Глава 9

Без пяти восемь Пальмовый зал «Уолдорф-Астории» был полон. Дородный метрдотель в щегольском фраке, слегка суетясь, проводил Джи к столику и удалился. Крупная фигура распорядителя, выжидающе застывшая у входа, возвышалась над сидящими как грот-мачта корабля.

За столами приглушённо говорили, пили, тихо посмеивались. В душноватом тёплом воздухе висело напряжение. Мужчины и дамы словно чего-то ждали. Поданные блюда стыли на тарелках – никто не притрагивался к еде.

Официант принёс бифштекс и бутылку красного. Джи вынул брегет, положил перед собой и пригубил вино.

Ровно в восемь двери распахнулись, и в Пальмовый зал шагнул человек. Все шепотки разом утихли – его появление словно разрядило невидимый конденсатор. Высокий – даже немаленький метрдотель терялся с ним рядом – и очень худой, он держался с необыкновенной грацией. Простой серый однобортный костюм с галстуком в тон подчёркивал изящество фигуры. Сопровождаемый метрдотелем, гость ни на кого не глядя прошёл к маленькому столику в углу и занял единственный стул.

Мало-помалу разговоры возобновились. Зазвякала сталь о фарфор, воздух наполнился шуршанием салфеток и стуком ножей. Слух выхватывал отдельные слова – активно обсуждалась предстоящая коронация принца Эдуарда, перед этим отложенная – впервые в истории, неслыханное дело! – на полтора месяца из-за внезапной острой болезни наследника Виктории [1]. 

Разрезая бифштекс, Джи поглядывал на высокого посетителя. Тот сидел к нему спиной и воздавал должное утиной грудке. Его голова с копной смоляно-чёрных волос то и дело покачивалась, будто кивая каким-то тайным мыслям. Слева от его тарелки лежала целая гора чистых салфеток – гораздо больше, чем на любом другом столе.

Бифштекс пришёлся очень кстати – толстая вырезка внутри сочилась кровью, и Джи смаковал каждый кусочек, запивая его «Пино Нуар» и лениво ловя обрывки видений, проносящихся в мозгу. Андриан как-то предположил, что кровь животных не приносит с собой столь же отчётливых образов, как кровь людская, из-за разницы в восприятии. Мол, то, что видит перед смертью корова, слишком невнятно, размыто и бледно, чтобы составлять какую-то ценность, и просто игнорируется. Джи тогда не стал развивать тему. Андриан говорил много странных вещей. А его навязчивый поиск убийцы Харнхейма и вовсе заставлял заподозрить, что Старший слетел с катушек на почве непреходящей скорби по убитому.

Но, может быть, в словах Андриана была доля истины.

Мелкая муха уселась на скатерть. Джи щёлкнул пальцами, сгоняя её, и отправил в рот последний кусочек вырезки. Что если всё дело в нагреве? Запекание или жарка меняют структуру клеток, разрушая хранящуюся в них информацию… Любопытный феномен. Если попробовать кровь только что убитой коровы и слегка прожаренный кусок мяса с неё же, в целях сравнения…

– Я прошу вас заменить всё! 

– Но, сэр…

Джи повернул голову. Растерянный официант топтался у столика высокого.

– Сэр, это всего лишь муха…

– Я не могу – это – есть, – отчеканил высокий, – позовите мистера Петерсона!

Метрдотель уже спешил к столику. 

– Мы сейчас же всё переменим, – он нетерпеливо махнул официанту, – одну минуту!

Недоеденная утка, приборы и гора салфеток отправились на поднос. Официант ретировался, метрдотель со скомканной скатертью в руках поспешил следом. Высокий сидел абсолютно спокойно, словно не могло быть более уважительной причины накрыть стол заново, чем севшая на скатерть муха.

Джи хмыкнул. Сомнений больше быть не могло.

***

Он покинул Пальмовый зал без четверти десять. Июльский вечер дышал поздней прохладой. Прогуливаясь неподалёку от «Уолдорф-Астории», Джи выжидал.

Через двадцать минут худая фигура в пиджаке появилась на крыльце отеля, спустилась по ступеням и двинулась вдоль улицы. Джи зашагал следом.

В сумерках предметы размывались, а лица теряли чёткость, становясь похожими друг на друга. Но упустить визави можно было не бояться. Он шёл неспешно, держа трость под мышкой и, казалось, не замечал ничего происходящего вокруг.

Они миновали квартал и свернули на Пятую Южную авеню. Джи ускорил шаг. 

– Значит, ваш помощник был прав, – сказал он, поравнявшись со своей целью, – они действительно приходят, чтобы увидеть вас.

– Простите? – высокий остановился. На Джи глянули глаза человека, секунду назад пребывавшего в глубочайшей задумчивости, – мы знакомы?

– Только заочно. Мой… Мой друг Андриан – он отзывался о вас очень лестно, – Джи улыбнулся, даже не пытаясь протянуть руку для пожатия, – зовите меня Джи. Андриан посоветовал обратиться к вам для проведения одного… исследования.

– Вот как? – ни нотки интереса в голосе, – и что же это за исследование?

– Вы помогли моему другу узнать кое-что из его прошлого. Я прошу вас оказать мне такую же услугу.

– Мистер Джи, – в словах прозвучало раздражение того, чьи мысли явно далеки от предмета беседы, – мне жаль, но сейчас я очень занят. Быть может, вы знаете, что я разрабатываю уникальный проект. Единственный в своём роде. Всемирная телекоммуникационная система, – его голос потеплел, – она изменит нашу жизнь, мистер. И вашу тоже.

– Я видел башню. Она…

– Она прекрасна, – голубые глаза засветились изнутри, и худое лицо с высоким лбом вдруг стало не просто лицом увлечённого человека – оно стало лицом человека одухотворённого. Влекомого идеей, которая – ни больше ни меньше – перевернёт мир с ног на голову. – Мы сможем узнавать новости в любой точке планеты. Передавать сообщения и сводки, говорить друг с другом, сколько захотим. Но даже это не главное. Уорденклифф – лишь первый шаг. Когда я развернусь, кардинально изменится сам привычный уклад жизни. Моя система облегчит быт простых людей. Им больше не нужно будет тяжко трудиться на полях, не нужно будет губить зрение в полутёмных лачугах. Я дам им свет. И я дам им силу, которая возьмёт на себя всю самую тяжёлую и монотонную работу. Тысячи людей изобретут машины, которые станут использовать эту силу и направлять её на благо общества. И эта сила, – он вдруг присел и положил ладонь на тротуар, – эта сила течёт здесь.

– Никакая сила не принесёт блага, попав в неверные руки, – заметил Джи, – что если ваше изобретение станут использовать в корыстных целях?

Худое лицо помрачнело.

– Я думал об этом. В Европе неспокойно. В моей родной стране неспокойно. Именно поэтому я должен успеть закончить свой проект. Не удивлюсь, если в ближайшие годы мы окажемся на пороге войны.

– Так и будет. Более того – грядущая война запомнится как один из самых грандиозных конфликтов в истории.

– Откуда вы…

– И это может вам пригодиться – если захотите сохранить свои знания для тех, кто эту войну переживёт. Сохранить и, возможно, спасти уцелевшее человечество.

Коричневый плотный конверт лёг в машинально протянутую руку.

– Мой адрес на обороте, – Джи склонил голову, – я буду ждать. Вы не единственный, кто предвидит войну. Но я пока что единственный, кто точно может утверждать, что она будет. И кто готов – в обмен на небольшую услугу – предложить вам спасение, мистер Тесла.

***

Иногда приходится покривить душой. Но как же после этого на ней бывает гадко…

Сидя в кабинете Андриана, Джи ворошил трещащие угли в камине. Он солгал. Он не единственный, кто может предсказать войну. Точнее, единственный – не он.

И именно поэтому ему был нужен Тесла.

В распахнутое окно врывались редкие шумы ночного города. Сквозняк шевелил пыльные шторы, стряхивая с них белёсый прах.

Кван. Это она рассказала ему о войне. Сбивчиво и путано, словно пытаясь повторить плохо заученный урок. Да скорее всего так оно и было. То, что знала и помнила Кван, могло быть для неё лишь строчками из учебника. Она не участвовала в войне – ни в этой, ни в последующих. Но она помнила. 

Джи бросил кочергу – та глухо стукнула о ковёр, выбив облачко пыли – и начал мерить шагами кабинет. Кван помнит что-то из того, о чём читала – до того, как согласилась участвовать в «Гнозисе». Но почему? И почему не помнит он?

Да, её воспоминания отрывочны и часто перепутаны настолько, что напоминают головоломку. Но они есть. Для Кван – как и для него – «Гнозис» это воспоминание. Это прошлое, удивительное прошлое, которое, ещё не настав, уже свершилось.

А раз так – то об этом прошлом можно попытаться разузнать.

Порыв ветра пронёсся по кабинету, сдув с книжной полки какие-то бумаги. Джи поднял листок – «Нью-Йорк Таймс» за декабрь 1900-го. Андриан не появлялся в своей квартире очень давно…

Джи присел на подоконник, разглядывая город с высоты пятого этажа. Когда три дня назад он пароходом прибыл из Лондона, то по оставленному Старшим адресу нашёл лишь записку с упоминанием Уорденклиффа. Сам Андриан исчез бесследно. Пожилой консьерж, по-видимому, был предупреждён о прибытии гостя – он выдал Джи ключ и сообщил, что тот может занимать апартаменты как угодно долго, если будет своевременно оплачивать счета. На осторожные расспросы о предыдущем жильце старик только пожимал плечами.

– Съехал, куда – не докладывал.

На всякий случай Джи заглянул в Публичную библиотеку и полистал подшивки газет за последний год. Никаких громких убийств и массовых исчезновений. Значит, Андриан не бежал, натворив дел. Он просто собрался – не спеша рассортировал в шкафу вещи, оставив ненужное висеть на плечиках, аккуратно задёрнул все шторы и написал записку, тщательно выводя каждую букву. Придавил листок изящным яшмовым пресс-папье, точно посередине. И ушёл – никому ничего не сказав.

В маленьком кабинетном баре нашлась початая бутылка шерри и коробка кубинских сигар. Андриан не курил и презрительно отзывался о «дымоглотах». Но для своего Младшего всегда приберегал что-нибудь подходящее. Точно такие же ароматные гаваны Джи не раз получал в подарок к Рождеству. Вскрывая бандероль со штемпелем сначала Мюнхена, потом Берлина, Осло, Руана, Антверпена и, наконец, Нью-Йорка, Джи знал, что увидит. Знал, что сердце снова – непроизвольно – дрогнет от этой безнадёжно-трогательной заботы. От грустной любви старшего брата к младшему. Знал, что пообещает ответить тем же, и знал, что никогда этого не сделает…

Подбросив дров в камин, Джи кое-как стёр пыль со стола и налил себе шерри. Поздний вечер веял холодом, но окно закрывать не хотелось. Пустая квартира вселяла тоску.

Где бы ни был Андриан, он, как обычно, позаботился о Младшем. И от этого почему-то становилось ещё горше.

Густая тягучая сладость обожгла нёбо. О чём говорил Старший в своём последнем письме? Он утверждал, что знает, кто убил Харнхейма. И что он знает это благодаря Тесле. Что бы ни создал эксцентричный учёный, его метод работает – Андриан получил свою правду. Всю, вплоть до имени убийцы.

«Остерегайся женщины по имени Ли Кван».

Да, но где сам Андриан? Отправился в Ипсвич разыскивать китаянку? Тогда почему не сообщил, не заехал? 

Впрочем, неважно. Кван уже нет ни в Ипсвиче, ни в Британии вообще. Андриану ни за что её не найти. И рано или поздно Старший вернётся сюда.

Кван… Вишнёвые глаза цвета шерри. Он попросил её уехать вскоре после памятного Рождества в Подземном городе. Знал, что Андриан станет её искать, чтобы отомстить, и представлял, на что способен Старший, веками копивший в себе ненависть. Кван, или Ю, как она просила себя называть, не возражала.

– Всё равно, куда, – сказал ей тогда Джи, – просто покинь страну. Ты же понимаешь, я опасаюсь вовсе не того, что он может тебя убить.

– Я понимаю.

Они стояли вдвоём на Вестминстерском мосту – на том самом месте, где месяцем ранее китаянка нагнала Джи и убедила помочь ей. Как и тогда, в промозглый сумрачный день никто больше не нарушал величественного покоя широких пролётов. Тихо падал влажный снег. Дома на том берегу зажигали огоньки окон.

– Знаешь… – Кван запнулась, будто передумав продолжать, – я ведь кое-что увидела – когда коснулась одной из тех капсул. Точнее, не увидела – вспомнила.

Она зябко повела плечами, кутаясь в полушубок. Блестящие глаза смотрели вдаль – туда, где терялась в снежной пелене белёсая лента Темзы.

– Огромную гряду гор. Синих гор с вершинами до облаков. Может быть, я найду их – когда-нибудь… Я запомнила их, запомнила очень хорошо, каждый пик и каждую расщелину…

Китаянка умолкла. Снежинки ложились на чёрные пряди, выхваченные лёгким ветром из-под шляпки. 

– Это всё? – спросил Джи.

– Нет. Не всё… Ещё холод. Сильный дождь, очень холодный, просто ледяной. Он так колол… будто иголками по голому телу. И голос – он говорил что-то. Про наблюдение, про нашу цель. – Кван обхватила поручни руками в перчатках, – ты ведь тоже его слышал, да?

– Я слышал.

Голос, сухая трава, каменистая почва. Жёсткий остов вскрытого кокона, осклизлый металл – всё всплывшее в памяти при виде капсул с №4 и №9 продолжало сниться ему чуть ли не каждую ночь.

– Думаешь, это был…

– Момент пробуждения, – Джи кивнул.

– И мы… Из таких же капсул…

Она не договорила. Пальцы сжали кованые перила так сильно, что, казалось, обтянувший их шёлк вот-вот лопнет на костяшках.

Джи обнял её. Прижал к себе дрожащее тельце в пушистом лисьем полушубке.

– Но мы проснулись, а они всё ещё там, все эти годы… Почему?

У него не было ответа.

Ветер кружил снег между ними. Туманил винные вишни глаз. Клал непрошеный румянец на бледные щёки.

Ветер играл снежинками, швыряя их в пропасти, сталкивая и разлучая.

Джи взял в ладони лицо Кван. Приподнял и поцеловал в раскрытые навстречу губы.

Вкус снега. Соли. Сладкой карамели. Тёплый запах розового масла.

Он думал, что Кван попросит его не исчезать. Писать, слать телеграммы – всё что угодно, лишь бы не потеряться, не порвать связь с единственным своим собратом. Но слова замёрзли на её коралловых губах. Она ничего не сказала.

Рыжий полушубок. Белое кружево на чёрных волосах.

Сколько эпох миновало с тех пор…

Стакан с шерри опустился на столешницу со стуком, разбившим тишину пустой квартиры. И тут же эхом на него откликнулся другой – настойчивый и громкий. Стучали во входную дверь.

---

[1] Имеется в виду коронация Эдуарда VII (правил Великобританией с 9 августа 1902 по 6 мая 1910 гг.).

Благодарю за внимание! Возможно, вас заинтересует: