Глава 29

Матовая темнота взрезалась тонкой белой полоской. Полоска мигнула, пропала, снова вспыхнула и раскрылась широким слепящим окном. Джи сощурился, привыкая к яркому свету.

Под невысоким потолком сияла натриевая лампа – маленькое искусственное солнце. Простецкая обстановка напоминала экспозицию музея. «Быт селянина в XX веке» –  бревенчатые стены, грубо обтёсанная мебель, безвкусная пасторальная мазня в углу. За развешанными полками копилась тень. Шкаф с потрёпанными бумажными книгами, широченный стол посередине и под стать ему – массивное кресло из дуба. Лампочка выбивалась, портя колорит.

– Это не совсем вирт, – послышалось за спиной, – добро пожаловать на станцию «Рай». В её симуляционную версию.

Джи обернулся.

Дверной проём заполняла собой крупная фигура. Макушка едва не касалась притолоки, широкие плечи упирались в лутки. Свободные походные брюки цвета хаки, шведка в стиле милитари. Растрёпанные волосы ореолом обрамляли голову, на носу плотно сидели круглые очки с алыми непрозрачными линзами.

– Кое-чего тут, конечно, не хватает, – продолжил вошедший, – но здесь есть я. 

Он шагнул на деревянный пол – неловко, подволакивая правую ногу. Так, словно она запаздывала.

– А врага своего нужно знать, правда?

Кусочки мозаики, щёлкнув, сошлись. 

Росс снял очки. На месте марева, что закрывало его лицо во время стычки в хранилище, прорисовались грубые, но не лишённые изящества черты. Губы меж подстриженными усами и бородой-эспаньолкой кривились в усмешке.

– Вижу, узнал, – ухмыльнулся он.

– Сукин сын, – процедил Джи сквозь зубы, – Йонс – на твоей совести.

– Да брось, – махнул рукой Ворон, приближаясь своей странной приплясывающей походкой, – вы просто нарвались на нашего цербера. Утилитка послала червей раньше, чем я сообразил. Малька жалко, конечно, но такие как он всегда были разменной монетой.

– Ты пытался убить Мастера и запустил червя в мозги нам с Йонсом, – Джи опёрся ладонями о толстую доску столешницы, глядя прямо в прищуренные тёмные глаза, – думаешь, это хороший аванс доверию?

– Ты задаёшь не тот вопрос, – Росс обошёл стол и занял дубовое кресло напротив, сунув очки в нагрудный карман. В свете потолочной лампы его предплечья блестели серебристой паутиной. Он постучал по столу, и из гладкой древесины выдвинулась прямоугольная плашка консоли. На запястье Росса моргнула голубая пылинка. Вязь серебряных линий создавали тончайшие провода и микроконтроллеры, сплетавшиеся под эпидермисом в сложный узор. – Стоило бы спросить, почему я был уверен, что не убью тебя.

– А ты был уверен? – Джи не моргая следил за движениями Росса.

– Конечно, – тот спокойно откинулся на спинку кресла, одной рукой что-то набирая на консоли. – Я же сказал, что знаю о тебе всё. Когда твой дружок влез в дип веб, мы быстренько просканировали его окружение. Ну а потом мои люди недосчитались одного из своей весёлой компашки, и мне осталось только сложить два и два. Ты тёмная лошадка, Джи. Знаешь, что о тебе ходит не самая добрая слава? И твое досье есть в базе пуристов. 

– Удивил, – Джи выпрямился, продолжая наблюдать за полётом пальцев Росса над клавиатурой, – это в моём досье ты вычитал, что я люблю машины с неисправными тормозами?

– Извини, – развёл руками Ворон, – ребята запаниковали. Сначала дом, потом «Шкода». Надо было сразу дать отмашку, чтобы оставили тебя в покое. Но я тогда не думал, что ты можешь мне пригодиться.

– А сейчас, значит, думаешь, – Джи усмехнулся уголком рта, – поменял убеждения? – Усмешка исчезла, будто её смахнули. – Что тебе известно о «Гнозисе» и откуда?

– Вот тут мы и подобрались к той самой печке, от которой следует плясать, – лицо Росса вдруг потемнело. Повинуясь его жесту, полотно на стене замерцало, поплыло, становясь матово-серым. Лампочка под потолком погасла, оставив огненный росчерк.

В простецкую рамку оказался встроен видеоэкран. Вместо скучного пейзажа с берёзками на холсте тускло замерцали чёрно-белые размытые кадры. Звука не было. Оцифрованная старая киноплёнка то и дело сменялась дрожащими блёклыми квадратами. От линий перфорации, бегущих по краям, рябило в глазах, но Джи, прищурясь, внимательно смотрел.

Четверо солдат в форме со звёздно-полосатым флагом, споро орудуя лопатами, извлекали из земли двухметровый цилиндр. В залепленных грязью, потемневших обводах угадывались формы капсулы. Такой же, в каких упокоились №4 и №9. Военные уложили капсулу в простой деревянный ящик, заколотили досками и погрузили в кузов «Студебеккера».

Картинка застыла, дёрнулась и сменилась. Из монохромной ряби выступила облицованная кафелем комната – просторная, с единственной койкой посередине. Никаких окон, никакой мебели – только лежанка и гладкие белые стены. Камера придвинулась ближе, изображение скакнуло, будто у оператора задрожали руки. На весь экран расплылась железная решётчатая спинка. Спустя секунду кадр выровнялся, и его заполнило снятое крупным планом лицо.

Человек, лежащий на койке, был мёртв. Широко раскрытые застывшие глаза, отвисший подбородок, угловатые скулы. Сепия и смерть искажали черты, но не узнать их было сложно.

– Хорош, а? – иронично хмыкнул Росс, крутя в пальцах невесть откуда взявшийся карандаш. – Хоть сейчас «Оскара» за лучшую смерть на камеру.

– Где это снято?

– Исследовательский центр при военной базе «Чайна-Лейк». Я провёл там почти двадцать лет, – карандаш звонко стукнул о столешницу, покатился по гладкому дереву, – из них десять – в коме.

Изображение моргнуло и снова сменилось. То же лицо, те же открытые глаза, но теперь – живые, осмысленные. Полные ужаса.

– Я умирал и возрождался снова, – монотонно продолжал Росс, – а они всё снимали своё кино. Изучали меня.

Лицо на экране застыло. В монохромных глазах блестели слёзы.

– Находку сочли каким-то тайным экспериментом гитлеровцев. Пленником, на котором ставились опыты. Потом – результатом оккультных ритуалов, – Росс натянуто усмехнулся, обнажив крупные желтоватые зубы, – много разных версий выдвигали. А я слушал и молчал. Лабораторные крыски редко разговаривают, правда? Зато часто кричат. И ещё чаще – тихо умирают.

Следующий кадр вспыхнул неожиданно яркими красками. Та же палата, но стены выкрашены синим. Та же койка со смятым бельём. Рядом с ней – невысокий офицер в наглаженном кителе и медбрат с креслом-каталкой. Ноги сидящего в каталке укрыты зелёным шерстяным пледом.

– Они находили любопытным смотреть, как я качаюсь между жизнью и смертью. И только через десять лет им это надоело, и они попытались остановить чёртов маятник. Может, надеялись, что я им что-то скажу – хотя бы «спасибо». Не дождались.

Ворон сжал карандаш большими и указательными пальцами обеих рук. Взглянул поверх шестигранного брусочка.

– Когда я пришёл в себя, то мог только вопить. Потом научился проклинать – осмысленно, изощрённо, – карандаш с треском переломился пополам, – знаешь, когда годами лежишь без движения, из этого ничего хорошего не выходит. У меня отказали ноги. Мышцы просто атрофировались, пока эти ублюдки бегали вокруг моей койки с камерами наперевес. Я очнулся и понял, что больше не могу ходить. 

Каталка уехала куда-то вбок, за рамку кадра. 

– Меня переполовинили. Я торчал в этой гнусной тюрьме, не способный даже сам притащить себе «утку», а вокруг была одна и та же форма… Форма надевала разные лица и приходила ко мне, год за годом. А потом они придумали новое развлечение.

Экран погас. Сгустившаяся темнота была вязкой, как кисель.

– Им стало интересно, сумею ли я возродиться целым, если от меня оттяпают кусочек.

Дрожь льдистой волной прокатилась по телу.

– И ты?.. – голос сорвался на хрип. Джи кашлянул, прочищая горло.

– Увы, – короткий смешок Росса прозвучал одновременно со щелчком клавиши. Снова вспыхнула лампа.

Ворон снял руки с консоли и медленно положил их перед собой, ладонями на столешницу.

– Зная начальную точку, – заговорил он, отвечая на незаданный вопрос, – собрать информацию несложно. Особенно в наш век, когда каждый чих документируется. Не скрою – увидеть Эллу и Торбьёрна в качестве дойных коров твоего Мастера было неприятно. Думаю, они бы тоже не обрадовались. Не так мы себе представляли «Гнозис», когда забирались в эти чёртовы ящики… Зато мои ребята в кои-то веки поступили умно. Я видел записи с их камер. Бардак устроили знатный, конечно. Но освободили сладкую парочку. И помогли выйти на тебя.

– Так ты всё это время знал?..

– Конечно, – Ворон пожал широкими плечами. – Снова пустой вопрос. Я знал. Но ты был досадной помехой, не более. Я не собирался ни о чём просить. Уж извини, но ты казался довольно бесполезным в моём маленьком дельце. Однако снимаю шляпу. Я ошибся. Ты устоял против атаки червя – раз, – Росс театрально загнул палец, – и сумел меня вычислить – два.

Заговорить удалось не сразу. Во рту пересохло – будто слова выжали, превратив в бессмысленные тугие комки.

Росс явно решил, что именно Джи смог определить его имя, номер и местонахождение. Джи, а не домашний умник. Пусть думает так. Куда интереснее другое – Джи мешал или мог помешать каким-то планам. И теперь настало его время тоже сложить два и два – звонки из «Рая», драку в дип веб и найденную Йонсом инфу – и сделать вывод.

Единственный возможный вывод о том, что именно Росс стоит за «Создателями Бога».

– Почему ты не захотел связаться со мной раньше? – Джи, не пытаясь поправить Росса, смотрел в его непроницаемые глаза. – Зная, что я тоже Наблюдатель – почему молчал? Неужели твои сиюминутные планы важнее, чем «Гнозис»?

На лице Ворона промелькнуло плохо скрытое изумление.

– Ты это серьёзно? – он пожевал губами. Провёл рукой по бородке, приглаживая её. – «Гнозис» – это провал. Или ты до сих пор веришь, что пассивное созерцание творящегося может как-то помочь? Что дождешься у моря погоды? Знаешь, у меня было достаточно времени на размышления.

Росс с видимым трудом встал. Его крупная фигура нависла над столом. Опираясь одной рукой о столешницу, другой он поддёрнул вверх просторную штанину на правой ноге.

Над удобным кроссовком на рифлёной подошве торчал чёрный округлый штырь, уходящий вторым концом в складки брючины. Ближе к колену штырь расширялся, переходя в сложные сочленения механического сустава. Два индикатора на суставе перемаргивались зелёными огоньками. В области голени металлическую «кость» охватывала ремнями узкая кобура, в которой виднелась прорезиненная рукоять пистолета. 

– Когда от тебя отхватывают куски для забавы, начинаешь иначе смотреть на вещи, – Росс отпустил брючину, – например, понимаешь, что все идеи не стоят выеденного яйца, если не подкрепляются актом реализации.

Он снова опустился в кресло и взглянул на Джи.

– И я предпочитаю действовать.

Джи смотрел на Росса, не видя его. Тысячи вопросов вертелись в голове, но ни один из них не мог быть задан. Ледяная скорлупа сомкнулась вокруг, вымораживая всё – мысли, эмоции, желания, стремления, страхи и надежды… 

– Я годами пытался понять, как мы позволили втянуть себя в эту хрень, – продолжил Ворон, – где были наши мозги, когда мы лезли в проклятые капсулы? Когда думали, что за сотни лет нам ни разу не попадутся фанатики или маньяки-исследователи, что какое-то чудо за ручку нас проведёт мимо всего этого? Что никто из нас не станет жертвой армии учёных или пленным божком для какого-нибудь не известного миру этноса? Ты спросил, почему я не стремился с тобой связаться. Долгое время я только и мечтал о том, чтобы найти ещё кого-нибудь из нашей разудалой команды безмозглых храбрецов. А потом понял, что эта надежда глупа. Что все они, как и я, наверняка попали в петлю смерти – каждый в свою. Ты умираешь – твой мозг перестаёт посылать контрольный импульс – и цикл запускается снова. И неважно, что ты в этот момент можешь лежать на дне океана. Всё вернётся на круги своя. Царь Соломон был не прав [1].

– То есть мы с самого начала были обречены на неудачу?..

– Ты же в курсе, что «Гнозис» был сляпан кое-как, – сказал Ворон, – в последний момент. У нас всё делается в последний момент. Но, как говорится, поздно пить «Боржоми»…

Он вдруг замолк. Тёмные глаза обшаривали лицо Джи.

– Ну да, кому я говорю, – Росс хмыкнул, – ты же в счастливом неведении. Блаженном, я бы сказал. Значит, тебе и повезло, и не повезло одновременно. 

Ворон смахнул на пол обломки карандаша.

– Повезло, что не попал в лапы палачей от науки, что избежал комы или, ещё хуже, зацикливания. Что вообще выбрался из своего ящика. И сохранил здравый ум, пусть и в обмен на память. А теперь я задам напрасный вопрос. Хочешь знать, как всё было?

---

[1] «Все проходит» — надпись, высеченная на кольце царя Соломона.

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: