По безумным блуждая дорогам,

Нам безумец открыл Новый Свет;

Нам безумец дал Новый завет –  

Ибо этот безумец был богом.

Если б завтра Земли вечный путь

Осветить наше солнце забыло –

Тотчас целый бы мир осветила

Мысль безумца какого-нибудь!

Пьер-Жан Беранже «Безумцы»

Глава 1

На сегодня я жива

Мотель нашёлся в трёх кварталах от станции. Огромное, ветхое здание – из тех, где на один-два дорогущих люкса полсотни убогих комнатушек. Когда-то многоэтажная, «свечка» нависала над головой остатками развороченных перекрытий. Несущие опоры бесстыдно скалились арматурой – чудный узор на фоне закатного неба. Мотель явно готовился отдать душу бензиновому демону. Верхние этажи и левое крыло лежали в руинах – голые клетки комнат меж полуобрушившихся стен – но на нижних ярусах кипела жизнь.

Справа гомонил притон – типичное обиталище менял, игроков, безработных биров и прочего сброда. То, что надо.

Табличка у входа сообщала обычное:

«Мена: натура, бартер, акумы. Плата: акумы (приписанное сбоку «+натура» с похабной символикой наполовину стёрлось – кислотные дожди не пощадили краску). Стучите в дверь».

Дверь отсутствовала – видимо, табличку вешали в лучшие времена. Я обернулась. Зудящее чувство чужого взгляда не покидало, словно между лопаток ввинчивался ржавый гвоздь. 

Здесь никого нет. Никого.

Улица позади и впрямь была пустынна. Я глубоко вздохнула и заглянула внутрь.

Внутри пили. Пили, ели, менялись хабаром, обшушукивали сомнительные сделки, бросали кости, торговали оружием и шмотьем. Взгляд выцепил пару простетуток [1] – зыркающие исподлобья зенки, балахоны не по фигуре, руки глубоко в карманах. И неизбывная трупная вонь.

Но, к счастью, ни следа «немой» гвардии. Кажется.

Я протолкалась к стойке, кинула обрюзгшему бармену батарейку и, получив взамен стакан с розоватым пойлом, устроилась тут же и стала приглядываться к народу. Жрать хотелось неимоверно, но позволить себе даже «фиглю» я не могла. Последние батарейки уныло постукивали в сумке. Мне срочно требовалось пополнить запас. Я бы и пить не стала, но уж лучше потратить немного, чем оказаться вышвырнутой вон за нарушение правил. Расположение местных мне ещё пригодится.

Сигналка жалобно пискнула, сообщая, что поданная барменом жижа безопасна. И ещё раз – что заряд акума близок к нулю. Обкусанная деревяшка стойки неприятно врезалась в спину. Народ гомонил, не обращая на меня внимания. То и дело кривая дыра входного проёма выплёвывала свеженьких посетителей. Я тянула кислое пойло и прикидывала, кому бы из присутствующих могли понадобиться мои услуги. Выходило негусто. 

Биры на своей волне, да и не суются они дальше «оранжевой» зоны – проводник ни к чему тем, кому достаточно мелкого барахла. Не зря кличка этих ребят пошла от слова, в старые времена обозначавшего нищенство. Побирушки. Впрочем, сами биры предпочитают куда более изящную версию – я не раз слышала в разных вариациях историю про безымянного героя, первым вынесшего из смертоносного города-призрака баночку пива [2]. Легенда настолько трещала по швам, переполненная собственной нелепостью, что сходила за анекдот.

Барыги и вовсе в пустоши ни ногой, перекупщики чёртовы. А простетутки предпочитают собирать железо с окочурившихся первых и вторых, вот уж воистину – поимеют кого угодно чуть ли не за так. Я в очередной раз про себя восхитилась тонкому юмору человека, скомбинировавшего из староанглийских слов «prostitute» и «prosthesis»[3] настолько меткое прозвище и наградившего им тех, кто наживается на грабеже трупов. Действительно, чего уж проще – дождаться, пока человек отбросит ботинки, сапоги или колёса – что там у него на ногах или вместо них – и содрать с него импланты, а то и экзоскелет, если повезёт.

Разведчиков видно не было. Зубы прикусили щербатый край стакана. У входа мелькнула тень – нарисовался новый гость. Я смерила его быстрым взглядом. Ещё один барыга. Может, тоже податься? Дело-то хоть и не больно прибыльное, но спокойное.

Грёбаный Немой… Опять как камень на голову. Второй год не может смириться, что его вшивый братец струсил. А он струсил. Он свернул. Он, а не я.

Я шевельнула зазудевшим плечом. Струсил он, а бежать приходится мне. Потому что живой братец – тоже трус, трус и мудак, который повесил на меня всех несуществующих собак, и за которым таскается целая бражка. И опять будут гнать, наступать на пятки, «вести», пока не загонят в угол, и так без конца…

Я залпом опрокинула в себя остатки пойла и с размаху вдарила стаканом по стойке. Стекляшка нехотя треснула и распалась на две кривые половинки. Бармен одобрительно приподнял брови, а я поморщилась – чёртовы куски пророчили мне кривую дорогу. А, впрочем, иначе и быть не могло, в моей-то ситуации.

Я вздохнула – с выпивкой на сегодня всё – и шагнула на выход.

Ладно. Посмотрим, чем угощают в мотеле.

«Старое укрытие», сообщало граффити над входом. Так вот в честь чего названа станция. Местная достопримечательность – наверняка единственная на весь этот убогий городишко.

Взгляд упал на корявые очертания пожарной лестницы, протянутой по стене. Из груди вырвался нервный смешок. Надо же! Архаика, музейный экспонат… Кто бы мог подумать, что они ещё сохранились? Даже стены не выдерживают местной погодки.

Я снова оглянулась. Мысленно выругалась, заставляя себя двигаться медленней. 

Спокойно. Это богом забытое недоразумение, отстойник, живой только потому, что рядом проходит рельсовая ветка. Никто в здравом уме сюда не сунется.

Никто. В здравом уме…

– Люкс занят, – буркнул мне заросший густым ворсом портье с внешностью вышибалы, – есть свободное место в «трёшке».

Ютиться (даже всего одну ночь) в провонявшей конуре с двумя мелкими барыгами мне не улыбалось. Наверняка они воняют – я ещё не встречала менялу, который бы мылся чаще, чем раз в полгода. Жизнь у них такая. Да и отдохнуть не получится – полудрёма с «Вальтером» под подушкой не заменит полноценный сон. А мне он был ох как нужен.

– Десять штук, – я плюхнула рюкзак на исцарапанную стойку, машинально читая вырезанные на ней матюки, – и найди мне комнату. Повыше, не над вашим притоном. Я хочу выспаться.

Собственный голос звучал отвратительно гундосо через забитый пылью респиратор.

– Комната стоит пятнашечку в ночь, – ухмыльнулся в бороду портье, – чем тебе «трёшка» не угодила, а, детка? А то, слышь, могу предложить свою конуру с собой в качестве бонуса!

Игнорируя похабное ржание, я выложила перед портье пятнадцать батареек и приправила их – про себя, конечно – увесистой пачкой проклятий. 

Если так пойдёт и дальше, через пару дней мне не за что будет купить даже чистой воды.

Но, сто к одному, через пару дней не это станет моей самой серьёзной проблемой.

– Бери и дай мне ключи.

Портье плотоядно облизнулся, сгрёб волосатой лапищей батарейки и выдал мне видавший виды зазубренный стерженёк. 

– Четвёртый этаж, комната сорок пять, – осклабившаяся морда кивком указала направление.

Я двинулась к лестнице, привычно отмечая расположение окон и выходов.

– Слышь, детка! – донеслось в спину, – если что, моя конура всегда бесплатно!

***

Портье был прав – комната на люкс не тянула. Заперев и дважды проверив дверь, я щёлкнула зажигалкой, подпаливая фитиль толстой самодельной свечки. Чёрные тени запрыгали по кое-как сколоченной койке.

Ничего. Спать можно.

Окно оказалось неожиданно добротным, с плотно сидящей рамой и металлическими поворотными заслонками-жалюзи. Между створками не прошло бы и лезвие. Рука с облегчением стянула осточертевший респиратор. Джекпот. 

Я опустила рычажок вентилятора, без особых затей привинченного к стене. Лопасти нехотя закрутились, но медленно – видимо, солнечная батарея дышала на ладан, как и весь мотель. Но стены были крепкими, без единой дыры, что вкупе с хорошим окном и надёжной дверью позволяло рассчитывать на несколько часов спокойного сна. Если повезёт.

Помимо койки и ящика с водружённой на него свечой, в комнате нашёлся стул и – о, седая старина! – пузатый трельяж с отломанной дверцей. Под трельяжем покрывался пылью пустой оцинкованный таз. В куске зеркала, сохранившегося на древнем предмете мебели, отразилось моё лицо – обведённые серыми кругами глаза и такая же серая кожа. Пыль запорошила даже веснушки, щедро рассыпанные вокруг носа. Волосы под убранной на лоб защитной лентой слиплись сосульками от пота и грязи, превратившись из светлых в коричневые. Тяжёлая сумка давила на плечо, и я горбилась, отчего казалась ещё ниже своего и так небольшого роста.

Оставив сумку на койке, я раскрыла окно.

За ним обнаружилась плита перекрытия, сиротливо обрывающаяся в никуда. Из стремительно чернеющих сумерек выступали обломки стен и межкомнатных перегородок. Я перегнулась через подоконник, разглядывая пейзаж. Видимо, когда-то здесь были просторные апартаменты. Потом часть здания обвалилась, но оставшаяся оказалась достаточно прочной, чтобы достоять до появления нынешних владельцев «Укрытия». Бывшие перегородки превратились во внешние стены, а дверные проёмы – в окна. Я постучала по грубо сработанной деревянной раме. Новодел.

Нехотя вернув на место респиратор, я выбралась в окно. Кожа под пыльной маской зудела и чесалась, покрывшись плотной коркой засохшей соли. Зудело и чесалось всё тело, но это подождёт. Сначала осмотрим местность.

Соседние окна оказались заколоченными – видимо, мне достался очень спокойный номер. Бетонная плита справа обрывалась в пропасть – четыре этажа пустоты и арматурных веток; слева путь преграждала полуразрушенная стена. Над головой зияло небо.

Я перелезла через крошащийся кирпичный треугольник, когда-то разделявший смежные комнаты. Плита уходила дальше, теряясь в темноте. Старый бетон хранил на себе, как шрамы, сотни крохотных углублений, оставленных едкими дождевыми каплями. И не лень циклонам забираться в такую задницу.

Я вернулась в комнату, закрыла оконную раму и сняла респиратор. Всё. Наконец-то можно рассла…

Грохот заставил меня дёрнуться. Я бросилась к стене, выхватывая «Вальтер». Кирпичные огрызки впились в кожу. 

За дверью дробно застучали шаги. Навскидку – как минимум, трое. Я рывком распахнула окно, в нос ударила вонь сырой пыли, ночной уличный шум резанул по ушам. Дверь за спиной затрещала, стоная выворачиваемыми петлями.

Я схватила сумку и перемахнула через подоконник. В подошвы ткнулась плита, захрустело битое стекло. Пригибаясь, я побежала вдоль стены. Проклятый ветер дул сзади, волосы набивались в рот, и я материлась про себя, натягивая на лицо пластиковый намордник маски. В груди уже начинало жечь, и едва прорезиненный пластик, чмокнув, встал на место, я шумно втянула пропущенный через фильтр воздух.

Перегородка выросла впереди тёмной скалой. Я ухватилась за выщербленный кирпич, прижимаясь к обломку стены как к родной матери. На секунду зависла над пропастью, нащупывая ногой плиту с другой стороны. Внизу гомонил притон – обрывки голосов доносились сквозь посвисты ветра.

Нога упёрлась в крошащийся бетон. Цепляясь ногтями, я перевалилась через клятый кусок стены и растянулась на щебне. Тремя этажами ниже притон продолжал шуметь, заглушая все звуки. Но мне казалось, что я уже слышу топот ног и ругань по ту сторону перегородки.

Плакал мой спокойный сон.

Я вздёрнула себя на четвереньки. Щебень оглушительно скрипел и шуршал, пока я перебиралась через него, минуя гору обломков, когда-то бывших наружной стеной здания. Острые куски, не видимые в темноте, впивались в ладони. Хуже было то, что эту часть я так и не успела разведать. На этот раз меня нашли быстро, слишком быстро, и так не должно было быть, так попросту быть не могло…

Щурясь, я продвигалась почти вслепую, едва различая в серых тенях очертания стен. Рука сама нащупала кустарный подствольный фонарик на пистолете. Губы под маской искривились. Ну уж нет. Я и так у них на виду. А удачный выстрел мне дорого обойдётся.

Я выпрямилась. Пульс колотился где-то в горле. От забега по пересечённой бетонной местности горло окончательно пересохло. Пальцы подрагивали, сжимаясь на рукояти. Стоит включить фонарь, стоит сделать хоть выстрел – игра в прятки закончится. А если я чудом попаду в главаря, на меня откроют такое сафари, что происходящее будет казаться лёгкой прогулкой.

Сзади шумно осыпались камни, ветер донёс обрывки брани. Я вжалась в стену, инстинктивно уходя с открытого пространства. Руки шарили по выбитым кирпичам, прокладывая дорогу. Надо двигаться. Я могу сбить их локаторы, если тоже буду бежать. Чтобы мой сигнал появился на радаре, кому-то придётся остановиться – либо мне, либо им.

Но я не собиралась останавливаться.

Под ладонями вдруг провалилось, лишённая опоры рука соскользнула. Дыра в стене. Смахивая высекаемые ветром слёзы, я вытянула шею, пытаясь разглядеть хоть что-то. Порывы трепали волосы, капюшон куртки хлопал по лопаткам. Сердце бешено ухало.

Ничего. Вокруг – только нагромождения тёмных теней. Я нащупала край дыры, уцепившись за шершавый кирпич как за единственный маяк в непроглядном сером море. 

Что бы там ни было, другого пути всё равно не видно. 

Я присела, отщёлкивая фонарь. Стиснула помятый железный цилиндрик, вдавила кнопку и скользнула в дыру.

В крохотную комнату, заваленную битой штукатуркой, с перекошенной трухлявой дверью. Плечо упёрлось в сыплющуюся створку – та с душераздирающим скрежетом сдвинулась, открывая проход в коридор.

– Она-здесь!

Тело окатило ледяной волной. Говорун Немого. Безмозглый на службе у бессловесного – идиот, механически воспроизводящий то, что Немой показывает ему знаками. Дикие интонации, неуместные, неподходящие, только добавляли голосу жути, оттеняя до отвращения схожие паузы между словами.

Жёлтый луч фонаря прыгал по стенам – прямой коридор с одинаковыми пятнами дверных створок по сторонам. За любой мог оказаться тупик. Одно из двух, угадал – не угадал, сдохнет тот, кто проиграл.

Сзади грохнуло, дробью рассыпались мелкие камни. Я метнулась вбок, к железной двустворчатой двери. Толкнула – та не подалась, гулко загудев под ладонями. Я вжалась в дверь, и тут луч фонаря выхватил узкий тёмный провал в её нижней части.

Лифт!

Заклинившие створки лифтовой клети мелко дрогнули, когда я, обдирая локти и колени, протиснулась под них. Древние тросы затряслись, клеть заходила ходуном. Сдёрнув маску, я зажала в зубах фонарь и скользнула в шахту. Руки упёрлись в колючие от бетонных капель стены. Я прикусила кнопку, и подствольник погас.

– Сука! – донеслось из-за дверей.

В полной темноте я медленно поползла вниз, цепляясь за тошнотворно ровные стенки шахты, упираясь ладонями и ступнями, обдирая спину. Фонарь стал каменным. Изо рта текло, тёплая слюна струилась по подбородку, сочась сквозь стиснутые зубы.

– Где-эта-тварь?!

Беснующийся сверху голос, казалось, гремел прямо в моей голове. 

– Она-ещё-здесь! Проверьте-чёртовы-комнаты!

Полусогнутые ноги затекли, но я продолжала сползать. Останавливаться нельзя. Нельзя, когда от этого зависит твоя жизнь.

– Ищите-сушь-вас-побери!

В пальцы с каждым движением впивались ледяные иглы. Напряжённые до предела ноги дрожали, подёргиваясь, грозя вот-вот отказать. До хруста стиснув зубы на кнопке фонаря, я дюйм за дюймом опускалась в тёмный колодец.

Наконец рука коснулась металла – окантовка лифтового проёма. Слава богам, без дверей – ещё немного, и мышцы бы не выдержали.

Продолжая упираться ногами, я сползла до середины и неуклюже вывалилась на этаж. Ноги подогнулись, я прокатилась и врезалась боком во что-то твёрдое. Вместе с хрустом рёбер в глазах вспыхнули искры. Я уронила фонарь, закашлявшись от удара, выбившего из груди весь воздух. Железная трубочка зазвенела по полу.

– Ушла! Лифт! Идиоты!

В шахту полетел мелкий мусор. Я подгребла к себе фонарик, сжала в руке. Поднялась, цепляясь за стену, стараясь не вдыхать глубоко. В груди пульсировала боль, сердце захлёбывалось, пытаясь справиться с нехваткой кислорода.

– Лезьте-кому-сказал!

По стенам шахты загрохотали пули, оглушительное эхо заметались в узком бетонном колодце. Несколько кусочков свинца выскочило из проёма.

– Раскачивай! Уйдёт-мут-её-раздери!

Помятая клетка лифта заскрипела, ударяясь о бетон. Пальцы нащупали кнопку на корпусе фонаря. Надо валить. Эти громилы не протиснутся под лифтовой клетью, но если им удастся её обрушить – а им удастся, в борьбе ржавых тросов и горы мышц я ставила на последние – то очень скоро мне придётся несладко.

Я вдавила кнопку включения. Блёклый луч запрыгал по коридору – точной копии коридора этажом выше. Облупленные стены, груды мусора и торчащей арматуры, перекошенные дверные коробки. Минуя их, я на ходу пыталась вспомнить расположение выходов на жилом ярусе мотеля. Где-то здесь должен быть поворот…

Пробравшись между нагромождениями кирпичей, я свернула направо… и едва не заорала в голос.

Передо мной, скаля жёлтые зубы, сидел человек.

Сердце ухнуло в пятки, спина разом взмокла липким потом. Но рука, дёрнувшаяся к «Вальтеру», застыла на полпути.

Человек был мёртв. Он был мёртв уже давно – ткани лица превратились в пергамент, а усохшие мышцы растянули рот в злобной ухмылке. 

– Бог-из-машины, – пробормотала я, приближаясь к покойнику. 

Он действительно высох, и стоило мне коснуться его плеча, как ломкие кости осыпались грудой осколков. Бормоча стандартную формулу благодарности, я содрала с трупа объёмистую прорезиненную штормовку, бросив беглый взгляд на криво вышитую метку. Чудом держащийся череп продолжал скалиться над обломанными плечами. Интересно, портье в курсе, кто у него в постоянных жильцах?..

Я перевела дух и накинула воняющую пылью шмотку. Прислушалась – за спиной стало подозрительно тихо. Эти лбы не умеют двигаться бесшумно, значит, они решили поискать обходной путь, отказавшись от затеи с лифтом.

А лестница здесь рядом, так что долго им искать не придётся.

Я миновала ещё пару комнат. Дверь на площадку оказалась ожидаемо заколочена – лестницей пользуются все, а проход на нежилые этажи запрещён. Сквозь зубы просочилось нечто не совсем цензурное. Десяток досок громилам на один зуб, а для меня – непреодолимая преграда.

Я прислонилась к стене, часто дыша. Каждый вдох отдавался болью. В затхлом воздухе, казалось, напрочь отсутствовал кислород. В голове начинало шуметь. На заброшенных ярусах нет вентиляторов, разгоняющих метан. Если я не найду выход, то скоро составлю компанию улыбчивому симпатяге.

Вспоминай.

Я заставила себя отлепиться от стены. Мысленно воспроизвела схему мотеля. В памяти всплыл размалёванный вход, двойные двери, испещрённый выбоинами фасад…

Вот он, мой запасной вариант.

Нужная комната нашлась совсем рядом. Пригасив фонарик, я выглянула в оконный проём. Никого. До земли – три этажа. Не смертельно, но с переломанными ногами не побегаешь. 

Я примкнула фонарь к «Вальтеру» – от зубов на потемневшем металле остались серебристые вмятины – и высунулась в окно. Пальцы сжались на шершавом железе. Пожарная лестница застонала, принимая тяжесть моего тела. На голову посыпался песок – часть креплений наверняка не прошла испытания временем.

Перебирая руками и ногами, я быстро спускалась. Лестница дрожала и дёргалась, но держалась, недовольно затрещав, когда мои ноги коснулись земли.

Гул оставшегося сбоку притона донёсся до ушей сладкой музыкой. Я огляделась, выискивая в темноте массивные фигуры с обрезами наперевес – но проулок был пуст.

Надвинув на глаза капюшон, я запахнула жёсткие полы штормовки и быстрым шагом двинулась прочь от мотеля.

На сегодня я жива.

---

[1] Автор в курсе, как пишется слово “проститутка”. Опечатка допущена намеренно и будет объяснена далее.

[2] Англ. beer – пиво.

[3] Англ. prostitute – девушка лёгкого поведения, prosthesis – протез.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: