Глава 22

Это не значит, что её нельзя любить

Ньют долго молчала. Так долго, что я уже хотела повторить вопрос, но девчонка всё же раскрыла рот.

– Ментальные способности, – её голос звучал еле слышно, и мне невольно пришлось подвинуться ближе, – то, ради чего на самом деле стартовал проект.

Т-люди могли сколько угодно улучшать свои тела при помощи биомеханики, но оставались не властны над психикой. Импланты и расширения позволяли модулировать сны, нормализовывать выработку дофамина и снижать тревожность. Аугментика с чёрного рынка заменила наркотики, давая чувство полной эйфории путём регулярной стимуляции центров удовольствия в мозгу. Но все эти примочки влияли на тело. Не существовало импланта, который бы мог одарить ясновидением или усилить эмпатию. Внешние воздействия вдруг стали прошлым днём. Чтобы идти дальше, нужно было заглянуть в корень, копнуть изнутри. И, пока бюрократы, психологи, законники и Церковь вели словесные войны, Т-люди начали действовать.

– Им удалось… – она вдруг замялась, – ну, не знаю, можно ли назвать это успехом, но… Они добились своей цели – отчасти.

Первые ньютайпы умели то, что было не под силу никому. Хромые, полуслепые, часто – умственно отсталые, они могли читать мысли, предсказывать погоду, перемножать в уме шестизначные числа и угадывать события с шокирующей точностью. Кто-то умел сразу всё, но при этом не мог говорить, был парализован и всю жизнь оставался целиком погружённым в себя. Другим повезло больше – они были почти нормальными, но и одарены оказывались куда слабее.

Т-люди не выяснили, почему так получилось. Они доказали и без того очевидную корреляцию количества нарушений умственного и физического развития с ментальной одарённостью, но на этом всё застопорилось. Копание в генетическом коде упёрлось в тупик. Т-люди имели на руках огромные массивы данных, но даже машинная обработка никаких внятных результатов не дала. И вот тогда они решили скрестить своих подопытных. Разобраться, какие из позитивных и негативных особенностей передаются наследственно. 

Я снова окинула девчонку взглядом. Интересно, а что умеет она?..

– Но они не успели ничего узнать, – спокойно договорила Ньют, – пришёл день Гнева Господня. Бог осерчал на людей, вмешавшихся в его творение, и обрушил с небес громы и молнии…

Я фыркнула. Вот дурочка! Все знают, что искусственный интеллект «Бог» просто спятил и по одной ему ведомой логике решил спасти человечество через повальное уничтожение. Отдельно взятые эксперименты Т-людей могли быть лишь каплей в море причин, принятых «Богом» во внимание при его расчётах. А эта… Религиозная, надо же.

Девчонка покосилась на меня, но промолчала.

– Однако «первые» выжили, – констатировал Тесла, – и сумели родить своих детей.

– Да, – Ньют тихо кивнула, – уже не нужных создателям… Это так грустно, когда желанные дети вдруг становятся лишними.

После Гнева Господня проект «Ньютайп» оказался заброшен. Спасая себя, Т-люди сбежали, надеясь добраться до бункеров и прихватив самое ценное – диски с накопленными данными.

В запертой лаборатории осталось два десятка ньютов с детьми на руках. Монументальное здание устояло, пока город сотрясался в пароксизмах взрывов. «Первые» выжили. Самые приспособленные взяли на себя заботу о малышах и собратьях. Со временем вскрыли дверь, освоили город, научились охотиться на существ враждебных и принимать в семью дружественных.

Бывшая лаборатория была, как и прежде, домом для ньютов. Сюда они возвращались с охоты, сюда несли найденный скарб, сюда приводили своих новых мужей и жён – сначала людей, потом мутов. Здесь рождались новые дети.

«Первые» прожили недолго. Но они помнили создателей и знали, как нужно жить – знали и свято блюли тот единственный уклад, который был им известен. Они передали своим потомкам негласную заповедь «плодитесь, размножайтесь и исправляйте себя» и научили их обращаться с оставленным оборудованием. Какое-то время это работало. Ньюты чтили заповедь отцов, не задумываясь, к чему она может привести.

Потом приборы начали ломаться. Техника выходила из строя, а ньютайпы не знали, как её починить. В рассказах предков этого не было. И они делали то единственное, что могли – жили. Заповедь сократилась до первых двух слов.

Потомство ньютайпов было многочисленным, но всё меньше среди него оставалось людей. Муты и полумуты, звери, животные – внуки и правнуки «первых» деградировали и вырождались, бесконтрольно спариваясь со своими детьми, братьями и сёстрами, с мутантами и теми, кто окончательно потерял человеческий облик. Даже рождавшийся не полузверем со временем превращался в животное. Та же судьба постигла мать Ньют.

Деградировавшие умирали быстро, лишь единицам из звероподобных удавалось протянуть хотя бы год, особенно если о них не заботились. А заботиться было почти некому. Всё меньше нормальных ньютов оставалось в стаде, которым когда-то была семья. И всё чаще они покидали дом, превратившийся в загон для скота. Ньют оказалась последней обитательницей бывшей лаборатории. Некоторых озверевших она пристрелила, другие умерли сами. Кто-то просто исчез, уйдя в неизвестном направлении, как её мать. Лаборатория опустела.

– Создатели так и не вернулись. Я предпочитаю думать, что они просто погибли…

Голова Ньют поникла. Белые пряди, свесившись, закрыли лицо, и по вздрагивающим плечам я поняла – она плачет. Плачет потому, что до сих пор не знает, была ли когда-то нужна и любима. Потому, что есть огромная разница между одиночеством при мёртвых родителях и при живых.

– Сколько ещё твоих собратьев осталось?

Тесла не уточнил, каких именно. Но, кажется, Ньют и так всё поняла.

– Я думаю, мало, – отрешённо произнесла она, – во всяком случае, я уже давно никого из них не встречала. Кстати…

Девчонка неуклюже слезла с дивана – сначала ноги, потом руки, тут же спрятанные в необъятные рукава хламиды.

– Я сейчас кое-что покажу.

Ньют скрылась в сгустившемся вокруг полумраке, среди которого одиноко вспыхивала последняя недогоревшая свеча. Я опустилась на кривобокий стул, ловя взгляд Теслы. Внутри что-то тонко дрожало.

– Я убила её мать, – вышло глухо.

– Ты убила просто оболочку.

Горячая рука накрыла мою ладонь. Тонкие сухие пальцы переплелись с моими – удивительно сильные, но не жёсткие, не грубые, несмотря на шершаво-колючую ткань перчаток.

– Ника.

Пальцы чуть сжались.

– Человек – намного больше, чем просто тело. Её мать погибла задолго до встречи с тобой. И кто знает… – Тесла наклонился ко мне. В его глазах блестело далёкое пламя, – возможно, ты принесла ей спасение. 

***

Ньют вернулась не сразу. Она долго чем-то шуршала в темноте, куда не доставал слабый отсвет, потом по воздуху поплыл огонёк – девчонка всё-таки догадалась взять свечку. По мебели заметались гротескные тени. Что-то заскрипело.

– Вот, – донёсся до нас её голос.

Подняв над головой чадящий огарок, Ньют свободной рукой толкала перед собой небольшую тележку. Колёса тележки визжали, плохо поворачиваясь на осях, а в проволочной корзине покачивалась гора разнокалиберного хлама. Под передним колесом застряла уже знакомая мне железяка с надписью.

Ньют носком ботинка выбила железку из-под колеса, упёрла тележку в подлокотник дивана и поднесла огонь к фитилькам импровизированных гильз-светильников на столе. Промасленная пенька весело занялась. Девчонка задула свечу и бережно уложила оплывший огарок в ящик.

– Я притащила это из другого здания, – она кивнула на табличку с именем Ставски, – оно уже рухнуло. Дурацкое было, на иглý похожее. Верхушка отломилась, просела внутрь, и всё здание осыпалось, как песочный домик.

– Хорошо, что в этот момент ты была уже далеко, – сказал Тесла.

– Хорошо, – равнодушно согласилась Ньют. 

Её карий глаз уставился на хлам в тележке, а взгляд голубого я никак не могла проследить. Но почему-то казалось, что он смотрит на нас, нагло и беззастенчиво, словно ощупывая невидимым лучом наши руки. Я подавила желание вытереть ладонь о штаны.

– Я тут делала кое-что, – Ньют перебирала и отбрасывала содержимое корзины – цветастые тряпки, какие-то фигурки, похожие на очень тощих кукол, спутанные мотки верёвки. – Когда долго идёт дождь, и нельзя наружу, хочется чем-то заняться… Так вот…

Она извлекла квадратную дощечку. Рукавом смахнула пыль и повернула к нам.

С шершавой золотистой поверхности смотрела женщина. Портрет, выцарапанный на древесине, где-то по-детски наивный, был сделан неуверенной, но воодушевлённой рукой. От времени контуры потемнели, налились коричневым древесным соком, и каждая черта проступила отчётливо. Во многих местах линии процарапывали многократно, будто не доверяя первому штриху, наносили поверх новые – аккуратные, глубокие бороздки. Увековечение исчезающих черт, памятник мгновению.

Женщина улыбалась. Она не была красива, а в глазах сквозила усталость, которую так точно передал инструмент резчика. Но это была усталость радостная, та, что приходит после долгого труда, после удачной охоты или с дороги.

– Мама, – кратко пояснила Ньют, – я сделала портрет по памяти, уже после её… Такой она была в моём детстве.

Жёлтые блики мягко ложились на дерево, раскрашивая портрет мазками мёда. В этой женщине не было ничего от той серой твари из пустошей, которая однажды захотела забрать мою жизнь. Она была жива, жива и безгранично человечна, переполнена собственной жизнью, и ничто в её облике не намекало, что когда-нибудь всё может измениться.

Но всё изменилось.

– Прекрасная работа, – заметил Тесла, – ты позволишь?..

Он поднялся и шагнул к ней. Ньют пожала плечами и передала ему портрет.

Чуткие пальцы легко коснулись дощечки. Бережно прошлись по линиям, исследуя бороздки.

– У тебя талант, Ньют.

– Тут ещё всякое есть, – невпопад ответила она.

Тесла протянул ей поделку. На лице Ньют проступило непонимание, брови удивлённо поползли вверх – казалось, она изумляется, что мой спутник возвращает ей её собственность. Нерешительно взяв портрет, она вдруг порывисто прижала дощечку к груди.

– Я плохо помню её нормальной, – в последнем слове прозвучала горькая издёвка, – она начала меняться давно… Долго держалась, но не заметить было невозможно. Она не разговаривала со мной, ничему не учила, не наставляла, не спрашивала… Просто носила мне еду и иногда – одежду. А ещё книги…

Тесла бросил на меня быстрый взгляд.

– Я училась по ним, – будто подтверждая, сказала Ньют, – по всем подряд, она таскала их мне без разбору. Я знаю, она старалась, но… Это другое. Не живое, не человеческое и не опыт… просто слова. Мне это много раз отозвалось, ведь в книжках всё иначе, чем в реальности, особенно теперь. А мама… Её всё равно не было рядом, даже когда она была, и я не знаю, может, лучше бы она сразу…

– Она делала всё, что могла. Любила тебя – так, как умела. И держалась ради тебя.

Тесла осторожно взял руку Ньют, отнимая портрет у неё от груди. Мягко отвёл ладонь в сторону и указал на столик. Девчонка неловко поставила дощечку на оббитую столешницу, подпёрла куском кирпича.

– Наверное… – Ньют посмотрела на поделку так, словно видела её впервые. – А потом она вдруг стала другой. Как будто что-то щёлкнуло, и за месяц её… – девчонка всхлипнула, – я помню песни. Мелодии… Она их пела мне, пока могла, но я забыла слова, я была совсем маленькой… А потом она просто тянула мотив, один и тот же, раз за разом, и я не знаю, до сих пор не знаю, какие там должны быть слова…

Тесла успокаивающе положил руку ей на плечо. Надо отдать Ньют должное – справилась с собой она быстро. Даже слишком – утёрла рукавом нос и стала сосредоточенно перебирать барахло. Её лицо отражало сложную смесь чувств, на губах то мелькала, то пропадала улыбка. Руки двигались бережно, куда бережнее, чем минуту назад, словно сложенные в тележке поделки обрели ценность лишь сейчас. 

Ньют казалась совсем ребёнком. Маленьким, неопытным ребёнком, который только что совершил своё маленькое, но великое открытие. 

– Нашла, – она выудила из разнокалиберных нагромождений что-то крошечное, блеснувшее в тусклом свете. Зажмурилась и вытянула руку раскрытой ладонью вверх.

На ладони лежал миниатюрный клинок. Малюсенький, не больше булавки, напоминающий скорее наконечник пики, чем самостоятельное оружие. Узкое плоское лезвие, старательно выточенное из куска металла, ещё хранило следы шлифовки. Блики огня танцевали на многочисленных мелких царапинах. 

– Я… отдаю это, – неуверенно проговорила Ньют, – насовсем. Взамен ничего не нужно.

– То есть ты даришь?..

– Да-да, – Ньют быстро закивала, будто обрадованная удачному слову.

Она взяла крошечную вещицу двумя пальцами и осторожно приколола к рюкзаку Теслы, брошенному на диван. Повернулась к нам – её лицо сияло. Взгляд, скользнув по корзине, остановился на мне.

– Ничего не нужно, – быстро сказала я.

Улыбка Ньют пригасла. Кажется, сделанный подарок доставил ей огромное удовольствие, но я вовсе не хотела тоже таскать на себе какую-нибудь ерунду. 

– Спасибо, – Тесла поправил вещицу, плотнее вгоняя остриё в толстый материал рюкзака.

– Она не идеальна, но…

– Но это не значит, что её нельзя любить.

Ньют снова засияла, и тут же её лицо потемнело – резко, будто набежавшая туча скрыла солнце.

– Вам надо быстрее отсюда уходить! – она бросилась к тележке, во все стороны полетели вещи, – сейчас…

– В чём дело?

Об пол глухо стукнулась вырезанная из дерева фигурка, следом упало что-то сложное, проволочное, безжалостно смявшееся от удара.

– Вот!

Она лихорадочно обернулась, белёсые волосы взметнулись, описав полукруг. 

– Я мало успела рассказать, – Ньют порывисто протянула моему спутнику пухлую растрёпанную тетрадь, – здесь всё… Идите за мной!

– Что происходит, Ньют?

Тишина вдруг обняла нас, завернула в ватный кокон. Где-то вдали звонко и чётко упала капля воды, за невидимыми в темноте рамами застыл холодеющий воздух, ставший вдруг ощутимо-бездвижным.

– Тайфун, – отчётливо произнесла девчонка, – мы в его центре.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: