Глава 40

Идут другие

После перевязки стало чуть легче. Терзавший тело огонь немного утих, я даже смогла пошевелиться и наконец-то разглядеть костёр. В нём полыхали одинаковые по размеру дощечки, в которых без труда угадывались плашки со стенной обшивки. Никаких камней или другого подобия очага – просто набросанные в кучу деревяшки. Костёр явно был сложен наспех. Несколько плашек всё ещё валялись поодаль. 

Безумные мрази оказались настолько щедры, что оставили нам нашу одежду. А вместе с ней – спрятанную в кармане зажигалку. И зашитый в подкладку запасной акум.

Ветровка, куртка и даже штормовка всё ещё были на мне – укрывали от холода, расправленные поверх изуродованной блузки, скрывшей не менее изуродованное тело. Градирня выглядела монолитной. Листовой металл наружной обшивки, проглядывавший сквозь деревяшки, по виду казался сплошным. У подножия исполинской круглой стены жестяной лист был отогнут и потом возвращён на место – неровная полоса разреза змеилась по тусклой стали.

Возможно, из этой полосы поддувало. А, может быть, тело в конце концов дало сбой – на смену жару пришёл озноб. Я вздрагивала под ворохом одежды, и веявшее от костра тепло лишь усиливало ощущение зябкости. 

Тесла сидел у огня, подбрасывая в голодное пламя новые деревяшки. Он снова был одет в рубашку, разодранный подол которой пришлось связать узлом. Блики огня играли на покрытой царапинами коже.

Она оказалась тёплой – ещё более тёплой, чем помнилось – когда он подошёл и лёг рядом, осторожно обнимая меня. Его плащ снова служил нам постелью, но на этот раз постель не могла быть свидетельницей ни поцелуев, ни тесных объятий.

Тесла аккуратно подложил правую руку мне под голову, левую бережно кладя на живот. От его кожи шёл жар – там, где она касалась моей, словно вспыхивали угли. Он ничего не говорил, его лицо казалось спокойным, едва ли не безмятежным. И эта спокойная уверенность вливалась в мою измученную душу, как тепло – в истерзанное тело. 

Значит, всё не так уж и плохо. Не так уж серьёзно. Потерянный акум – ерунда. «Симбэкзо» можно восстановить… Правда, не знаю, как, если у нас нет ни кабелей, ни инструментов, если всё, что у нас осталось – это мы сами… 

Я наклонила голову вбок и прислонилась щекой к груди Теслы. Мягко прошелестела возле уха ткань. И сквозь рубашку я услышала частый стук его сердца. Сердца, которое билось так, как может биться в сильнейшем волнении – но не в минуту безопасного отдыха.

И, несмотря на тепло, меня снова начало трясти. Он бы не стал так переживать, если бы повреждения не были серьёзными. Бессмысленно волноваться из-за пустяковых ранений. Я могла задать вопрос, но уже догадывалась, что он мне солгал. Язычники не просто увидели кровь – они увидели много крови.

Тесла продолжал обнимать меня, согревая, но теперь я ощущала, как подрагивают его руки. Я не знала, что будет со мной, и ещё страшнее становилось, когда по едва заметной неуверенности касаний я понимала – не знает и он. И его неуверенность была страшнее всех язычников, вместе взятых.

Впервые с того момента, как остриё кинжала коснулось плеча, в сердце вместе с этим безумным перестуком закралось сомнение, что мои глаза увидят следующее утро. А ещё – что я заслуживаю это утро увидеть, а моему спутнику стоит обо мне волноваться, даже если я действительно скоро умру.

*** 

Но я выжила. Выжила, чтобы смотреть в его лицо – снова и снова. Заново, будто впервые, изучать каждый шрам, каждую крохотную морщинку у глаз, не претендуя на понимание чего-то большего. Я не задавала вопросов – запёкшиеся кровавой коркой губы не позволяли мне этого сделать. Спелёнутая, будто сказочная мумия, я лежала и ждала момента, когда рассыплюсь в прах. И была не против – если в час угасания мира передо мной будет он…

***

Но мир не угас. Мир напоминал о себе – обжигающей болью, холодным касанием у губ, терпкой солёной влагой на щеках. Знакомым дыханием. Звуками глубокого голоса. Едва заметным мерцанием огня в ночи.

Мир проносился мимо, оставляя фрагменты впечатлений, и я бережно впитывала их, плывя в пустоте.

Но всему приходит конец.

Когда я открыла глаза, был день. Блеск синего осколка неба, непривычно яркий, больно резанул, и я не сдержала звериного стона, вздрогнув от ржавой хрипоты этого звука.

– Ника?

Тесла появился в поле моего зрения, заслонив режущий свет. 

– Наконец-то…

– Я… напугала тебя, – мне вдруг стало нестерпимо стыдно. Лицо пылало, пылало всё тело, и лишь где-то глубоко внутри угрюмым комком затаилась холодная злость.

– Ничего, – Тесла наклонился ближе. Его пальцы аккуратно поддели с моего лба нагревшуюся влажную ткань.

Я порывисто дёрнулась, непослушное тело ответило взрывом боли. Левое плечо вспыхнуло пламенем, но мне было всё равно – я видела только его глаза. Его светлые, светлые, солнечные глаза – прямо перед моими.

Я закинула ему на плечо правую руку – неловкую, будто чужую. Он нагнулся, мягко, бережно опуская меня обратно на плащ.

– Не вставай.

Его губы – сухие, чуть солоноватые – не изменили своего вкуса. Остались прежними. Останутся такими, сколько бы декад ни прошло. Сколько бы гнутых железок он из меня ни вытащил.

– Я не могу… – попытка подняться оборвалась кашлем от накатившей тошноты.

– Конечно, можешь, – Тесла присел рядом, – это не обсуждается.

Но я действительно не могла. Не могла просто лежать и ждать. Он должен был идти, двигаться дальше, а не сидеть здесь. Со мной. Я больше не была в состоянии помочь ему – ни в чём. И вовсе не потому, что язычники забрали наши акумы, и ему нечем было платить мне. Он уже заплатил сверх меры – куда больше, чем я могла ему вернуть. И продолжает платить, выдавая незаслуженные авансы. Каждый глоток воды, каждый осторожный поцелуй. 

– Я больше не могу быть твоим проводником.

Слова дались труднее, чем я думала. Но они должны были прозвучать, он должен был их услышать. Понять, что теперь каждый сам за себя. Кто не может выполнять свою задачу, свою функцию – остаётся, как говорили раньше, за бортом. 

Брови на загорелом лице слегка приподнялись.

– Вот как?

– Я плохо стреляю с правой, – ответила я на не заданное «почему», – да и всё остальное делаю тоже не очень. И не желаю быть тебе обузой. Этот край и так опасен.

– Да, я заметил, – улыбка-молния проскользнула по губам Теслы, – и всё же мне казалось, что в последние дни это я веду нас, а не ты.

Такого я не ожидала. Сердце дрогнуло и на секунду запнулось, не сразу восстановив уже привычный рваный ритм. Значит, всё это время я была бесполезна. Но зачем?..

– Ника, – Тесла опёрся на локоть, так, что его лицо оказалось прямо перед моим, – ты мне нужна.

– Для чего?

Вышло жалко. Так спрашивают о чём-то плохом. Человек нужен всегда для чего-то – чтобы показывать дорогу, убивать мутов или служить расходным материалом, жертвой бездушному богу. 

Улыбка исчезла. Медово-прозрачные глаза сверкнули. В них отразилось то, о чём думала я сама – обязательно должна быть причина.

– Причина не обязательна, Ника, – тёплое дыхание ласково коснулось щеки, – и мне очень жаль, что ты считаешь иначе. Ведь того, кто так думает, никто никогда не любил. 

И, прежде чем я успела возразить, Тесла отстранился. Блеснули зубы, в уголках глаз собрались крохотные лучики.

– И ты ещё пригодишься мне как проводник. А иначе стал бы я с тобой тут сидеть?

Я невольно улыбнулась, но тут же заставила себя сжать губы – ещё до того, как их прошила боль. Представление о том, как теперь выглядит моя улыбка, работало лучше всяких рецепторов. Я потянулась к вшитому в куртку акуму. Привычка хранить такой запас – давняя, ставшая чем-то само собой разумеющимся – не подвела. Если здоровье и жизнь зависят от коробочки с электролитом, совсем не трудно всегда носить её с собой. Зашить в подкладку – самый примитивный и в то же время самый надёжный способ, надёжнее только в себя. Впрочем, после язычников я уже не была так уверена в этом.

Конечно, акум наверняка почти полностью разряжен. Но, возможно, я смогу использовать его хотя бы недолго. Если Тесла сумеет восстановить имплант… Несколько минут в день – этого достаточно, чтобы уцелевшие нервы ниже левого плеча получили стимуляцию. Чтобы у меня остался хоть какой-то шанс не отправиться к кракерам за новой рукой, потому что при всей их нежности – стрелять хорошо я больше никогда не буду. А, значит, вряд ли смогу долго прожить.

Я стиснула зубы. Естественный отбор. Кто слаб, того сожрут более сильные.

Сумасшедшие подонки забрали себе то, чем даже не смогут воспользоваться. Акумы, запчасти и, что хуже всего, – солнечный зарядник. И теперь меня точно сожрут – если акум не сохранил остатки энергии, если Тесла не починит «Симбэкзо», если не случится чудо…

Громкий удар и гул металла заставили вздрогнуть. Миг – и Тесла был уже на ногах, неслышно подходя к стене, ко гнутому листу железа, послужившему нам дверью. Я сжалась. Там, снаружи, кто-то стоял. Я видела тень, просачивавшуюся сквозь зазор. 

– Помочь, – вдруг чётко донеслось оттуда – как будто говорили специально в эту щель, – пришли помочь.

Глаза Теслы сузились.

– Вещи, – продолжали с той стороны, – сумки.

– Отогни лист и просунь их сюда, – ответил мой спутник, поднимая с земли заготовленную для костра деревяшку. На одном конце прямоугольной пластины торчал толстый железный гвоздь.

Послышалась возня. Что-то зашуршало, скрипнуло. Тесла встал перед импровизированной дверью, загораживая меня от возможного выстрела. Увенчанная гвоздём плашка застыла в паре дюймов от входа.

Со скрежетом угол жестяного листа загнулся вверх, и в образовавшемся проёме показалась моя сумка. Она плюхнулась на землю, а следом появился и рюкзак Теслы.

– Ваше, – сообщил голос, – вернули.

Я во все глаза уставилась на руку, державшую рюкзак. Кто бы ни решил отдать нам наши же вещи, это точно был не язычник. Свихнувшиеся адепты неведомого божества в угоду ему украшали себя чудовищными рисунками, но их руки, если не считать уродливых швов, были чисты. 

Эту же кисть покрывали десятки крохотных наростов. Размерами не больше ногтя, они хаотично рассыпались по тыльной стороне ладони, по пальцам и запястью, напоминая бородавки. Кажется, часть из них пытались срезать – на коже тут и там виднелись подживающие шрамы. Перед глазами вспыхнула ужасная «плантация» – но, кто бы ни стоял по ту сторону, он явно пришёл сюда сам, чего муты с шишками делать никак не могли. Пришёл и принёс наши сумки.

– Что хочешь взамен? – не выпуская деревяшку, Тесла свободной рукой быстро шарил в рюкзаке. Когда-то бережно собранные вещи летели на пол.

– Ничего, – донеслось снаружи, – справедливость. Уже.

– Как ты узнал, что это наше?

– Следим, – голос сделал паузу, – Улуу злые. 

Имя шаманки отозвалось внутри колючим холодком. Клубок злости заворочался, разбухая.

– Враги, – продолжал невидимый помощник, – общие. 

– Враг моего врага – мой друг, – негромко сказал Тесла.

– Пакость им, – снаружи то ли кашлянули, то ли хихикнули. – Вещи вам. И вот.

Жуткая рука снова просунулась через отверстие. На шишковатой ладони лежал небольшой прозрачный пакетик. Внутри помутневшего от времени полиэтилена виднелся плотный желтоватый комочек, похожий на воск. 

– Лечить, – пояснил голос.

– Спасибо.

С той стороны вздохнули. Послышался шуршащий звук. Тень в проёме качнулась, будто её обладатель сделал шаг назад.

– Уходите, – донеслось уже тише, – отсюда.

– Почему? – ладонь Теслы застыла на клапане рюкзака, – градирни не принадлежат язычникам, они не сунутся сюда.

– Нет, – голос помолчал, – идут другие.

*** 

Что за «другие», таинственный доброжелатель сообщить не захотел. Он вообще больше ничего не захотел говорить. Потоптался у входа, шумно вздыхая в ответ на терпеливые расспросы Теслы. Возможно, не понимал. Может быть, не был способен ответить. Он повторял одни и те же слова – другие, вещи, помочь. И всё.

Не знаю, кем или чем было это существо. Рука, похожая на человеческую, указывала на то, что наш нежданный помощник – мут. Скорее всего, так и было. Многие муты не могли говорить, многие даже не понимали им сказанного. Но грань между мутами и теми, кто ещё считался людьми, была очень тонкой. И я бы скорее сочла нелюдями язычников, чем этого доброхота.

Он ушёл, повторив напоследок «другие». Торопливые шаги отзвучали и стихли. Я молча смотрела в хмурый круг неба высоко надо мной.

Наш случайный помощник боялся.

– Всё на месте, – Тесла перенёс вещи ближе к костру, – думаю, в твоей сумке тоже. Язычники не успели порыться. Но самое главное, – в его руке тускло блеснул «Глок», – мы больше не безоружны.

– Нам это не слишком помогло в крайний раз, – буркнула я. 

С языка едва не сорвалось «последний», но давнее суеверие проводников и разведчиков сработало почти автоматически. Последний раз будет, когда более удачливый собрат снимет вещи с того, что от тебя осталось.

– Надо убираться отсюда, – я вздохнула и пошевелилась. Осторожное движение разлило по телу волну угрюмой боли. Но сознание оставалось ясным, и перед глазами больше не темнело при малейшей попытке изменить позу. Спадал и жар – меня уже не трясло, хотя раны до сих пор жгло словно калёным железом.

Тесла сунул «Глок» за ремень брюк и поднялся. Бросил в костёр несколько плашек, подошёл ко мне и присел рядом. Откинул куртку с левой стороны.

– Давай-ка посмотрим.

Я уже достаточно привыкла к сумраку градирни, чтобы различить, как хмурятся его брови. Уловить резкую складку на лбу. Тесла порывисто выпрямился, сдёргивая с «Глока» подствольник.

– Закрой глаза, пожалуйста.

Я вздрогнула. И закрыла.

Под веками расцвело оранжевым. Горячие пальцы нежно-нежно коснулись пылающего плеча. Чуть повернули – оранжевое качнулось в сторону. 

– Может, расскажешь? – спросил Тесла.

– О чём?

– Об этом, – лёгкое касание у левой ключицы – там, где металл бионики переходил в живую плоть, – по доброй воле такое не ставят.

– Всё настолько плохо? – попыталась отшутиться я.

– Могло быть и хуже, – в его голосе проскользнуло – сожаление? Насмешка? Или нечто от того и от другого?.. – Просто расскажи.

И я рассказала.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: