вонь, – носок ботинка поддел ещё одну тушку, – заберём их. На холоде не пропадут, нам хватит этого на несколько дней.

В глазах Теслы мелькнуло странное выражение – я даже не сразу поняла, что именно было не так. И лишь долгое мгновение спустя осознала, что это была несвойственная ему злость.

– Чтобы проверить рыбу на свежесть, достаточно понюхать жабры, – он взял у меня хариуса и отогнул жёсткую пластину на боку рыбьей головы, – не делай так больше.

Я равнодушно пожала плечами, расстегнула сумку и стала запихивать туда вялые тельца. Слизь вперемешку со снегом пачкала пальцы, оставалась на клапане кармана, на акумах, на сложенном в сумке тряпье. 

Тесла несколько секунд наблюдал за мной – ветер трепал его волосы, прижатые ненужной уже зеркальной маской, заставлял щуриться медовые глаза. Я собрала почти всех хариусов, когда он шагнул ко мне, и сквозь рыбий аромат пробился его запах – ржаво-солёный, резкий, металлический. В глазах застыло всё то же выражение злости, и я замерла, ожидая, что сейчас он всё-таки ударит – но то, что Тесла сделал потом, стало хлёстче всякой оплеухи.

Он обнял меня. Притянул к себе, и мы стояли так долго-долго – я слушала перестук его сердца и чувствовала, как по щекам ползёт солёная влага, а сверху такие же капли срывались и падали мне на лицо, мешаясь с моими собственными слезами.

– Прости, Ника…

***

Не сразу, но холодный ветер всё же заставил нас двинуться дальше. Стоило остановиться, и холод обрушивался с удвоенной силой, пробиваясь даже сквозь барьер измученности и отупения.

Мы обходили озеро, следуя изгибам его берегов. Но не успели миновать и четверти, как впереди снег перечеркнули несколько глубоких полос.

Следы.

Вокруг было пустынно. Во всех смыслах – на этой голой как стол равнине прятаться было ровным счётом негде, разве что нырнуть в озеро. Но следы не дотягивались до воды. Они огибали берег, появляясь откуда-то сзади и сбоку, и уходили на северо-восток. 

– Масло и горючка, – присев возле отпечатков, Тесла коснулся пальцем тёмных пятен, оставленных в снегу, – это дизельщики.

– Или те, кто может себе позволить их транспорт.

Либо убить их. Но последнюю фразу я не стала произносить вслух.

– Гусеницы, – палец сместился на рубчатые вмятины, – и полозья. Вот как они сюда добираются. На вездеходах.

Мне вспомнился нафтерский агрегат, стоявший у язычников.

– Должно быть, рыбаки увидели нафтеров издалека и бросили свой улов, сочтя за лучшее скрыться.

– «Другие», – медленно проговорила я, – и они поехали восточнее.

– Значит, эти ребята не по нашу душу, – Тесла выпрямился, – их минимум четверо. Четыре вездехода.

Змейки следов, переплетаясь, исчезали вдали. Мелькнула шальная мысль пойти по ним – как знать, вдруг и нам повезёт добраться до сокровищницы, из которой, по словам коротышки, «другие» возят хабар. Или хотя бы найти что-то обронённое. Но мысль была глупая – снег занесёт следы прежде, чем мы куда-нибудь придём. А суровые ребята на вездеходах вряд ли будут рады компании.

Так что, кто бы это ни был, наши пути не пересекутся. И я не могла сказать, что меня это особо огорчило.

***

Рыбы действительно хватило на несколько дней. Точнее – на три. Постоянная пурга не давала нам разжечь костёр, поэтому хариусов всё-таки пришлось есть сырыми. Лишь раз удалось сварить какое-то подобие рыбного супа, полувыкопав-полувылепив из снега эрзац-укрытие.

Солнце больше не показывалось. Небо стало плотно-серым, и лишь по меняющемуся оттенку сумерек было ясно, когда начинается и заканчивается скоротечный хмурый день. Мы спали по очереди, сворачиваясь прямо в снегу, когда темнота сгущалась до вязкости, и снова шли дальше – пока наш путь не преградила река.

В отличие от ручейков, встречавшихся здесь в изобилии, этот поток был широким и бурным. Река мчалась вперёд, яростно ломая нарастающую по берегам леденистую корку, её волны казались стальными в пасмурном свете дня.

Стоя перед этой рекой, я с трудом могла вспомнить дни, когда мечтала о воде. Ну надо же. Мне казалось, что я полюблю воду, если вдруг случится чудо, и её однажды станет достаточно. Чудо случилось. Мечта сбылась. Но вместо радости и счастья появилась новая мечта: чтобы всей этой воды, и замороженной, и близкой к заморозке, не было.

– Что теперь? – я разлепила губы, глядя на противоположный берег, который терялся в снежной дымке.

– Это Маккензи, – Тесла поддёрнул ремни рюкзака, – мы на верном пути.

Он посмотрел из-под руки по сторонам, на белёсую осточертевшую равнину. Не знаю, что он хотел там найти. На этом плоском куске Земли не было ничего, что могло бы служить ориентиром.

– Пойдём вдоль реки, – мой спутник сверился с компасом, – слегка отклонимся на запад, но ничего. На той стороне скорректируем.

– Ты что, хочешь перебраться через это? – я качнула головой, решив, что ослышалась.

Тесла молча кивнул. Я открыла рот, чтобы возразить – сказать, что в этом гиблом краю, где за последние дни мы не встретили ни города, ни столба, ни завалящего дорожного знака, уж точно не будет мостов, а лезть в бурлящую воду, похожую на жидкий азот, – это самоубийство… Но слова застряли где-то в горле, и я сглотнула их вместе с комком подтаявшего снега. Чем как не самоубийством был весь наш поход?..

И всё-таки мы нашли переправу. Ещё одно чудо – я уже перестала вести им счёт. Когда чудеса случаются каждый день, изумляться нет сил. Достаточно того, что они решают наши проблемы. И, в конце концов, самым большим чудом неизменно оказывалось то, что мы до сих пор были живы.

В этом месте река сужалась. «Горлышко», зажатое между нагромождениями крупных валунов, бурлило и пенилось. Вода закручивалась в буруны, с трудом проталкивая себя между тем, что забило и без того узкое русло.

Между кораблями.

Их здесь было несколько десятков – большие и маленькие, высокие и низкие, широкие баржи и многоэтажные круизные суда, пара плавучих домов и катер с пробоиной в днище. Развёрнутые поперёк течения, опрокинутые набок, они сцепились палубными надстройками и винтами, образовав крепкую преграду. Волны бились в их железные бока.

Тесла молча указал на корабли. Вода здесь шумела так, что барабанные перепонки грозили лопнуть. Река пыталась сходу взять неподатливую преграду, но лишь рассыпалась пеной и, обиженно ревя, бросала себя в стороны.

Вот она, наша переправа.

И мы двинулись к кораблям.

Валуны по берегам обледенели, и несколько раз нога срывалась с покрытого глазурью камня. В ушах звенело, вибрировало где-то в черепе, будто быстро-быстро колебалась толстая струна. Брюхи кораблей нависали сверху, бесстыдно обнажая ржавые лопасти винтов. Ревущая вода под валунами швыряла колючие брызги – одежда промокла и покрылась ледяной коркой, быстро застывающей на морозе.

До первого судна – небольшого плавучего дома, воткнувшегося боком между берегом и баржей – удалось добраться лишь через несколько минут. Камни, мох и земля, покрытые невидимым ледяным слоем, были обманчивой опорой. Один неверный шаг, и нога соскальзывала между валунами, рискуя быть зажатой многофунтовым булыжником. Глыбы шатались, и приходилось ступать вдвойне осторожно. Сумка неудобно ударялась в бок – мне пришлось остановиться, чтобы распустить завязки блузы и скрепить этим шнурком ремень, образовав подобие дополнительной стяжки вокруг талии.

Замешкавшись, я отстала – Тесла был уже на палубе плавучего дома. Вернее, на покатом металлическом борту, которым дом смотрел в небо. Стоял у края, глядя на меня, опираясь одной рукой о борт притёршейся справа баржи. Свободная ладонь слегка подрагивала.

Я поправила сумку и осторожно ступила на следующий камень. Ещё и ещё один. Стальные набойки на каблуках вгрызались в лёд. Ещё. Левая рука нудно ныла, наполняясь до отвращения знакомой тяжестью. Мне даже не нужно было смотреть на индикатор, чтобы понять: заряд акума на нуле.

На протянутую ладонь я лишь качнула головой. Ухватилась за борт, подтянулась и вскарабкалась на проржавевший, местами дырявый металл с едва различимой полосой ватерлинии. И в тот же момент левая рука дёрнулась и бессильно обвисла. На рывок ушли последние крохи заряда.

– Всё.

Я не стала уточнять, что именно, но этого и не требовалось. Один внимательный взгляд – солнечный взблеск на фоне стылого монохрома.

Справишься?

Справлюсь.

И мы пошли дальше.

Корабли, в отличие от валунов, стояли прочно. Стиснутые берегами и друг другом, они намертво заклинились в узкой стремнине, и вода неистово подтачивала их некогда гордые обводы. Через много лет коррозия окончательно разъест металл, разрушатся остовы, превратившись в груду хлама, и течение унесёт их – отрывая по одному, как шакал отрывает куски мяса с трупа, – куда-то в неведомый полулегендарный океан…

Мы шли по палубам, по бортам и бушпритам, перебирались через надстройки рубок, через баки и юты, огибали люки нефтяных танкеров – намертво заваренные ржавчиной. Наверняка для дизельщиков был тут целый рай – если, конечно, вся нефть ещё не вытекла сквозь дырявые бока судов. И наверняка они об этом рае знали. Поэтому я, как могла, торопилась – и старалась не оборачиваться.

Пасмурный день сгустился до плотных сумерек, когда мы наконец ступили на землю. Ноги мелко дрожали – от напряжения и усталости, от мучительного, теперь уже фантомного, ощущения неверной почвы под ними. Мелко тряслось и всё тело, окоченевшее под ледяной коркой, в промозглой сырости воды и холодного тумана. И только левая рука оставалась недвижимой и даже не вздрагивала, как бы мне ни хотелось. И я бы многое отдала за то, чтобы она тоже дрожала – как отдала бы всю воду этой реки за один луч проклятого, когда-то ненавидимого мной солнца.

Я отёрла с лица мокрые разводы. Вынула компас, ногтем соскребла с пластика белесоватый морозный налёт.

– Строго на север? 

Тесла кивнул. Бросил взгляд на моё запястье с болтающимся на нём хрономером.

– Сообщи мне, когда пройдёт час.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: