Глава 24

Алое озеро

Ураган прошёл лишь под утро. Улёгся, ворча, как рассерженный пёс, и затих. Мы выбрались из убежища, разгребя нанесённый ветром песок и мусорные кучи. Перед уходом Тесла вложил в ладонь Ньют скрученный из ленты цветок.

Металлический монстр устоял. Асфальт перед ним усыпали осколки и фрагменты рам, но могучий каркас по-прежнему высился над нами.

Стеклянное молчание накрыло город – хрупкая, до звона пронзительная тишина. Вставало солнце, отблёскивая янтарём и охрой, разливало по мокрым от ливня стенам марганцевый цвет. Лужи сверкали разбавленной кровью.

Я обернулась на здание, стремящееся в небо. Всё же тайфун не прошёл для него даром – одна половина накренилась, и гигант утратил свою симметричность, согнувшись. Он обрёл что-то общее с Ньют – он, её Дом, согбенный, словно старый великан. Несмотря ни на что, он оставался высоким, наверняка одним из самых высоких в городе – так же, как Ньют, при всём её уродстве, была намного лучше большинства из нас. Как бы трудно мне ни оказалось это признать.

– Когда-нибудь он рухнет, – сказал Тесла, – и станет ей самым большим монументом.

– Она его заслужила, – негромко добавила я.

Покидая убежище, мы закрыли и завалили обломками дверь. В каменном городе вряд ли нашлось бы место, чтобы похоронить Ньют. Да и свежая могила недолго пробыла бы целой – голодное зверьё чует запах сразу. Пусть лучше Ньют будет там, где её не отыщут шакалы.

Дом был ей прибежищем всю жизнь и останется таковым после смерти. Она любила его и сохранила ему верность. А он продолжит оберегать её покой – как много лет до этого.

Я уходила с чувством, что мы всё сделали правильно.

***

Жара нагнала нас почти мгновенно. Мы вышли слишком поздно – рассвет уже горел в полную силу, и меньше чем через час солнце обрушило сверху всю свою жгучую злость. Мы жались к руинам, укрываясь в душных тенях, «Вальтер» жёг ладонь даже сквозь натянутый на неё рукав. Палец, обмотанный куском ткани, казалось, вплавился в спусковой крючок. 

Мы бы не смогли донести тебя, думала я, оборачиваясь на громаду Дома. Ни донести, ни достойно упокоить. Жара и так может похоронить нас обоих… 

Время стало роскошью, большей, чем чистая вода – мы не могли выжидать до следующего предрассветного часа, до той узкой полоски дня, что позволяла идти, не задыхаясь. Наспех перекусив припасённым мясом, мы покинули Дом. Есть не хотелось, но от жары запасы грозили вот-вот испортиться. Я заставляла себя жевать подсохшие жёсткие куски, пока от жареных тушек не осталась лишь горстка костей.

Останься мы в убежище до следующего утра, потеряли бы драгоценные сутки. За каждым камнем и каждой стеной мне чудился нацеленный ствол. Нас могли упустить, и мне хотелось в это верить. Ещё больше хотелось верить в то, что ублюдки Немого уже смешаны с кирпичной пылью зданий, не перенёсших тайфуна. Но вера определяет только субъективную реальность. 

А твоей реальностью был этот город, думала я. Ты не просто впустила нас в дом – ты позволила войти в свою жизнь. Спасла. А, когда всё обернулось так, как обернулось, сделала лучшее, что могла – умерла, развязав нам руки… 

Дорога шла в гору. Исполинский Дом остался далеко позади, и чем выше мы поднимались, тем приземистей и меньше он казался. По правую руку за руинами мелькала бесконечная оплавленная пустошь. Сквозь бреши в стенах брызгало блестящим антрацитом её смятое полотно. Я поглядывала на сигналку – та показывала минимальный уровень озона, счётчик метана молчал. Пока что.

– Возможно, мы встретим других, – Тесла вдруг нарушил молчание.

Он не уточнил, кого именно, но я поняла и так. Конечно, мы могли наткнуться на других. На бывших обитателей Дома. Да, город огромен, а они немногочисленны… но это не помешало нам встретить Ньют.

Впрочем, эта встреча не принесла ей ничего хорошего. Мой взгляд сквозь запылившуюся ленту упал на миниатюрную булавку-клинок, поблёскивающую на рюкзаке Теслы. Вспомнилось лицо Ньют, её горящие восторгом глаза, отражавшие силуэт моего спутника. Ничего хорошего… или всё же?..

– Я надеюсь, мы разминёмся.

Подъём закончился, впереди лежал крутой спуск. И, прежде чем ступить на растрескавшийся асфальт, я в последний раз обернулась на едва видимый в дымке Дом. На огромный памятник маленькой, но по-своему великой душе.

Спасибо тебе.

***

Пустошь не кончалась. Она тянулась и тянулась, погребая в себя мегаполис. Где-то вдали, за распластанным чёрным полем, посверкивала в солнечных лучах полоска цвета металла.

– Вода, – сказал Тесла, прикрывая глаза ладонью, – мы на острове.

Остановившись у очередных руин, мы укрылись от жгучего солнца в тощей ленточке тени. Прислонясь к бетонной стене, мой спутник долго рассматривал пустошь в бинокль. 

Остров. Большая вода. Я вспоминала слова Ньют о сохранившихся мостах. По какому из них сюда дойдут мои – наши – преследователи?

– Тот котлован, что мы видели, это озеро, – наконец сообщил Тесла, – но очень странное. Алое.

– Алое?

Он кивнул. Сдвинул маску на лоб, потёр пальцами веки. На его скулах залегли тёмные тени, глаза обвела красная кайма.

Я пожала плечами. Алая вода. Может быть, железистые примеси в почве. Взгляд упал на торчащую из стены арматуру. Да уж, железа здесь точно с избытком.

– Что бы там ни было, оно не собирается нападать, – я встряхнулась. Мышцы ныли. – А мы не собираемся туда идти. Или?..

– Нет, – Тесла покачал головой и убрал бинокль в рюкзак, – наш пункт назначения дальше.

То, что наполняло озеро, меняло цвет. Солнце клонилось к закату на исходе седьмого десятичного часа, и алая клякса переставала отсвечивать золотом, приобретая оттенок старой меди. 

Мы прошли не меньше тридцати миль, но пейзаж оставался прежним. Обсидиановая пустошь тянулась справа, бесконечные однообразные руины – слева, сзади и спереди. Казалось, шагай с закрытыми глазами – и пройдёт час, другой, третий, а ничего не изменится. Но я не могла закрыть глаза. Я не могла не смотреть на Теслу.

Камень солнца падал за горизонт, но давящая жара уходить не спешила. Мы свернули в относительно целую многоэтажку, забрались в одну из пустующих квартир и, заблокировав вход, упали в спасительной тени. 

Пот заливал лицо. Болели сбитые ноги, зудела кожа под слоем пыли и высохшего пота. Губы щипало от соли. Мы лежали прямо на полу, на россыпях штукатурки и выцветшей пластиковой крошки. Мелкие камни больно впивались в бока.

Сил не было даже на то, чтобы достать из сумки воду. Я лежала, неудобно вывернув голову, и смотрела, как ползёт по полу какой-то крохотный обрывок, подталкиваемый лёгким сквозняком нашего дыхания. Ветер почти утих, после тайфуна наступил тяжёлый душный штиль. Воздух остекленел; пахло мокрой пылью и сыростью, плесенью и грибами. Поганками.

Тень упала на меня, закрыв восковой свет солнца. Тесла пошевелился, сел. Вынул из рюкзака бутылку и протянул мне.

Вода была тёплой, с едва уловимым затхлым душком. Приподнявшись на локте, я жадно глотала прозрачную жидкость. Осушив до половины, с сожалением оторвалась и вернула бутылку. Тесла не стал возражать. 

Пустая ёмкость отправилась обратно в рюкзак, а взамен неё появился маленький свёрток. В обрывке холста виднелись кусочки колотого сахара и скрученные жгуты сушёных фруктов.

Ели молча. Я старательно разжёвывала каждый шматок, глотая сладкую слюну. Сушка – отличная вещь, когда нужно восстановить силы. Её мало где делают – не в каждом убежище есть теплицы-сады с плодоносными деревьями, и поэтому она стоит дорого. Сушку меняют на акумы по весу, один к одному. За хороший ёмкий акум, который держит заряд до недели, получишь пару-тройку порций.

После сладкого снова захотелось пить, но я ограничилась одним глотком. В сумке оставалось полторы бутылки, этого должно хватить дня на два. Если не обнаружим источник, придётся снова фильтровать. Лишь бы найти не слишком жгучую воду…

Солнце садилось. В комнате стоял еле видный туман – испарения от сырых нагретых стен. Туман отсвечивал красным, словно в воздухе подвесили кисею.

Вторая дверь из комнаты выходила на балкон – каменную площадку с высокими щербатыми бортами. Стянув осточертевшую куртку, я выбралась туда и села, прислонившись спиной к стене. Один из кирпичей в ограждении давно выпал, и сквозь выветрившийся проём виднелся город. Серые квадраты и квадратики, бесформенные остовы и фундаменты, а за ними… За ними расстилалась чёрная плешь пустоши. Алый глаз посреди неё горел неугасимой злобой. Ночь обещала быть жаркой.

– Отдохнём здесь, – Тесла присел рядом, – с рассветом пойдём. Не возражаешь?

Я покачала головой. Чем раньше мы двинемся в путь, тем лучше. Мегаполис позволял идти днём, укрываясь от небесного адского пекла в скудных, но всё же тенях. Однако вечерние сумерки здесь сгорали быстро, а ночь сгущалась до непроглядных чернил, поэтому передвигаться в привычный закатный час было плохой мыслью. Это время идеально в пустошах – своей уплощённой прозрачностью, когда ты видишь достаточно, чтобы идти, но сам неразличим уже с трёх ярдов. Но здесь вечер превращался в ловушку. Темнота падала резко, как занавес, а искать в темноте убежище – верный способ найти вместо него неприятности.

Поэтому я не возражала. К тому же, дневной переход вымотал меня полностью.

Сырая от пота блузка липла к спине. Горячий вечерний воздух забирался в распахнутый воротник, жадно облизывал запястья в расстёгнутых рукавах. Я подтянула колени к груди, уткнулась подбородком в сложенные руки. Каменные борта высились над нами, надёжно скрывая от тех, кто мог бы стоять на соседних балконах.

Вечер угасал. Охряные лучи ещё расчерчивали город на неровные квадраты, но линии утрачивали резкость, и тени пропитывали меркнущий свет.

Силуэт Теслы рядом, наоборот, обрёл чёткость. Солнце светило ему в лицо, отражая в прищуренных глазах тёплый мёд. Его профиль казался отчеканенным по меди. На виске росяной россыпью блестели капли пота, под скулой темнел смазанный грязный след. Мелкая пыль прилипла к рубашке, уцепилась за неизменные перчатки, осела на ремне. В закатных лучах я чётко видела каждую соринку, приставшую к бронзовой от солнца коже. Видела каждую прореху в чёрной ткани, каждую ниточку, каждую линию тёмного пятна на левом рукаве.

Должно быть, он почувствовал мой взгляд. В обращённых на меня глазах плескалось солнце.

– Хотела спросить, как ты, – поспешно сказала я, вдруг занервничав. Как будто смотреть на попутчика было чем-то предосудительным.

– Спрашивай, – он улыбнулся.

Мои губы невольно растянулись в ответной улыбке. Но почему-то вопрос замер на губах, и вместо него прозвучало совершенно иное:

– Мы не нашли убежище, которое можно было бы вскрыть.

– Не искали, – поправил меня Тесла.

– Тут наверняка всё уже разграблено, – я потянулась, пытаясь прогнать странную дрожь. Непослушными пальцами начала расстёгивать пряжки на ботинках, – просто чудо, что мы обнаружили то место. 

– Устраивать вход в опоре моста – неочевидное решение. Возможно, те, кто бывал здесь до нас, попросту не догадались.

– И ньюты тоже, – заметила я, – если они, конечно, тут есть.

После упоминания ньютов повисла тишина, болезненная и неловкая. Я стянула ботинки. Ноги под ними были сбиты в кровь, на тряпках, служивших носками, чернели засохшие пятна. Я пошевелила пальцами, разлепляя их от пота и грязи. Со вздохом вспомнила, что запасные носки остались в сумке.

Ладонь Теслы легла мне на плечо, пресекая порыв встать. 

– Стекло и камни – не лучшая площадка для прогулок босиком, – заметил он, поднимаясь.

Я осталась на месте. И только когда рядом на бетон легла моя сумка, до меня дошло, что я не высказывала никакой просьбы.

Алое озеро сияло вдали, будто воспалённый глаз мута. Город под нами уже поглотила тень, и полоса воды на горизонте из блестящей превратилась в бурую. Словно море наполнили кровью.

– Далеко нам ещё? – спросила я, стирая засохшую грязь со ступни куском ткани.

– Большую часть мы прошли, – Тесла задумчиво постучал пальцами по рукояти «Глока», – если прибавим, завтра к вечеру будем на месте.

– Что там?

Вопрос вырвался неожиданно. Мысленно я обругала себя. О таком не положено спрашивать, да многие и сами не знают. Пришлые, искатели удачи – они разворачивают старинные карты и тычут пальцами в давно исчезнувшие города, надеясь, что там найдётся нечто большее, чем гибель. И проводник ведёт. Просто ведёт, в этом его суть и его задача. Проложить дорогу, которая окажется чуть менее смертельной. Указать, когда стрелять в тех, в кого нужно стрелять, и как говорить с теми, с кем возможно договариваться. Он – как карта, которая тоже не задаёт вопросов. Отчасти потому, что в конце пути всё равно получает ответы. И вот тогда начинается самое интересное.

Одни предпочитают заранее обговаривать долю проводника. Другие молчат, надеясь избавиться от спутника, который больше не нужен, третьи сами становятся жертвой недавних союзников, и их кости навсегда врастают в ткани мёртвых городов.

О цели не спрашивают – о ней предполагают, рассуждают и задумываются. На неё надеются, в неё верят и ждут. Потому что очень часто единственным настоящим проводником остаётся надежда.

Я спросила и пожалела. Но Тесла уже много раз нарушал негласные правила.

– Там? – он снова улыбнулся, но улыбка тут же погасла, – всё или ничего.

Я пожала плечами. Не хочет говорить – что ж, это и правильно. 

Грязь с подошв перекочевала на кусок ткани, окончательно превратив его из серого в буро-чёрный. Я натянула чистые носки, аккуратно сложила испачканную тряпку и сунула в боковой карман сумки. Солнце ушло за руины, плавясь в кровавой воде, но духота осталась. На коричневой ткани блузки расплывались влажные пятна с подсохшей белой каймой по краям.

До недавних пор я любила светлые блузки – на них не так заметна высыхающая соль. Но они чересчур прозрачны.

Я ковырнула окаёмку пятна ногтем. У меня есть ещё полторы бутылки. Это много. Если чуть-чуть потерпеть, то на завтра хватит и одной. А там – всё или ничего…

Единственной чистой вещью в сумке оказалась длинная полоска эластичного трикотажа. В своё время она стоила мне трофейного «кольта», но я ни разу об этом не пожалела. Эта лента уже успела послужить лифчиком, временной маской, головным убором и даже бинтом, о чём до сих пор напоминали бледно-бурые разводы.

Сложив полоску в несколько раз, я смочила её водой из початой бутылки. Взгляд упал на руки Теслы. На ладони в серых гловах, на чёрные кольца изоленты, закрывшие кончики пальцев. На бусинки пыли, усеявшие кожу под манжетой рубашки.

– Можно я?..

Он ещё не ответил, а моя ладонь уже ложилась на его запястье. Влажная ткань скользила по щеке, стирая грязь и кровь, впитывая усталость, забирая себе всю горечь и боль минувших часов. Оставляя его чистым. Обновлённым.

Тесла смотрел на меня. Глаза цвета солнечного виски в окаёмке тёмных теней. Он смотрел, когда я отводила со скул непослушные светлые пряди, когда стирала пыль и пот с его лба, когда трикотаж, чуть дрогнув, касался росчерка шрама. Его рука мягко отвела мою, и ткань перекочевала в горячую ладонь, касаясь уже моих щёк.

В полумраке пальцы скользили по его рубашке, расстёгивая невидимые пуговицы. Тёплые руки нашли мои запястья, чуть сжали – и двинулись дальше, вверх, до ворота блузки, и вниз, вниз, вниз… Кожу опалял жар раскалённого вечера и, словно этого было мало, его ладони касались моих плеч, разливая по телу горячую волну, – непривычно-обнажённые, нежные, чуть шершавые. Настойчивые и чуткие. 

Полоса ткани под блузкой сдалась, сдвигаясь под мягким напором, грудь обдало словно огнём. Рубашка скользнула на пол, и я сомкнула руки на его спине, запрокидывая голову. Наши губы встретились. Я впитывала его сладость и отдавала свою, прижимаясь всё крепче, стискивая ладони в неразрывное кольцо, словно он был моим столпом и опорой, словно я летела в пропасть и единственным, за кого я могла ухватиться, был он. 

Бетонный парапет отделял нас от всего остального мира, и озеро оттенка барбариса сверкало огненным цветком. Он целовал меня нежно – так, как до этого никто. Ничего не говоря, он слушал и слышал меня, как до сих пор никто и не пытался. Его рубашка и плащ стали нашей постелью. Сквозь распахнутую блузку меня ласкал горячий воздух и его обжигающие губы, ветер пел в ушах в унисон с его жарким дыханием, его волосы щекотали мне шею, и кончики пальцев гладкой изолентой скользили по груди, а я сжимала и сжимала руки, словно расцепить их означало смерть. Сжимала, когда он заполнял меня, когда наши сердца сливались в едином пульсе, когда мы падали в глубины бездны и возносились ввысь, сжимала, пока руки не сплавились воедино, и я поняла, что больше никогда не сумею его отпустить.

***

Я проснулась затемно. Несколько минут лежала, слушая свой пульс и пульс Теслы рядом. Его сердце билось медленно и ровно, и я тихонько прижалась ухом к его тёплой спине. Тук. Тук. Тук…

Вдали что-то мерно шумело – может быть, доносился плеск волн. Застывший воздух стал льдисто-прозрачным, и я отчётливо слышала каждый шорох. Дыхание мёртвого города.

Поправив блузку, я села. Вокруг царил мрак – как мы вчера перебрались с балкона в комнату, я не помнила. Абрис балконной двери едва уловимо светился – наверное, заходила луна. Я пошевелила плечами, повертела головой. Всё тело ныло после сна на полу. Мусор и камни вдавливались даже сквозь плащ и штормовку, и каждый сустав казался сплошным синяком.

Я тихонько поднялась. Нащупала ботинки, натянула, не завязывая шнурки, вытащила из-под куртки «Вальтер». Включила фонарь, прикрыв рукой яркий луч. Бетонное крошево предательски захрустело под ногами.

Стараясь не шуметь, я прошла в смежную комнату и присела в уголке. Брюки остались рядом с нашим импровизированным ложем, так что «Вальтер» можно было не класть на пол – трусы легко стянуть и одной рукой. Представив, как нелепо выгляжу в белье и блузке, с пистолетом в руке, я хихикнула.

Оправившись и посматривая на дверь, я приспустила левый рукав. Индикатор на плече равномерно светился синим. Прекрасно. 

Я запахнула блузку и глубоко вздохнула. Хорошо. Всё хорошо. 

Сквозь балконный проём в комнату уже начинала пробиваться слабая предрассветная серость. С выключенным фонарём я тихонько прокралась к постели.

– Всё в порядке? 

Голос Теслы был совершенно бодрым. Как давно он не спит?.. Я мысленно порадовалась, что в нашем очередном убежище больше одной комнаты.

– Воду сложно добыть, но легко потерять, – усмехнулась я, садясь рядом.

Всё казалось лёгким. Лёгким и таким беззаботным. Мы почти дошли, и неважно, куда. У нас есть питьё, хоть и всего на день, есть акумы и патроны, есть даже немного еды. И самое главное – мы живы.

Я лежала на тёплом плече Теслы и смотрела в невидимый в темноте потолок. Просто лежала и смотрела, иногда моргая, когда на лицо падала сорвавшаяся вниз соринка. Лежала, расслабившись, чувствуя, как пробегает по ногам лёгкий ветер. Посреди мёртвого мегаполиса, в одном из зданий, надкушенных давней войной, на неровном полу, колючем от старого мусора.

Мне было хорошо и спокойно.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: