Глава 17

– Говорю тебе, не получится!

Нудный дождь мелко постукивал по наружной обшивке стен. Асинхронный ритм капель въедался в мозг, и Джи сжал виски пальцами. В голове гудело. Дождь раздражал до зубовного скрежета. Казалось, небо над Китайской Евразией попросту забыло о том, что существует другая погода. За всё время, проведённое в «королевских апартаментах» Ю и Йонса, не прошло и дня, чтобы сверху что-то не сыпалось.

– Погодные установки гонят тучи от Пекина, – мрачно объясняла Ю, – чтобы столичные мандарины грели свои жирные брюхи на солнышке. А нам достаётся это сраное болото.

И китаянка, и Йонс не расставались с дополненной реальностью. Их AR-импланты постоянно находились в активном режиме – Джи научился распознавать это по отстранённому взгляду и движениям, не всегда соответствующим окружающей обстановке. Ю часами просиживала за планшетом, отрисовывая графические объекты и текстуры для бесчисленных расширений.

– За это платят, – пожимала она плечами, ловя взгляд Джи, – тут пол-страны таких художников. Обстановка быстро устаревает, людям постоянно хочется чего-то свеженького.

– Да я вижу, – хмыкал Джи, глядя в дисплей на резвящихся в стенах дельфинов, единорогов с крыльями и винтажную мебель.

Йонс, в отличие от китаянки, был немногословен. И нетороплив – прошло без малого три месяца, а он всё ещё возился с вычислением контактов.

Сесил больше не объявлялась. На её единственное письмо Джи ответил двумя лаконичными строчками в духе «как только – так сразу», справедливо полагая, что нетерпеливую и слегка стервозную даму это взбесит. Однако Сесил молчала. Джи не спешил проявлять инициативу. Если своенравная мадам втихую готовит ему весёлую жизнь, приняв письмо за отказ, по возвращении он об этом и не захочет, а узнает. Если же её молчание объясняется куда более мрачными причинами – что ж, так тому и быть. Оставаться в долгу всегда неприятно. Но долг и шантаж имеют не так много общего.

Капли дождя, казалось, барабанили прямо по затылку. Джи поморщился и снова поймал себя на привычном движении пальцев – команде Крошке открыть давно не работающий «матор». Виртуальное хранилище оказалось заблокированным, едва Джи пересёк границу Китайской Евразии.

– У нас тут только местные «маторы» пашут, – просветила его Ю, – подключённые к складам на территории страны. Работа иностранных устройств блокируется – кто тебя знает, вдруг ты бомбу решишь протащить? Хочешь получить доступ к собственным вещичкам – шуруй в посольство, пиши официальное заявление. Только учти, ты свалишь отсюда раньше, чем его рассмотрят, это я тебе гарантирую.

– Люди? – мрачно спросил Джи и, получив утвердительный кивок, махнул рукой. Единственной по-настоящему нужной вещью в его «маторе» был запас «феррита», а бюрократы из числа смертных явно не станут торопиться ради тёмного отродья. Гораздо проще получить дозу в местном дорвее.

Как выяснилось, впрочем, «гораздо» было оптимистичным преувеличением. На всю Евразию насчитывалось едва три десятка дорвеев – некоммерческих организаций, созданных и поддерживаемых исключительно «детьми ночи» и на удивление многочисленными юристами из числа людей (заинтересованность последних, впрочем, измерялась преимущественно в денежном эквиваленте). Такой солидный штат крючкотворов на вопиюще ничтожное количество дорвеев легко объяснялся: госорганы без продыху изощрялись в искусстве вставлять палки в колёса «детям ночи».

– Вашего брата тут не жалуют, – почти сочувственно пояснила Кван, впуская Джи, злого и промокшего, после очередной вылазки в дорвей, – как только местные пуристы спелись с полицаями, твои дружки отсюда массово подрапали – кто смог.

– Они мне не дружки, – буркнул Джи, невольно копируя интонации Йонса.

Но подружиться всё же пришлось. Пообивав пороги Китайгородского дорвея пару дней, Джи плюнул и подцепил на нижнем уровне дермитников какого-то бродягу. Тот не возражал и едва ли вообще осознавал, что происходит, зависнув в допреале. Бродяга оказался безвкусным, но всё же не настолько пресным, как обещания, которыми кормили в дорвее. А спустя несколько часов в дверь постучали.

Появившийся на пороге китаец средних лет, среднего роста и в средней поношенности пальто аккуратно отодвинул в сторону Йонса и, глядя только на Джи, популярно объяснил, что он думает о неоперившихся заезжих гастролёрах и их попытках нарушить установленные порядки. Но лощёная усреднённость слетела с китайца как сухой лист, стоило Джи возразить. Видимо, гость вообще не воспринимал свои слова иначе, чем истиной в последней инстанции, и отказ Джи вызвал у китайца немедленный разрыв шаблона. Китаец потемнел лицом и глазами и вперил взгляд в наглеца… чтобы через пару секунд слегка обмякнуть и склониться в вежливом, пусть и заметно вынужденном, полупоклоне.

– Так мы договорились? – уточнил Джи, полируя о брюки линзы зеркальных очков.

– Доступ в ячейку нашего хранилища, считайте, у вас уже есть, – китаец отступил за дверь и ещё раз поклонился, – надеемся на ваше понимание. Нам лишние проблемы не нужны – власти, сами понимаете, а тут ещё эти сектанты…

Так Джи познакомился с Борисом Хонь Тао – трёхсотлетним надменным патриотом, занудой и приверженцем всевозможных правил и пунктиков. Будучи одним из немногих, кто не покинул страну после начавшихся притеснений, Тао быстро стал кем-то вроде полуофициальной главы китайгородских «детей ночи». Признавая лишь авторитет возраста, он сдержал слово: нагнул непонятливый молодняк из обслуги дорвея и обеспечил старшего собрата «ферритом». Правда, разрешение на «матор» выбить не удалось – за запасами скляночек приходилось ездить лично, но Джи, маявшийся от скуки, не возражал. Всё лучше, чем сидеть в обшарпанных стенах и слушать нудное гудение. Всё лучше, чем этот клятый дождь…

– Не получится, – донеслось снова, – это ж две разные системы.

Джи скосил глаза вбок.

Йонс, до того вертевший в руках запылённый вирт-шлем, бросил девайс на полку и повторил:

– Не выйдет. За таким только к умельцам, а их-то как раз мы и ищем.

– То есть скопировать файлы с моей Крошки на свою консоль ты не сможешь? – уточнил Джи.

– Неа, – Йонс почесал макушку, – и на планшет тоже не смогу. И на флешку. Это, как бы тебе объяснить… Ну, как если бы ты просил меня впихнуть свои файлы на древнюю магнитофонную ленту. Нет, не то… Короче, смотри. Всё, что внутри нашей сети, имеет свою кодировку. Сеть закрыта, то есть менять файлы в ней и создавать новые данные можно только в той же кодировке. Загрузка сторонней инфы запрещена. Подключение к серверам за пределами сети невозможно… Ну, условно невозможно. Подрубиться куда-нибудь к серваку в Австралии отсюда могут единицы. Мы читаем только то, что генерирует Тяньбай и что создаём мы сами. Проникновение любой посторонней инфы заблокировано. При загрузке файлы просто уничтожаются. Я не знаю никого, кто умел бы их перекодировать так, чтобы Тяньбай не распознала подмену. Нет, ну, конечно, есть терминалы с разрешённым выходом за пределы сети, та же таможня, например, но туда фиг попадёшь, там защита такая, что…

– Короче, – перебил юного умника Джи, – ты не можешь подключить «крошку» к местным компам и скинуть файлы ни с неё, ни с моего облака?

– Не, – полубурят зевнул, – вообще никак.

– Ну что ж, – Джи расстегнул ремешок наручного «помощника» и потёр запястье, – тогда пойдём от обратного. Как только выловим в нашей мутной воде хоть какую-то рыбку… Как у тебя с поисками, кстати?

Парень скуксился.

– Да, ну, это… – он неопределённо пошевелил пальцами.

Джи махнул рукой и вышел из предбанника.

– Эй, а пивка там у нас не найдётся? – донеслось вслед через закрывающуюся дверь.

В тесном коридоре Джи едва не столкнулся с Фирой. Девушка возилась с дверным замком, одной рукой неловко держа сумку.

– Извините, – прошелестела она. 

Программный транслитор Крошки выбросил на запястье перевод, но Джи за проведённые в дермитнике месяцы уже поднаторел в русском. Йонс и китаянка между собой разговаривали исключительно на этом певучем мягком наречии, изредка разбавляя его бурятскими ругательствами.

– Всё в порядке, – ответил Джи по-русски. 

Фира вскинула на него глаза – огромные, серо-синие, в сгущениях тёмных теней. Две бездны, неизвестно как попавшие на это острое крысиное личико. В глубине радужки мерцали пыльцой золотистые крапинки. Звёзды в непостижимой дали космоса. Космоса, в котором таилась вся боль и всё наслаждение мира. И бесконечная мольба о капле доброты…

Джи отступил. Рука сама придержала дверь. Фира молча скользнула в проход, щёлкнул засов.

– Спаси… бо… – эхом донеслось из другой Вселенной.

Внешний шлюз на первом этаже был сломан. Он был сломан уже месяц, и коридор всё больше напоминал заброшенный полигон бытовых отходов. Сквозь перекошенные створки нанесло мусор и комки грязи, а у самого выхода образовалась приличная лужа. В тесных стенах поселился стойкий запах плесени.

Джи протиснулся через заклинившие раздвижные двери. Снаружи было не лучше. С дырявого навеса капало. В полумраке крытого проулка тускло светились вывески.

Привычно огибая контейнеры, лепящиеся к стенам жестяные выросты и прочие элементы нелегального самозастроя, Джи добрался до лавчонки с эмблемой монеты на выступе крыши. Огромная круглая железка, поскрипывая, медленно вращалась. Выпуклая десятка на помятой стороне покрылась ржавчиной.

Внутри толклось с полсотни человек. Молодёжь зависала перед витринами, ловя виртуальных монстров среди продуктов. Старухи с осмысленным взглядом (допреал от дьявола!) скрипели громоздкими дешёвыми экзоскелетами, отпихивая подростков от вожделенной жратвы.

Джи пробился к стеллажу, выцепил один из множества одинаковых кусков, завёрнутых в непрозрачный белый полиэтилен с красным штампом «Сыр. 173 г». Следом отправились хлеб (белый полиэтилен, жёлтый штамп, 476 г), пачка риса (белый полиэтилен, голубой штамп, 895 г) и бутылка винного напитка (белая пластиковая бутыль, чёрный штамп, 655 мл). 

– Как вы тут хоть что-то выбираете? – попав в эту юдоль изобилия впервые, Джи испытал лёгкий шок.

– А зачем выбирать? – Ю тогда пожала плечами и быстро пошвыряла в пакет продукты, – подошёл – взял что надо. Все куски одинаковые.

– Совсем нет альтернативы? Ассортимента? – не унимался Джи, – и что это за убогая упаковка?

– Хочешь красивые фантики – шуруй в мажорную лавку, – отчеканила Ю, шустро перемещаясь от «голубой» витрины к «красной», – только учти, внутри фантиков та же херня.

Так оно и оказалось.

У полок с кондитерскими плитками Джи задержался. Белые прямоугольники лежали ровными стопками. Один на другом – как кирпичи в стене. Можно взять. Обернуть цветастой лентой. Подписать пару слов.

Только учти, внутри та же херня.

Простой жест дружеской доброты может обернуться напрасными надеждами. А где обманутые ожидания – там боль. Там злость. Там ярость.

Но даже если жест истолкован верно – его недостаточно, чтобы исцелить истерзанную душу.

Спаси… бо…

Джи увернулся от очередной бабки и двинулся к рамке оплаты.

Рядом с лавкой пыхтел киоск фаст-фуда. Монозадачный робот меланхолично совал манипуляторы в гриль, проворачивая вертела с насаженными на них кусками эрзац-мяса. Джи бросил в прорезь на корпусе робота монету. Тот заскрипел, защёлкал, подвис и наконец оживился, вынимая готовое. Поджаренные куски ловко устроились между двумя плоскими лепёшками, сверху плюхнулся жирный кусок стылой подливы.

– А… о… е… ти …а, – протрещал робот, что, скорее всего, означало «приятного аппетита», но звучало как «а не пошёл бы ты на».

Получив из тёмных от масла железных пальцев условно съедобный бургер, Джи не спеша пошёл дальше. Проулок упирался в тупичок, где сходились сразу три пожарные лестницы, частенько используемые жильцами вместо аварийного лифта. Сейчас, впрочем, на лестницах было пусто. С решётчатых ступенек вяло капала вода. 

Бургер по вкусу и консистенции напоминал резиновый коврик. Бросив остатки яства тощему коту с голодными глазами, Джи поднялся на пятый этаж и сел, прислонившись спиной к сырой кирпичной стене. Кто-то прошёл уровнем ниже, загрохотав ботинками по ступенькам – хлипкая лестница затряслась, роняя с перил мутные капли. Кустарный козырёк, сооружённый над площадкой, хлопал оторванным краем.

Джи поставил пакет с едой на ступеньку и закурил. Голубоватый дым рваными кольцами уползал за навес. Во рту поселился привкус горелой бумаги.

Время уходило вместе с горьким дымом.

Время. То, что погубило Андриана.

Порыв ветра раздул оранжевый огонёк. Джи затянулся, сплюнул, швырнул сигарету вниз. Дождь выстукивал по пластику навеса своё вечное стаккато.

Полвека назад один выскочка из молодых да ранних открыл эффект критического накопления информации, присущий «детям ночи». Газетёнки шептались, что он продал свои мозги (фигурально, конечно) какому-то парижскому долгожителю в обмен на бессмертие. И что долгожитель позволял выскочке ставить над собой опыты. Издания помельче давали себе волю в более пикантных подробностях. Как бы там ни было, два года спустя выскочка был найден в своей квартире убитым, а извлечённый из его черепа мозг так и не обнаружили. Долгожитель-меценат как в воду канул, предоставив журналистам богатую пищу для самых изощрённых версий. А научное сообщество на фоне всей этой шумихи соизволило обратить свой высокий взор на работу молодого коллеги. Поговаривали, правда, что «дети ночи» обратили на неё внимание раньше, за что парень и поплатился головой. Но, как бы там ни было, информация просочилась в газеты, и открытие стало доступно широкой общественности.

Джи передёрнул плечами и застегнул куртку под горло. В тот вечер стояла такая же промозглая погода. То был первый и единственный случай открытого протеста «детей ночи» против действий человечества, обычно воспринимающегося со снисходительным безразличием. Почти сотня потомков Евы собралась в Париже… Бледные лица, хмурые тени, вспышки репортёрских камер. Мокрый силуэт Эйфелевой башни. Они потребовали закрыть тему. Дать опровержения, привлечь именитых учёных, доказать, что эффект КНИ – ложь, чушь, ошибка. Их можно было понять. Заставить отпрысков Евы собраться вместе могла только прямая угроза самому их существованию. И когда газеты по всему миру заявили о том, что каждый из «детей ночи» со временем теряет рассудок и превращается в полуживотное, – это и стало такой угрозой. Исследования юного выскочки показали слабость, присущую всем «вечным» и, что ещё хуже, почти не присущую людям. Если твой шанс выжить из ума в старости – сто процентов, ты ущербен, и неважно, что это случится не через семьдесят лет, а через семьсот. А если об этом становится известно всем… Должно быть, юный гений сам выжил из ума, решившись опубликовать результаты, которые бросали такую чудовищную тень на «детей ночи». С ним поступили ещё достаточно мягко. Впрочем, ходили слухи, что исследование было заказано и проспонсировано тем самым парижским долгожителем, который был на ножах с доброй половиной своих собратьев. Но, как бы там ни было – результаты никто не опроверг.

Потому что они были истинны.

Над козырьком низко прогудел ветролёт, заходя на посадку. Джи проводил его взглядом – потрёпанная машина сделала круг и исчезла из виду. Где она будет через пять минут – неизвестно. И где сейчас Андриан… если он ещё жив. За полтора века до открытия эффекта КНИ Джи видел все признаки этого медленного угасания в своём Старшем. Отчуждённость. Рассеянность. Стремление к уединению, такое странное для привязчивого и заботливого Андриана. Беспорядочные высказывания, резкие скачки от апатии к восторженности, пренебрежение очевидными фактами… Всё, как описал пятьдесят лет назад юный гений. Критический избыток данных, перегрузка – первая стадия, характерная для давно живущих «детей ночи». Для тех, кто перешагнул семисотлетний рубеж. Первая стадия, за которой следуют отупение, дезориентация и смерть.

Сырой холодок пробрался под куртку. Андриан не любил говорить о себе.… Семьсот лет – огромный срок даже по меркам отпрысков Евы. Срок, который настанет для Джи меньше чем через полвека. По спине пробежала зябкая дрожь. Или уже настал?.. Ни одного перерождения с того момента, как Андриан поделился с ним своим даром. Или всё же одно – тот выстрел в Подземном городе, не то оглушивший, не то… Джи поёжился, сплюнул горькую слюну. Прервалась ли его жизнь тогда? Если да, то это, возможно, спасёт его от незавидной участи, постигшей Андриана.

А если нет?

*** 

Вопли и грохот Джи услышал, едва свернув в коридор. Сквозь звон железа явственно пробивался высокий надтреснутый голос – китаянка орала, не стесняясь в выражениях. Джи усмехнулся, выуживая из кармана ключ-карту – стучать явно было бесполезно.

– Обогащаете лексикон соседей?

– Закройся! – рявкнула Ю, не оборачиваясь.

– Слушай… – нетвёрдо начал было Йонс из угла.

Китаянка выпалила длиннющее русское ругательство, пнула пискнувший транслитор и шумно выдохнула.

– Что тут происходит? – Джи бросил пакет с едой на стол – прямо в кучу каких-то плашек. Сжавшийся в углу Йонс попытался вякнуть, но под грозным взглядом Ю быстро сник.

– Вот этот вот… малолетний червяк, – китаянка повернула к Джи покрасневшее лицо, – выжрал недельный запас бухла и зажевал моим любимым сыром! 

– Да я…

– Увянь! – Ю швырнула в него плашкой, – проспись сначала!

Полубурят обиженно замолк.

Джи окинул взглядом поле боя – пустые бутылки, скомканные бумажки, кресло с отломанным подлокотником. Рдеющая от праведного гнева Ю и бледный мальчишка, которому в самом деле не помешал бы хороший сон.

– Я, между прочим, заслужил, – всхлипнул Йонс, выуживая из кучи обрывков вирт-шлем. – Вот, зацените, лузеры!

Дрожащая лапка ткнулась в монитор.

Сначала Джи не понял. Пыльный экран испещряли бессмысленные наборы символов – буквы, знаки препинания, цифры, слэши, «решётки»…

– Что это?

– Шифр, – булькнул Йонс, – кодировка. Да куда вам… Щас.

Он не глядя отстучал что-то на клавиатуре.

– Любуйтесь, убогие.

– Потише, малец, – начала китаянка, но Джи её не слушал.

На мониторе ровными рядами светились е-майлы.

– Нашёл, – Джи стиснул худые плечи Йонса, – ты их нашёл!

Тот кивнул, икнул и уронил руки на грязные клавиши.

– Старина Йонси закинул крючки на кру-упную рыбку, – пробормотал полубурят и отключился.

***

Потускневшая лампа под потолком почти не давала света. Силуэт китаянки в полумраке сливался с обводами двухъярусной кровати. Нагнувшись, Ю поправила сползшее на пол тонкое одеяло. Оливковая рука взъерошила вихры спящего мальчишки. 

– Вот негодник, – тихонько сказала Ю, приближаясь.

На её губах переливалась лёгкая улыбка, в вишнёвых омутах глаз не осталось и следа недавнего гнева.

– Никак не отучу его квасить.

От её тела шёл жар – с запахом мыла и тонкой лимонной ноткой. Цветные провода-дреды рассыпались по плечам, тонкая борцовка взмокла от пота. 

Джи шагнул к ней. Ладонь скользнула по блестящей коже, обнимая плечи – всё такие же хрупкие, обманчиво слабые. Отбросила путающийся в пальцах провод. Что там, под этой кожей, под этим смуглым влажным атласом? Что скрываешь ты, Ю, и знаешь ли сама?..

Тёплое дыхание. Жар блестящих капель. Мерцающие озёра потемневших глаз.

Ладонь спускается по спине, сминая борцовку, и замирает. Гладкая кожа. Воздушные волоски. Борцовка мокрым комком летит на пол, податливое тело мягко поворачивается под нажимом руки. 

На гибкой спине блестят вытатуированные дельфины. Пальцы ищут – и не находят следа. Ищут губы, касаются тёплого бархата – колокольчиком звучит серебристый смех, и лишь язык, скользя по нежной коже, встречает едва уловимые бугорки сведённых шрамов.

Щекочет ухо горячий шёпот:

– И никаких напоминаний о «Гнозисе», никаких… до моей следующей смерти.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: